поскачет, а второй на блохе! И уж вовсе огорчился Степан Тихонович, услышав, что те из членов общинных хозяйств, которые не выполнили обязательств по отношению к германским властям или к общине либо являются политически ненадёжными, исключаются из рядов, наделяемых землёй. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
Дальше — пуще того! Оказалось: как только крестьяне получали землю в частное пользование, община делилась на сельхозтоварищества. И естественно, по ним распределялся скот, тягло, конные машины и прочие орудия труда. Да разве можно произвести такой делёж справедливо? Никогда! Хотя бы потому, что из двух коней один сильней, выносливей.
Узнав, что тракторы, прицепы, молотилки, комбайны остаются во владении или МТС, или сельхозтовариществ, Степан Тихонович сердито буркнул:
— Никакой ясности! Либо дождик, либо снег...
— Получишь отпечатанный текст — вдумаешься, — успокоил Павел.
В законе предписывалось совместно производить вспашку, посев, уборку урожая и обмолот. Границы индивидуальных участков восстанавливались лишь на период, когда хлеб или пропашные были на корню. Члены товарищества, не выполнившие обязательств по поставкам, теряли свои наделы в пользу других.
«Не что иное, как повторение тридцать второго года! — упал духом Степан Тихонович. — Да-а... Попали мы в переплёт! Это же не закон, а смертный приговор для земледельца! Самое настоящее крепостное право. А ведь сулились передать землю в свободное пользование. Выходит, и лазейки не оставили! Ах, глупец я, глупец... Немчуре поверил! По сравнению с колхозом это не ярмо, а висельная петля!..»
После перерыва начались прения. Они были скроены на один манер: вначале делегаты ругали жидо-болыпевиков, потом благодарили фюрера, хвалились своими успехами и клятвенно заверяли, что будут трудиться ради новой светлой жизни. По всем признакам не только у Степана Тихоновича, но и у других интерес к съезду неуклонно падал. По рядам плелись шепотливые разговоры. Несколько раз долетало заманчивое слово «банкет».
Завершился съезд земледельцев Северного Кавказа так же, как и начинался, — песнями и плясками...
Провожая Белецкого в ресторан на грандиозную попойку, Степан Тихонович уговорился с ним, что тронутся в обратную дорогу завтра зарей, и зашёл с братом в гостиницу за хуторскими подарками. Дом, где квартировал Павел, был неподалёку. Не успели накрыть стол, как пожаловал приглашённый есаулом Шагановым знакомец по Екатеринодару, служивший в штабе Кубанского войска, Мефодий Перетятько. Черкеска на его полной, коротконогой фигуре выглядела несуразно. Но сероглазый испытующий взгляд, раздумчивая манера говорить изобличали человека образованного и повидавшего виды.
— Ещё что-нибудь? — услужливо осведомилась молодая, стройная женщина, похожая на цыганку, остановившись у дверного проёма.
— Спасибо, Катюша. Если понадобишься, позову, — улыбнулся Павел Тихонович и стал сбивать сургуч с водочной бутылки.
— Одна? — кивнул брат, когда хозяйка скрылась за притворенной дверью.
— Сынишка у бабки. Моя... ординарушка, — многозначительно намекнул Павел Тихонович и до краёв наполнил рюмки.
Просьба Степана невзначай вызвала заминку:
— Павлик, ради Христа, сними ты этот немецкий мундир! Не могу привыкнуть...
— Верно. Жарко, — согласился тот и разделся, оставшись в нательной рубашке.
Водка раздразнила аппетит Дружно принялись хлебать борщ, заправленный сметаной. Перед тем как выпить по второй, Павел пододвинул на середину стола сковороду и снял крышку. От жареной картошки с розовыми кусками свинины распространился такой запах, что Перетятько откровенно сглотнул слюну. Немного спустя, раскрасневшись, вытирая усы, он похвалил:
— У тебя не хозяюшка, а клад!
— Надоело по гостиницам, — простодушно сознался Павел. — От клопов спасу нет! И грязно... Ну, как поживают полковник Белый и помощник его...
— Тарасенко? — подсказал Мефодий и басисто засмеялся: — Все в делах! Начальник штаба на днях ездил в Тихорецкую. Там формирование добровольческой казачьей сотни завершено. На очереди Новолеушковская станица. Загвоздка в тёплом обмундировании и вооружении. Представь себе, сколько ни направляла требований казачья канцелярия, ответа от немецких властей нет.
— Закуривайте, — предложил хозяин, вытряхивая из пачки сигареты. — Ментоловые. Правда, не очень крепкие... Дело в том, что мы, к сожалению, всецело зависим от немецкого командования. А кроме того, дробление наших эскадронов, соединение с армейскими частями, бесспорно, не способствует боевитости казаков. Не хотят признать немцы фактор казачьего родства.
— Мы по твоему совету предложили, чтобы кубанский полк, когда закончится его создание, был выдвинут на линию фронта. Но, увы. Разрешения не получили!
— И не получите... Большевики гораздо дальновидней. В бурунах дерутся уже два их казачьих корпуса: донской и кубанский. Я был там, участвовал в атаках. Красные прут как черти.
Туман, опускавшийся на Ворошиловск, ускорил наступление вечера. Катюша принесла лампу с ясным, только что протёртым стеклом. «А ведь такая жена Павлику и нужна, — подумалось Степану Тихоновичу, проводившему её пристальным взглядом. — И красивая, и чистотка, и хозяйка замечательная... Один как перст! Хоть бы дитя после себя оставил...»
Пока братья молча курили, Перетятько отведал пирога и закачал головой. Польщённый Степан Тихонович пояснил:
— Моя супруга испекла.
— Смалочку люблю пирог с рисом и яйцами. А уж этот — произведение кулинарного искусства! Хороши также рыбные пироги у евреев. Кстати, анекдот... Абрам спрашивает: «Слушай, Мойша, почему у тебя записано в паспорте, что ты украинец?» — «Ты же знаешь, Абрамчик, что я родился на Украине». — «Так если голубь родился в конюшне, так разве он конь?» — Мефодий захохотал и сытно икнул.
— Анекдот анекдотом, а всё же немцы доброе дело сделали, — нахмурившись, напомнил Павел Тихонович. — Очистили Казакию. Если бы не иудеи, никогда бы не произошёл октябрьский переворот! До чего же ловко стравили русских! Много лет ломаю голову и не могу понять: отчего наш народ, православный и богоносный, веру Христову променял на большевистскую ложь? Предал царя? Не зря ведь звали мы его батюшка царь!
— Зря! — выпалил Мефодий. — Династия Романовых сгнила сама по себе, как трёхсотлетний дуб. Большевики его только толкнули. Если не в эту войну, то позже и они рухнут. Ничего вечного нет. Лить слёзы по монарху — глубочайшее заблуждение. Особенно для казака. Все цари без исключения относились к казакам настороженно и даже враждебно. Конечно, и предки наши не были ангелами. Дуроломили, бунтовали. От истории никуда не денешься. Но вспомни, как Павел I посадил Донское войско «одвуконь» и послал завоёвывать Индию, чтобы сгубить и не иметь помех для введения на Руси католичества. Слава богу, только через Волгу переправились. Убрали этого придурка...
— Я знаю, что ты преподавал в техникуме до войны. Мне с тобой не тягаться, — перебил Павел. — Я говорю о том,