— Именно так! Ради них умерли мой муж и твой брат! И, поверь, они не первые и не последние жертвы!
— И кто следующий? — не останавливаясь, я нервно смеялась, пока не услышала плач ребенка.
Замолчала, с раздражением оглядываясь на корзину, а, повернувшись, увидела закрывающуюся дверь.
Метнулась к ней, но остановилась, потому как младенец позади зашелся плачем. Ругнулась, отступая, но снова остановилась в центре комнаты, не зная, что делать. Дверь снова хлопнула, и послышался тяжелый вздох.
— Сделай что-нибудь, иначе с ума сойду! — бросила я вошедшей Эвильене.
Она обошла меня, склонилась над корзиной, тихо заговорила, поднимая ребенка на руки.
— Нужно найти кормилицу этому малышу, — альбина проворно распеленала младенца, расстелив холстины на бархатном покрывале.
Мне необходимо было многое обдумать, осознать, приучить себя к мысли, что Гана больше нет, потому в тоне сквозило недовольство:
— Вот и найди!
— Хорошо, — коротко согласилась Эвильена, и я понадеялась, что она сейчас уйдет.
Не ушла, встала напротив, спросила:
— Ты придумала имя малышу?
— Придумай сама! — резко ответила я.
— Ниа, — Эвильена одарила внимательным взглядом, в голосе ее появились осуждающие ноты. — Ты спасла младенца, пообещала заботиться о нем, поэтому можно смело назвать тебя его матушкой!
Собиралась возразить, но передумала — некогда ругаться, да и злость мне пригодиться чуть позже.
— Ганнвер, — все думы только о погибшем брате, поэтому и вырвалось это имя.
Эвильена приняла ответ, безмолвно кивнула, но не оставила меня в покое:
— Тебе следует подумать о дальнейшей судьбе ребенка!
Не удержалась от вопля:
— Можно я позже подумаю над этим вопросом?!
Младенец снова раскричался, и Эвильена прижала его к себе, шепча что-то ласковое. Мне же, похоже, она подготовила нечто резкое, обличающее, правда, не сейчас. Альбина торопилась, унося Ганнвера Бесфамильного на руках. На пороге я позвала ее:
— Эви, как умер мой брат? — стиснула руки в кулаки, сдерживая рыдания.
Глубоко вдохнув, Эвильена собиралась ответить, но сказать не успела. В комнату вошел Алэр.
Альбина поспешила откланяться, и дверь за ней с грохотом захлопнулась, отрезая нас с Рейном от всего остального мира. Демон замер, глядя на меня, дыша шумно, точно после быстрого бега.
— Прости… — его тихое слово отозвалось болью в моей душе.
Все, что испытала за последнее время, выплеснулось наружу в неудержимом порыве ярости. Я не хотела кричать, мысленно умоляла себя остановиться, но не преуспела. В этой вспышке смешались самые разные чувства: и страх за брата, и боль от его потери; и переживания из-за приезда Беккит; и усталость от ссор с Жин и Гэртом; и беспокойство за Миениру; и досада от того, что признала сумеречного; и злость на саму себя за любовь к Рейну, за доверие к нему.
— Простить? Снова? Как я простила тебе смерть Зора? — говорила негромко, слегка удивленно, сгорая от нахлынувших эмоций. — Никогда! — четко, почти по слогам. — Я буду проклинать и ненавидеть тебя до конца своих дней!
— У меня не было выбора… — глухо откликнулся он, но я потеряла всякую осторожность и дала волю словам:
— О каком выборе ты говоришь?! Выбирал не ты, за тебя все сделала она! Ты струсил, испугавшись за свой проклятый Нордуэлл! Я не вижу перед собой лорда, только жалкого раба, подчиняющегося желаниям са'арташи! — понимала, что ступаю за опасную черту, но остановиться не могла, полыхая от ненависти, умирая от горя. Алэр помрачнел, как грозовая туча, свел брови на переносице, но прерывать меня не стал, выслушивая молча все обидные речи.
— Твои предки воевали с са'арташи, не склонились перед могуществом Ура, выдержали гнев Хелиоса, выстояли в борьбе со смертью, отстояв свое право на жизнь! А ты… О, Хранители! Я предлагала тебе сделать судьбоносный выбор, от тебя требовалась самая малость — ты должен был всего-навсего кивнуть в ответ на мое предложение! Ты лорд… — взглянула на потемневшее от ярости лицо, на стиснутые в гневной гримасе губы и вздувшиеся от напряжения жилы на шее. Что-то страшное бушевало внутри ир'шиони, и он отчаянно пытался удержаться, не обидеть меня неосторожным высказыванием, не ударить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ненависть владела мной, и я мечтала о лютой, мучительной смерти Рейна. Мне хотелось видеть, как он сгорает в агонии, находясь на грани между жизнью и смертью. Воспользоваться магией — значит проявить слабость, уничтожить себя. Мое оружие — слова! Не задумываясь, что произносят мои губы, продолжила:
— Лорд… Не король, а только лорд! Знаешь, сколько их было в моем королевстве?! Тот же Зорян был лордом! И мой лорд пришел бы за мной, даже если бы тебе удалось похитить меня! Как сделал это Роан, пленив Миру! Вот только в отличие от Мирель я бы без сомнений продолжила войну, а начала с того, что, не дрогнув, вонзила бы кинжал в… — осеклась, воззрившись в узкие, вприщур, холодные глаза, глядевшие на меня сурово, но без осуждения.
Поняла, как далеко зашла, меня трясло, и я прижала к груди руки, до посинения сжимая пальцы, пытаясь справиться с охватившим бешенством. И несмотря на застилающий глаза гнев, заметила, как кривится в горькой насмешке уголок рта Алэра.
— Ну, вот, она добилась, чего хотела, — проговорил он глуховатым голосом, рассматривая серебряный кинжал, вынутый из-за пояса.
Витая, тяжелая рукоять привлекла мое внимание, а спустя секунду я вздрогнула — супруг согнул ее, точно держал в руке обычный прутик. Отбросив две половинки прочь, Рейн шагнул ко мне.
Собралась, размахнулась, чтобы ударить его. Крепкие пальцы двумя железными кольцами сжали мои запястья, сначала одно, затем — второе. В голосе эрт Шерана звучал металл, но в том, как он произнес мое имя, слышались отзвуки затаенной нежности.
— Ниа, — на мгновение Алэр прикрыл веки и четко сказал, — запомни раз и навсегда! Нордуэлл — королевство, и здесь два правителя. Небесный король — Хелиос и земной хозяин — лорд!
— Я тебе верила! — неотрывно смотрела в его глаза, делая попытку вырваться.
Не отпустил, но и взгляд не отвел, как будто ничем не провинился передо мной. Сделала вывод — не о чем разговаривать с южным демоном! Перестала сопротивляться, замерла в напряженной позе. Рейн покачал головой, отпустил меня, сник и побрел к двери.
Вскоре она закрылась за ним, и я, поддавшись очередной волне гнева, выхватила свой кинжал и выбежала в коридор. На пути моем, когда уже готовилась вонзить клинок в спину стоящего без движения Алэра, возникли два призрака. Роан выглядел огорченным, Тень — задумчивой.
— Уйдите! — выкрикнула я, и супруг обернулся, распрямил плечи, а Дух в образе белого кота закружился вокруг моих ног.
— Пойдем с нами, — Тэйна, явив свой облик, махнула полупрозрачной рукой.
Злясь на весь свет, я резко отозвалась:
— Как вы мне все надоели! — развернулась и спряталась в покоях.
Ни призраки, ни муж не последовали за мной.
Зима пришла в наши края, быстро набирая силу. Снег шел почти каждый день, ветер выл так, словно злился на каждого жителя и гостя. Эти недели я оставалась спокойной и рассудительной. Все предыдущие месяцы, пребывая в постоянном напряжении, я устала. Душа заледенела, чувства и переживания затаились где-то в глубине. Мило беседовала с Беккиттой; прислушивалась к советам Рилины; вздыхала, замечая в глазах альбин сочувствие; кивала Жин, даже когда она обвиняла меня в исчезновении Гэрта; не думала о Миенире и Каоне; считала провизию вместе с управляющим; готовила снадобья с Маег; зевала, едва Гурдин заговаривал со мной; обменивалась сведениями о погоде с толстяком из свиты змеи. Утром, просыпаясь, ощущала на талии горячую руку Алэра, которую он неизменно убирал, замечая, что я проснулась. Видела заботу супруга, в том, как он касался меня, в том, что всегда подавал лучшие куски на мое блюдо; в том, как приносил подарки; в том, как учил, подсказывая, что нужно сделать. Принимала все без слов, без чувств. Временами мне казалось, что сердце заковали в броню напускного равнодушия и фальшивой приветливости, все как наставляла Рилина. В латы, за которые не под силу пробиться нежности и теплоте. Меня не трогали, даже Ри и взбалмошная Диль отступились, не пытаясь вызвать на откровенный разговор. Янель подошла однажды, напомнила о деле, но я только отмахнулась. Впрочем, альбина не отступила, ушла с обозом поутру, и теперь никто не ведал, где она находится.