— Для меня нет выхода, Рауль, — монгрел почти незаметно поддался вперед, перемешивая дыхания — словно целую жизнь ждал этой близости. До сумасшествия оставалось только коснуться губами губ, и провалится в омут своих чувств — таких сильных, что хотелось кричать. — Когда-то я думал, что если ты оставишь меня в покое, то я буду счастлив, а когда это произошло — стало только хуже. Жизнь без тебя мне не нужна, Рауль, даже если она спокойна и привычна, полна благополучия. В ней никогда не будет радости. Но если тебе будет лучше без меня… — Катце неотрывно смотрел в глаза любимого, улавливая малейшие эмоции — как бы глупо это не звучало — но сам он не замечал, что бледен, что его глубокая печаль въелась в лицо и ее уже невозможно удержать в мнимых рамках спокойствия. — Все будет так, как захочешь ты… И мое сердце, и я сам — это все будет принадлежать тебе до моего последнего вздоха. Не слишком много для блонди… Мне не сравнится со Стоуном, но если бы я мог… Если бы я мог, Рауль… Я не отдал бы тебя ни обстоятельствам, ни другому, ни смерти…
Катце говорил тихо, тяжело дыша, едва понимая, что все это не сон. И все же не переступая установленных границ. В глазах Блонди монгрел всегда остается монгрелом — с этим нельзя ничего сделать — а значит — не обнимать, не целовать, не хотеть.
Рауль Эм стоял на песке возле океана и не знал, что ему сказать, да и не хотел ничего говорить — любые слова сейчас были лишними, кроме одних — встречного признания в любви, но блонди скорее отправится на нейрокоррекцию, чем произнесёт это. Но себе самому Рауль уже признался: он любит Катце, и теперь ещё больше боится его потерять, почти наравне с тем, как боится потерять себя.
Молчание не могло длиться слишком долго, Эм так и не заставил себя ни убрать руку от волос монгрела, ни отойти назад, чтобы не находиться в такой близости от греха, чтобы снова не сорваться. Но ситуация требовала развития и находиться в подвешенном состоянии дольше уже было нельзя, поэтому блонди сделал то, что хотел с самого начала разговора — просто молча притянул к себе Катце и легко обнял, положив одну свою руку ему на талию, а вторую с волос переместив на шею.
— Нельзя мне такое говорить, Катце, — тихо произнёс он, спустя несколько секунд, — я могу использовать это против тебя, — едва слышная грустная усмешка в голосе.
Было удивительно спокойно стоять вот так — обнявшись на берегу океана и почти ни о чём не думать. Глубоко и ровно вздохнув, Рауль положил подбородок на голову монгрела и прикрыл глаза. Что-то говорить, куда-то идти или, того хуже, отстраняться, совершенно не хотелось. Сейчас блонди искренне желал остановки времени.
— Используй, — Катце прижимался к Раулю, дрожа всем телом.
Делай, что хочешь со мной, только не уходи. Ссылай — я переживу, я буду сильным, только не забывай совсем. Бей — я стерплю, только не мучай мою душу. Спи с кем хочешь — я слово тебе поперек не скажу, не упрекну, только приходи иногда — хотя бы иногда. Я стану послушным и покорным, только не отпускай меня сейчас, Рауль. Пожалуйста.
Мысли текли размерено и лениво, а тело насквозь пронизывали волны нежного тепла. Катце уткнулся лбом в грудь Рауля, и вдыхал его аромат — он дышал им и уже был счастлив. Великая сила любви состоит в том, что она не требует ничего, но то, что ей отдают, превозносит над всем. Эти несколько минут счастья Катце выстрадал — сейчас его Рауль, его божество было рядом с ним и не сердилось ни на что. Счастье. На большее он и не рассчитывал.
— Я не стану возражать.
— А если стану возражать я? — не размыкая объятий, прошептал Эм. — Что тогда ты на это скажешь?
Рауль понимал, что сейчас, в этой ситуации не сказать о предстоящей операции просто нельзя, но не мог пока найти слов. «Что с ним будет?» — Второго Консула никогда особо не интересовал ответ на этот вопрос, тем более, если под «ним» понимался кто-то другой — любой человек, пожалуй, кроме Ясона, как главы планеты — но сейчас появился тот, чья судьба была Эму не безразлична, и нужно было что-то решать. «Может быть ему иммигрировать? — возникла непростая идея. — Но один он не захочет…а я не могу…пока не могу оставить здесь всё» — оговорка принесла ещё большие сомнения в собственном здравии и ещё больше утвердила в желании прекратить всё это. Но сказать Катце напрямую о нейрокоррекции нельзя — слишком сложно потом будет от неё отказаться, так что остаётся одно.
— Ты сможешь отдать эту ночь мне? — тихо, не показывая эмоций, но с промелькнувшей в голосе свободой действий спросил блонди. Рауль знал, что шансы того, что монгрел откажется, равны нулю, но всё же дал право выбора, в конце концов, он опять мог ошибиться.
Катце немного отстранился и снова взглянул в зеленые глаза.
— Все, что захочешь… и когда захочешь, — грустная улыбка.
Дилер мог бы и жизнь отдать, не задумываясь, и ночь… и сотни ночей. Его сейчас не интересовало: почему Рауль не со Стоуном, что будет завтра, для чего все это Эму нужно? Главное, что они вместе, пусть и на одну ночь. В сердце застряла боль — словно какая-то острая заноза — Катце понимал, что он не сможет жить без Рауля.
«Это мой последний день жизни», — вдруг отчетливо промелькнуло в голове и, Катце осторожно положил ладони на плечи Рауля.
Эм едва ощутимо вздрогнул от прикосновения монгрела — будто холод выходил из мышц, и снова прижал ближе, на этот раз, коснувшись губами середины шеи и замерев на мгновение — будто спрашивая разрешения продолжить. Ну вот опять…он уже просто не может находиться рядом с Катце, чтобы не создать тактильный контакт. «Господин Советник, вы окончательно и практически бесповоротно сошли с ума…из-за монгрела. Хуже просто некуда и…лучше тоже». Улыбнувшись собственным мыслям, Эм провёл губами по шее и лицу Катце до самой линии подбородка и осторожно — будто боясь спугнуть особое настроение ситуации, накрыл его губы своими пока неглубоким поцелуем. Губы плавно, нежно скользили по губам, ни на чём не настаивая и не прося о большем. Череда лёгких, почти невесомых касаний, заставляющая жадничать и почти кусаться.
Катце сорвался — сорвался от легкого прикосновения и страстно ответил на поцелуй. Если бы можно было обнять Рауля, то Второй Консул уже оказался бы на земле и был зацелован до изнеможения. Монгрел боялся проявлять слишком явное нетерпение — Эм мог в любой момент оттолкнуть его, а Катце слишком сильно соскучился, чтобы растрачиваться на выяснения отношений. Он просто наслаждался происходящим — ловил в приоткрытые губы теплое дыхание, пил вкус Рауля, едва осознавая, что теряет контроль, и тихий стон удовольствия вперемешку с шумным вдохом был тому подтверждением.