колющий внутренности.
– Замкнутый. Одинокий. Мрачный. Отрешенный от реальности, – отрезал дед. – Мне продолжать? – я так и чувствовал, что он вскинул бровь. Он старается говорить холодно, но в голосе все равно проскальзывали нотки беспокойства. Что-то определенно не так. Но вот что?
Я никак не могу понять. Соль? Так уж и быть. Но что еще?
Все дело в фотографии? Или нечто произошло раньше? Наша соседка? Да нет. Бред какой-то. Что такого она могла рассказать?
Его снова видели…
Он идет за тобой.
Перед глазами почему-то всплывает образ мороженщика. Его слишком широкая улыбка, точно вырезанная на одутловатом лице или приклеенная скотчем. Застывшие, будто рыбьи глаза, большие и пустые. Трясущиеся руки, которые не останавливались ни на секунду. Движения чересчур резкие, не свойственные обычным людям. Он мялся и явно чувствовал себя довольно дискомфортно, словно не должен был находиться здесь.
А потом… Его губы растянулись еще шире, болезненно перекосив лицо. Они начали трескаться и лопаться, но он совсем не обращал на это внимания. Миг и его глаза закатились, а изо рта начала капать белесая пена. Зубы удлинились и заострились. Его челюсть выдвинулась вперед, нос сморщился, а руки удлинились.
Форменная одежда разорвана в районе грудной клетки, обнажая покрытые гнилью кости.
– Они… заинте-ресо…ваны. Он… ищет. Идет по сле-ду. Ты никого не спасешь! Никого! Все умрут! Все!
Но о ком речь?
И почему он плакал?
– А без твоих рассказов и дневников я бы стал другим? – скривился я. Он серьезно в это верит? Ладно, бабушка, но он? Неужели он не понимает, что я отличаюсь от других? Я такой же, как он! Я… Я вижу их. Они приходят без спроса.
Да, во многом не разбираюсь. Многое не осознаю. Но…
Нет, не мог же он просто так поменять своего мнения. Он со мной всю мою жизнь. Тем более с тех пор, как показал мне дневники, прошло уже много лет, и до этого он ни разу не говорил о том, что жалеет. Наоборот, дед хотел, чтобы я развивал свои способности. Учился их контролировать, а не полагаться на удачу. Та может и подвести.
– Полагаю, что да, – вздохнул дед. – Если бы я мог, я бы вернул все назад. Подарил тебе другую жизнь. Ту, которую ты действительно заслуживаешь, – в этих словах есть двойное дно. Как бы открыть его?
– Но я не хочу! – я замотал головой. Нет, только не это. Тогда я буду совсем один. – Мне нравится эта. Моя, – сделал акцент на последнем слове.
– Так было бы лучше, – голос деда дрогнул на миг. Видно, что ему это тоже дается не просто. Но тогда почему?
Ничего не понимаю. Я думал, что мы с ним семья, а теперь… У меня в голове практически пусто. Только цепляюсь за слова и надеюсь найти причину.
– Кому?
– Тебе.
– Ложь! Наглая ложь. От этого я бы не перестал видеть! – не понимаю. Ничего не понимаю. Но почему-то так горько, словно я выпил настой полыни.
– В этом-то и вся проблема. Ты всегда видел то, что не следовало. Общался с девчушкой-призраком…
– Что? – я ему ничего не говорил. Откуда он знает о ней?!
Любить невероятно больно…
– Я знаю все, – сожаление. – Ни у Полины, ни у Агаты не было таких сил. Для них все было развлечением, а дневники забавными книжками с картинками. Вскоре они забыли и о них. Каждый нашел свою стезю.
Он впервые говорил о моей матери и тетушке. Выходит и их он пытался приобщить к своему ремеслу… А я все гадал, что не так, почему они ничего не знают.
Значит, они просто не могли видеть. Но ведь Тоша…
– Они материалисты до мозга костей. Совсем пустые. Даже в твоем друге есть искра. Хотя мне лучше было не позволять ему ее разжигать. Погасить все, что было.
Вот оно что. Без дара совсем ничего не получится, как бы не старался. А так… Один процент есть? Тогда остальное можно набрать усердием и старанием.
– Ты решаешь за нас? Почему?
– Понимаю, что совершил ошибку. Совсем забыл… – его голос практически сел.
– О чем? О чем ты забыл? – все же воскликнул я.
– О том, что он может прийти…
Связь оборвалась помехами. В трубке зашипело, точно кто-то включил старый телевизор или магнитофон, давно не ловящий сигнал.
Щелчки. Отголоски чужих разговоров. Или белый шум? Может мы слышим послания с того света. Сообщения от тех, кто соскучился по живым.
– Дед?
Щелчки. Видимо связь и правда пропала.
Я уже собрался положить трубку, как вместо номера на экране высветились странные символы с пиксельной лисьей маской.
– Что? – я непонимающе нахмурился. Что происходит? Это вообще возможно? Домашний телефон не способен на такие выкрутасы.
Встряхнул трубку. Помотал головой. Ничего так и не исчезло. Только стало ярче, точно под символами и изображением включили голубоватую подсветку.
– Вот я и нашел тебя, лисенок, – бархатистый голос, похожий на дорогое вино с медом.
Что? Откуда? Я вздрогнул от неожиданности, чуть не уронив телефон, который и являлся источником звука.
– Дед? Что происходит?! Это не смешно, – заметил я, хотя этот голос совсем не похож на его. Явно моложе. Да и вообще другой. Чужой, незнакомый. Такого я никогда не слышал.
Нахмурился.
Пиксельная маска крутится против часовой стрелки. Я смотрю на нее и не могу пошевелиться. Не способен оторвать взгляда. Так странно. Она становится все объёмнее, словно сейчас окажется у меня в руках.
– Я не он, – засмеялся неизвестный. И я это знаю. – Я тот, кому он задолжал. И я решил развлечься сам. Как же долго я ждал! Ах. Как долго! – порывисто воскликнул он.
Я же почувствовал дрожь по всему телу, точно меня посадили на электрический стул, Его голос отдавался у меня в голове и разлетался на сотни осколков. Мне почему-то было невероятно страшно. До тошноты, до исступления. До такой степени, что я не мог пошевелиться.
– Как жаль, что так вышло с той девочкой… – протянул он. – У нее было такое красивое имя – Агата. Доброе. И оно ей очень шло, – мечтательно проговорил он, но тут же опечалился. – Жаль. Я всегда был рядом. Касался ее и спал подле нее точно верный пес. Сейчас она выросла. Совсем взрослая. Нет той нежности… Все же забирать нужно тогда, когда игрушка прекрасна. Когда мертвая принцесса похожа на чудесную бабочку, проткнутую иглой. Ей бы пошла изящная маска. Но… Я дал ей больше, а она отказалась. Я был с ней, был, как человек! А она все забыла… – удрученно