Но вскоре их пришлось снова удлинять — Дора росла и становилась юной женщиной. Бьюла родила жеребенка; Гиббонс оставил кобылку себе, Дора назвала ее Бетти и всячески занималась дитятей. Поначалу кобылка брела за всеми под пустым седлом, потом Дора научила ее возить всадника. Настало время, когда ежедневные прогулки совершались уже вшестером, поездки часто заканчивались пикниками; миссис Мейбери ездила на Баке, самом крепком, а самая легкая, Дора, — на Бетти. Гиббонс же обычно садился на Бьюлу. Это лето было для Гиббонса одним из самых счастливых. Они с Элен ездили рядом на взрослых мулах, а Дора на нетерпеливой кобылке скакала впереди, затем возвращалась, и длинные каштановые волосы девушки развевались на ветру.
Однажды Гиббонс спросил:
— Элен, а мальчики уже начинают крутиться возле нее?
— Ах ты, старый жеребец, ни о чем другом думать не можешь?
— Ну что ты, дорогуша, просто я хочу знать.
— Конечно, мальчики обращают на нее внимание, Эрнст. А она на них. Но пока твое беспокойство излишне. Она девочка разборчивая и товар второго сорта не выберет.
На следующее лето эти счастливые семейные выезды не возобновились: миссис Мейбери вдруг почувствовала возраст и теперь влезть на мула и спуститься с него могла только с чьей-либо помощью.
Когда пошли слухи о его монополии в банковском деле, Гиббонсу хватило времени, чтобы подготовиться к разговору. Коммерческий банк Новых Начал был временным учреждением; они с Заккуром всегда учреждали подобный банк в той колонии, которую заселяли. Чтобы колония росла, необходимы деньги: бартером пользоваться неудобно.
Поэтому Гиббонс не удивился, когда его пригласили на встречу с депутацией горожан, намеревавшихся обсудить именно этот вопрос; подобное рано или поздно случалось повсюду. В тот вечер, причесывая свою шевелюру и добавляя к ней седины, как и к вандейковской бородке клинышком, он готовился к столкновению и освежал в памяти уже слышанные в прошлом идеи: как заставить воду течь в гору, как остановить солнце и что одно яйцо можно считать за два. Чем-то его порадуют сегодня, может быть, чем-нибудь новеньким? Он надеялся на это.
Гиббонс выщипывал волосы из якобы отступающей назад шевелюры. Черт, с каждым годом стареть все трудней и трудней. А затем надел свой походный килт… юбка не только впечатляла, но и позволяла лучше укрыть оружие и быстро достать его. Он почти не сомневался, что не успел досадить никому настолько, чтобы обиженный решил взяться за оружие, однако когда-то — один только раз — он проявил неоправданный оптимизм и с тех пор решил придерживаться верного пессимистического подхода. Потом он кое-что спрятал, запер, установил кое-какие устройства из тех, что Заккур доставил с последним рейсом, — их не продавали в фактории «Доллар ребром», — открыл дверь, запер ее снаружи и пошел своим обычным путем, через бар, где сообщил бармену, что вернется через несколько минут.
Через три часа Гиббонс сумел выяснить одно: никто из собравшихся не смог придумать нового способа снизить курс валюты, все их предложения он слышал по меньшей мере пять сотен лет назад, а скорее всего тысячу, и каждое уходило корнями в глубокую историю. В самом начале собрания он попросил председателя дать указания писарю записывать каждый вопрос, чтобы ответить сразу: он любил рассматривать дела в целом — и ему это позволили.
Наконец председатель собрания Джим «герцог» Уорвик проговорил:
— Стало быть, так, Эрни. Мы хотим национализировать, — надеюсь, я не ошибся в слове — коммерческий банк Новых Начал. Ты не относишься к числу выборных, однако, как все понимают, являешься заинтересованным лицом — и мы хотим услышать твое мнение. У тебя есть возражения против нашего предложения?
— Нет, Джим, валяй дальше.
— Что? Боюсь, я не понял тебя?
— У меня нет никаких возражений против национализации банка. Если это все, давайте разойдемся и отправимся спать.
Кто-то среди собравшихся выкрикнул:
— Эй, я задал вопрос и хочу, чтобы на него ответили: что будет с деньгами из Нового Питтсбурга?
— А я о процентах! Процент дело скверное — так в Библии говорится!
— Так как, Эрни? Ты же обещал ответить на вопросы.
— Да, я обещал. Но если вы национализируете мой банк, лучше задавать вопросы вашему государственному казначею — или как вы его там захотите назвать? Новому главе банка. Кстати, кто он? Следовало бы посадить его в президиум.
Уорвик стукнул молотком и сказал:
— Так далеко мы еще не зашли, Эрни. В настоящее время совет из выборных образует финансовый комитет, раз мы намереваемся продолжать это дело.
— Что ж, продолжайте, я умолкаю.
— Что ты имеешь в виду?
— Именно то, что сказал: я пас. Человеку не нравится, когда соседи недолюбливают его. Жителям поселка не нравится, что я делаю, иначе это собрание никогда бы не состоялось. Поэтому я кончаю с делом. Банк закрыт и завтра не откроется. Он закрыт насовсем, и я не буду больше его президентом. Поэтому я спросил вас: кто будет вашим казначеем? Как и всем остальным, мне бы хотелось узнать: что у нас впредь будет деньгами и чего они будут стоить?
Наступила мертвая тишина. Но вскоре председателю пришлось основательно постучать молотком, да и сержанту нашлось дело — зал взорвался криками: «Что будет с моим кредитом на семена?», «Ты должен мне деньги!», «Я продал Хенку Бродски мула под расписку — что я получу?», «Ты не имеешь права обращаться с нами подобным образом!»
Гиббонс спокойно сидел, стараясь, чтобы никто не заметил, как он напряжен. Наконец Уорвик заставил всех успокоиться. А потом проговорил, вытирая пот со лба:
— Эрни, я полагаю, ты должен предоставить какие-то объяснения.
— Безусловно, мистер председатель. Ликвидацию будем проводить в соответствии с вашими распоряжениями. Вклады будут выплачены теми банкнотами, в которых были внесены. Что же касается долгов перед банком — ну не знаю, все зависит от политики, которой решит придерживаться совет. Да, кстати — кажется, я банкрот. Но уточнить детали смогу лишь после того, как вы мне объясните, что все это значит и каким образом вы собираетесь национализировать мой банк.
Кстати, вынужден сделать следующий шаг: фактория «Доллар ребром» более не принимает банкноты, поскольку они могут превратиться в простые бумажки. Каждая сделка будет бартерной. Но покупать мы по-прежнему будем за банкноты. Впрочем, я снял прейскурант, прежде чем идти сюда сегодня, — мой товар в настоящее время является единственным обеспечением этих банкнот. А значит, я могу поднять цены. Все будет зависеть от одного — не является ли ваша национализация просто замаскированной конфискацией.
Несколько дней подряд Гиббонсу пришлось объяснять Уорвику элементарные принципы банковского и валютного дела, терпеливо и остроумно. Выбор пал на Уорвика случайно, потому что остальные члены комитета обнаружили, что чересчур заняты делами на собственных фермах или предприятиях и не могут принять на себя ответственность. Впрочем, на должность национального банкира или государственного казначея — в названии еще не сошлись — нашлась одна кандидатура: свои услуги предложил фермер по фамилии Лимер, однако его самовыдвижение на сей пост, подкрепленное ссылками на унаследованный банковский опыт и ученую степень, успехом не увенчалось.
Первое потрясение Уорвик испытал, описывая вместе с Гиббонсом содержимое сейфа (других сейфов на Новых Началах, кажется, не было, и уж во всяком случае только он был изготовлен на Земле).
— Эрни, а где же деньги?
— Какие деньги, «герцог»?
— Он еще спрашивает, какие деньги! Судя по расходным книгам, у тебя тысячи тысяч долларов. Твоя собственная торговая фактория имеет доходный баланс в миллион. Кроме того, я знаю, что ты получаешь залоговые платежи с трех или четырех дюжин ферм и в течение года не выдал ни одной ссуды. Вот тебе одна из основных причин для жалоб, Эрни. Поэтому выборные и решили действовать: деньги в банк стекаются, а из него ничего не выходит. Денег не хватает повсюду. Итак, говори: куда ты их дел?
— Сжег, — невозмутимо ответил Гиббонс.
— Что?
— А что? Куча росла, становилась слишком большой, и, хотя у нас здесь не слишком много воров, я не решился держать деньги вне сейфа. Ведь их могли бы украсть. Поэтому последние три года, как только в банк поступали деньги, я их сжигал, чтобы чувствовать себя спокойно.
— Боже милостивый!
— В том-то и дело, «герцог», что это просто бумажки.
— Как бумажки? Это деньги!
— А что такое деньги, «герцог»? У тебя есть с собой? Ну, скажем, десятидолларовая бумажка? — Уорвик с потрясенным видом протянул Гиббонсу одну бумажку. — А ну-ка, почитай, «герцог»! — велел Гиббонс. — Дело не в красивых рисунках, не в бумаге, которую здесь не сделаешь; ты почитай, что на ней написано.