была благодарна ей за передышки. Элеонора была послушна, невинна и внимательна – короче говоря, стала примерной дочерью.
Но всё это оказалось напрасно, потому что однажды, когда девушка вышла из гостиной ровно в десять вечера, она увидела, что мисс Хилл перешёптывалась о чём-то с Бесси. Завидев её, обе сразу же замолчали.
Как только за ними закрылась входная дверь, Элеонора повернулась к служанке:
– Что ты ей сказала?
– Ничего, мисс, – ухмыльнулась Бесси.
Когда на следующий день Элеонора позвонила в дверь дома миссис Клири, ответа не было. Она попробовала ещё раз на следующий день и в день после. И лишь когда лакей велел ей убираться прочь, она осознала правду.
Бесси рассказала мисс Хилл об особняке Гранборо, ну а мисс Хилл передала это миссис Клири.
Миссис Клири узнала, что Элеонора солгала… ну, не солгала, но, скажем так, была не до конца честна, немного приукрасив. А вот Бесси была лгуньей. Одному Богу известно, что она там наговорила мисс Хилл. Разумеется, простая правда не могла бы заставить миссис Клири просто взять и оборвать всякое общение с Элеонорой – нет, наверняка Бесси наврала. Два месяца кивков, улыбок и выслушивания ненужных советов были потрачены впустую.
Элеонора зашагала домой, буквально пылая от ярости. Она упустила такой прекрасный шанс отыскать Лею и вытащить Ифе из особняка, и во всём была виновата Бесси! С самого момента их встречи Бесси сплетничала, лила яд соседям в уши. Теперь у Элеоноры не было ни друзей, ни покровительницы, и ничего за душой. Ну что ж, значит, будет так. По крайней мере, больше не нужно будет кивать, улыбаться и притворяться, лепить из себя что-то, словно из теста. Зачем вообще ей нужна миссис Клири, когда Элеонора могла носить свою независимость гордо, как меховое манто?
Элеонора сама отыщет Лею – уж как-нибудь справится. А потом, без чьей-либо помощи, вытащит Ифе из особняка. Пусть миссис Клири сидит и гниёт в своём переполненном безделушками доме. Элеоноре она была не нужна.
Когда Элеонора добралась до Гранборо, то всё ещё кипела и мысли неслись вскачь. Казалось, всякий прохожий норовил наступить ей на юбки или толкнуть локтем, проявляя пренебрежение, а в голосе каждого встречного уличного торговца звучала насмешка. Руки уже болели, так сильно она сжимала кулаки. Хотелось просто взять и ударить кого-нибудь.
– Элла?
Прямо к ней направлялась Ифе. Под зелёными глазами залегли тени. Элеонора лучезарно улыбнулась – как же хорошо было снова увидеть подругу! – но затем заметила выражение лица ирландки, и улыбка угасла. Ифе выглядела такой измождённой, словно вот-вот упадёт в обморок. В руках она несла огромный свёрток, завёрнутый в коричневую бумагу и перевязанный бечёвкой.
– Господи, что ты здесь делаешь?
– Ифе! Как Чарльз? И как ты? Что здесь произошло, пока меня не было? Ради бога, Ифе, прошу, расскажи мне! Я не получала от вас вестей несколько месяцев!
Ифе обернулась через плечо:
– Лучше тебе уйти. Если миссис Филдинг прознает, что мы говорили…
Элеонора преградила ей путь и выхватила свёрток из её рук.
– Отдай!
Элеонора отступила назад:
– Не отдам, пока не ответишь.
– Тогда я сейчас же позову констебля!
– Давай. Я скажу ему, что это моя посылка, и посмотрим, кому он поверит.
– Нет… ты бы не стала. Элла, ты же так не поступишь!
Внутри кольнуло стыдом, но свёрток девушка не вернула. Ифе окинула взглядом прекрасно скроенное платье подруги, и плечи её поникли.
– Ты никому не расскажешь, что я тебя видела?
Элеонора покачала головой.
– Мастера Чарльза отослали, – сказала ирландка. – Никто из нас не знает куда. Но он возвращается на сезон. Хозяин говорит, что женит его до конца этого года.
К горлу подступил комок:
– Ты полагаешь, он примет такое решение отца?
Ифе пожала плечами:
– Не думаю, что у него есть выбор.
Элеонора сделала вид, что в глаз попала соринка. Ифе отвернулась, сделав вид, что не заметила.
– А как ты, Ифе? Ты не…
Ифе шикнула на неё. Лицо у ирландки стало пунцовым.
– Я не буду обсуждать такие вещи на улице, Элла!
– Но ты ведь в безопасности, да?
– Я… большую часть времени. Он знает о лаудануме, но ему всё равно. Теперь он заставляет меня добавлять лауданум во все его напитки. А ещё он оставил себе весь твой морфий, поэтому половину времени даже ничего не видит перед собой. Но…
Элеонора поспешно отвела Ифе в сторону, чтобы продавец фруктов ничего не слышал.
– Но – что?
– Он заставляет меня делать ему все уколы. Ненавижу их! Я всё думаю, что в один прекрасный момент он воткнёт один из этих шприцов в меня… и кажется, он думает о том же. То, как он смотрит нам меня… и иногда он…
Ифе прижала ладонь ко рту, и по её щекам заструились слёзы. Элеонора обняла подругу за плечи.
– У меня всё не так плохо, как у Леи, – Ифе захныкала. – Но не потому, что он не стал бы так поступать. Просто пока не хочет.
В сердце Элеоноры закрался холодный страх. Ифе рыдала ей в плечо, цепляясь за её одежду, словно ребёнок. Макушка ирландки едва доходила Элеоноре до подбородка. Что же могло заставить маленькую Ифе так горько плакать?
– Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, – тихо проговорила она. – Я найду способ.
Ифе отстранилась, при этом забрав свёрток обратно.
– Как? – воскликнула она. – Тебя же здесь нет!
* * *
Элеонора захлопнула входную дверь, всё ещё дрожа от гнева. Она пыталась разыскать Лею, пыталась помочь Ифе, но из этого ничего не вышло. Недели поисков, все эти ужимки перед миссис Клири, и никаких результатов. Ифе всё ещё в опасности, а Лея… да бог знает где она вообще! Элеонора билась, билась, но все её попытки ни к чему не приводили. Всё оказывалось впустую!
Элеонора пнула подставку для зонтов, и старый залатанный зонтик покатился по полу. Этого было недостаточно. Хотелось что-нибудь сломать.
Бесси не было дома. Как всегда! А однажды она просто уберётся отсюда подобру-поздорову, потому что быть служанкой ей нравилось не больше, чем прислуживать такой госпоже. И с чем тогда останется Элеонора? Снова будет вычищать пустой дом.
По соседству играли дети, пока отец пытался уложить их спать. В доме Элеоноры эхом разносились крики и топот ног. Запоздалые молочницы и продавцы кофе зазывали покупателей, по улице грохотали тележки для мусора, вдали визжали свистки поездов. Жизнь стояла у самых дверей девушки, жаркая, яркая, но как бы она ни старалась – она не могла дотянуться, дотронуться. Элеонора была словно куколка, запертая в коробке.
Чтобы хоть что-то изменить, ей нужны были деньги. Если бы она была богата, то смогла бы выкупить для Ифе выход из особняка Гранборо или нанять хорошего детектива, чтобы тот отыскал Лею. Если бы она была богата, когда болела мать, отец мог бы заплатить врачу или сиделке, а не оставлять дочь ухаживать за