– Да тепло сейчас, можно и тут, возле ладей, ночевать! – отвечал Доброгнев. – Не зима, ты очень-то не суетись, мы шатры на всех захватили…
– Мало ли что не зима, а люди моего отца на земле спать не будут! – Княжич решительно мотнул головой, отбросив с высокого лба прядь прямых светло-русых волос. Видно было, что он упрям, горяч, самолюбив и не привык никому уступать. – Ты, боярин, возьми свою дружину и идем к конунгу.
– Здесь он?
– Здесь, в усадьбе. В летний поход пошел Сигфред ярл, а конунг в этот раз остался. Идем, он даст тебе и твоим людям место в усадьбе.
– Да нам бы лучше с товарами, поближе…
– Товары никуда не денутся, их же будут охранять! А ты – ярл моего отца, ты его посланец, ты должен получить всю честь, которая тебе причитается, а значит, конунг должен принять тебя как почетного гостя и посадить напротив себя. И он знает, что если он этого не сделает, то я на него обижусь!
Темно-голубые глаза сверкнули, и Зимобор понял: это была нешуточная угроза.
Поначалу десятники остались возле ладей, со своими людьми охраняя товары. Но не надолго: довольно скоро за ними пришли люди с лошадьми и волокушами и проводили в гостиные дворы, где имелись и просторные спальные покои, и склады для товаров. Многие из конунговых людей если не говорили сами, то неплохо понимали по-славянски, а иные из приехавших тоже могли объясниться. Даже Зимобору пригодился небольшой запас слов, приобретенный у варягов Хединовой дружины и торговых гостей, с которыми он встречался в Смоленске и в Ладоге.
К вечеру все разместились. Ужин показался гостям просто восхитительным: им подавали ячменную кашу, свежие маленькие лепешки, жареную свинину, молоко, творог, сыр. Здесь подавали пиво! Кмети ревели от восторга, впервые за долгое время увидев знакомый темный, кисло пахнущий напиток. Десятникам стоило большого труда добиться, чтобы хоть кто-то из дружины не объелся до тошноты и не упился до полного беспамятства. Они хорошо понимали и целиком разделяли чувства людей, наконец-то дорвавшихся до обильной вкусной еды, но кто-то же должен был нести стражу и охранять склады!
К полуночи Зимобор буквально падал с ног от усталости. Хоть он и старался быть осторожным и соблюдать умеренность, но от еды и пива его тоже клонило в сон. Битком набитый покой оглашался восторженными пьяными воплями, кто-то уже храпел под столами, кого-то тошнило в углу – чего еще и было ожидать? Зимобор то дремал, сидя на свободном кусочке скамьи, привалясь к стене, то вздрагивал от чьего-то вопля или храпа, вскакивал и шел проверять стражу. В общем, он чувствовал себя совершенно разбитым и был просто счастлив, когда воевода Доброгнев отпустил его поспать.
Проснулся Зимобор ближе к полудню, когда вокруг Доброгнева уже собрались местные купцы, а приехавшие толпились возле бани, поставленной неподалеку – но с мудрым расчетом, чтобы в случае пожара пламя не достигло товарных складов. После бани он совсем ожил.
– Сегодня к конунгу пойдем вечером, воевода сказал! – обрадованно доложил Хват. – Сегодня мы с тобой, а завтра Сулица с Тихим. Там у конунга такие девки!
– А ты откуда знаешь? – Зимобор улыбнулся. Разумеется, и за морем Хват оставался верен себе.
– Видел, видел! – деловито ответил Хват – мол, как же это можно не видеть. – Ну, погуляем!
Готовясь к вечернему пиру, Хват извлек из своих пожитков крашенную в зеленый цвет рубаху с красным воротом, на котором было пришито несколько мелких позолоченных пуговичек, и щегольские полосатые штаны «шириной с чисто поле», как говорили про него в Полотеске. Зимобор тоже приоделся: от щедрот князя Столпомира у него теперь была нарядная желтая рубаха. Под нее он надел еще ту рубаху, которую подарила ему Крепениха, и благодаря их узорам теперь мог сойти за такого же полотеского кривича, как и сам Хват. Даже выговор его за эти несколько месяцев, как ему казалось, стал ближе к полотескому – а может, он просто перестал замечать разницу. Короче говоря, теперь он ничем не отличался от спутников и чувствовал себя просто одним из посланцев полотеского князя в гостях у его заморского сына.
Сидя за длинными столами в гриднице Бьерна конунга, он с любопытством оглядывал и местную знать, и сам дом заморского князя. Здесь не имелось ни подклета, ни горниц, а весь дом состоял из одного длинного здания, поставленного прямо на землю. Деревянные перегородки делили дом на три части: одна из них служила хлевом, другая – амбаром и кладовкой, а средняя часть была жилой и отапливалась открытыми очагами, устроенными прямо на земляном полу и обложенными камнями. Вдоль стен тянулись широкие земляные скамьи, покрытые резными досками. Днем на них сидели, а ночью на них же спали. Высокую кровлю подпирали два ряда резных столбов, на которых висели разноцветные щиты, а стены были украшены ткаными коврами. На них среди узоров виднелись фигурки – мужчины в шлемах и с оружием, женщины с питьевыми рогами в руках, огромные змеи, корабли. Видимо, узор ковров рассказывал местные предания, которых Зимобор не знал.
Сам хозяин дома сидел не во главе стола, а у середины длинной стены, на особом возвышении. Между дядей и племянником не было никакого сходства: конунг был довольно щуплым стариком с совершенно белыми длинными волосами, но рыжей бородой, немного сгорбленный, с блеклыми серыми глазами. Становилось понятно, почему он с такой охотой держит при себе сына сестры и поручает ему многие важные дела. Отвага и доблесть Бранлейва ярла, как его тут звали, ощутимо помогала защитить Свеаланд от посягательств воинственных соседей, и Бранеслав охотно брал на себя именно те обязанности, которые сам конунг уже не смог бы выполнять.
Дальняя часть покоя, где стоял более короткий поперечный стол, принадлежала женщинам. Среди них сидела и здешняя княгиня. По правде сказать, особой красотой она не отличалась. Скорее она была похожа на лошадь – рослая, сильная женщина с грубоватым, но добрым лицом. Возле нее играли двое детей – мальчик лет восьми и девочка на пару лет помоложе. Зимобор поначалу принял их за конунговых внуков, но Доброгнев рассказал: высокая – это вторая жена Бьерна конунга, взятая после смерти первой, бездетной, и то после свадьбы детей пришлось ждать целых восемь лет. Эти двое малышей – наследники конунга, и он ими очень гордится, хотя опять завел побочную жену, молодую и красивую, велел построить для нее хороший хутор за лесом и часто ездит к ней. Здесь было не принято, чтобы несколько жен хозяина жили в его доме одновременно, хотя само наличие побочных жен не порицалось.
Приезжих рассадили напротив хозяина, и почетное место в самой середине досталось воеводе Доброгневу. Хорошо зная варяжский язык, тот поддерживал беседу с конунгом, а Зимобор понимал кое-что и мог только разобрать, что речь идет о торговле и о делах на южном берегу Варяжского моря. Хват вертел головой, разглядывая местных девушек, то и дело толкал Зимобора локтем и призывал посмотреть на кого-то.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});