– Значит, земледельцы в вашей стране платят дань царю и знатным людям? – спрашивал он, а Зимобор отчаянно пытался вспомнить нужные слова. Иногда он путался, принимая имена древних князей за само слово «князь», но Никтополион, к счастью, был образованным человеком и догадывался, что он имеет в виду. За время долгого путешествия по Днепру и Волхову он набрался кое-каких славянских слов, так что худо-бедно объясниться было можно.
– Да, – охотно объяснял Бранеслав. – Каждый бонд платит своему хевдингу десятую часть своих доходов ежегодно. А когда конунг приезжает собирать дань, то ему каждый мужчина отдает барана или его стоимость в тех товарах, которыми располагает, – рыбой, шкурами, маслом, железом. Каждая свободная женщина отдает горсть пряденой шерсти, сколько можно захватить рукой. Но и каждый хевдинг отдает конунгу десятую часть своих доходов, и на эти средства конунг содержит свой хирд, то есть дружину, семью и челядь.
– Выходит, что земледелец платит двоим, а царь получает с двоих?
– Да. А хевдинг с одного получает и одному платит, но ведь потому Хеймдалль и поставил ярла между бондом и конунгом[43].
– А как же боги? От кого средства получают храмы? Их выделяет царь?
– Нашим храмам не нужны особые средства. Никто не живет в них постоянно, каждый сам приносит те жертвы, какие считает нужными.
– Но ведь нужно уметь это делать.
– Разумеется. Знатного человека этому учат.
Назавтра царьградец все увидел сам – и большое святилище Бирки, деревянный храм, украшенный искусной резьбой, и каменные жертвенники перед деревянными идолами богов с тяжелыми бронзовыми гривнами на шеях. Неудивительно, что вид у гостя был подавленный и встревоженный: мощные, грубоватые, но от этого еще более впечатляющие изваяния возвышались над жалкой человеческой толпой, словно бы держали на себе небо и властвовали над землей.
Бранеслав сам принес жертву: сперва оглушил черного бычка особым каменным молотом, потом бронзовым ножом перерезал ему горло, потом окропил кровью, собранной в особые жертвенные чаши, идолы богов, землю святилища и свою дружину. Никтополион вздрогнул, когда капли еще теплой крови упали на его лицо, хотел даже прикрыться, но понял, что этого делать не следует, и сдержался. Черного барашка, приведенного слугами царьградца, тоже принес в жертву сам Бранеслав. Он предлагал было бронзовый нож Никтополиону, но тот в ужасе отшатнулся, а Бранеслав никогда не уклонялся ни от одной обязанности знатного человека.
Туши разделали, головы, шкуры и внутренности оставили на жертвенниках, а остальное забрали в усадьбу. Огромные куски мяса обжаривали над очагами, а потом раздавали присутствующим, начав, разумеется, с хозяина и самых знатных его гостей.
– Но как же мы будем есть то, что пожертвовано богам! – Потрясенный царьградец никак не желал взять предложенный ему кусок. – Ведь это же пожертвовано!
– Вот чудак! – Бранеслав, уже немного захмелевший от крови, от упоения близостью к богам, которое он всегда ощущал во время жертвоприношения, от пива и греческого вина, только смеялся. – Но ведь боги получили дух жертвы! А мясо мы можем съесть, они не обидятся, уверяю тебя. Мы потом сожжем на жертвеннике кости, как сожгли шкуры и внутренности, а там, в Асгарде, Тор коснется их молотом, и животные снова станут целыми и даже живыми! А мы разделяем трапезу с богами и тем самым поддерживаем связь с ними. Неужели ваши боги даже такой малости не могут?
– Нет. – Никтополион покачал головой и на мясо смотрел по-прежнему с сомнением. – Наши боги требовали лучшие мясные части туши. Но ты знаешь, базилевс, – он поднял глаза на Бранеслава, – уже несколько веков ромеи поклоняются другому богу. Богу! – Он поднял палец, подчеркивая, что это совсем особенное слово. – Он милостив и вовсе не требует кровавых жертв…
– Ну, тогда он едва ли что может. – Бранеслав отмахнулся. Он все сильнее хмелел, и беседа стала ему надоедать. – Эй, Асмунд, пьяный ты тролль! Хринг, отбери у него ковшик и найди его арфу. Пусть сыграет что-нибудь такое… звучное и по-настоящему возвышенное! Давайте споем о битве у Готланда!
Дружина радостно загомонила: битва у Готланда уже лет пять или шесть была предметом их неувядающей гордости. А Никтополион шептал в ухо Зимобору, который по привычке продолжал его слушать, хотя переводить уже не требовалось:
– Учение Христа все шире распространяется по миру и просвещает множество языческих народов. Он родился от женщины, простой смертной женщины, и начал свою жизнь как самый простой человек. Поэтому он знает все тяготы земной жизни и жалеет людей. Скажи, разве можно любить богов, которые так чужды вам, как ваши? Как ты можешь, Ледиос, любить те страшные деревянные колоды, черные от засохшей крови, ты же умный человек, я это вижу!
– Обычное заблуждение диких людей. – Зимобор усмехнулся. – Последние дикари, увидев идолы, думают, что это и есть боги, что мы поклоняемся деревянной колоде, которую наш дедушка вырубил топором. И вы, такие умные и знающие, разделяете заблуждения дикарей. Ну неужели мы так похожи на народ слабоумных? Эти идолы – только зримый образ, точка в пространстве, куда мы приносим наши жертвы. – Рассказывая, он частично использовал славянские слова, за неимением греческих, и для наглядности рисовал руками в воздухе, хотя не имел такой привычки. – А боги – не в колодах. Каждый из богов – одна из сил, правящих вселенной. Но провести границу между силами нельзя, поэтому и разные боги, как говорят некоторые из жрецов, – только разные воплощения одного бога.
– Смотри, а лямочка-то сейчас отскочит! Отскочит лямочка… – бормотал Хват, сидевший с другой стороны от него. Его взгляд был прикован к одной из девушек за женским столом: лямка на ее правом плече, державшая платье, не выдерживала напора пышной груди и была готова отстегнуться. – Уж как я бы эту лямочку сейчас дернул… – В глазах Хвата горел охотничий азарт. – И вторую тоже… Одну в правую руку, другую в левые зубы…
– Очувствуйся, чего несешь? – Зимобор снисходительно пихнул его в бок.
– А ты чем там занят? – Хват посмотрел на него шалыми глазами. – Смотри, вон там еще одна есть, худенькая, как тебе нравится!
– Погоди, у меня тут Павсикакий завелся.
– Ну у тебя и вкусы! Не ждал, брат!
– И ты можешь мне не верить, но я люблю своих богов. – Зимобор снова повернулся к Никтополиону. – Как можно поклоняться тому, кто родился человеком? Кто родился человеком, тот им и останется. Он станет, в лучшем случае, сильным колдуном. Такие бывали, и некоторым даже удавалось внушить людям, будто они боги. Но только это невозможно. Рожденный человеком им же и умрет. Зато боги могут давать жизнь людям. Один из богов был моим предком.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});