И далее – развитие отношений в этой романтической истории. Ревность по телефону, ссора и прочее…
* * *
Хурал Союза кинематографистов. Чухрай с трибуны, почти засыпая, несет какие-то прописные истины. В зале постепенно «вырубаются». Никто ничего не слушает, всем на все совершенно наплевать. Совершеннейшее презрение друг к другу.
И только какая-то, видимо, случайно попавшая сюда девушка с напряжением, серьезно слушает докладчика, пытаясь вникнуть в смысл мероприятия. Чистота, искренность молодости, не подточенной необходимостью выживать во что бы то ни стало за счет других.
* * *
Еврейская фармацевтическая свадьба с приглашением артистов.
Сестре жениха 14 лет. Акселератка. Без очков ничего не видит, но очков не носит – боится, что они ей не идут. Говорит какому-то бородатому еврею из гостей невесты томно:
– Увези меня отсюда, мне здесь скучно.
* * *
Для достижения той или иной атмосферы в компании нужно либо постоянно режиссировать, либо иметь изначальный заряд такой мощности, чтобы все входящие вне зависимости от того, кто или в каком настроении, попадали под общий гипноз этого импульса.
* * *
Среди весенних голых деревьев возле университета, глядя на пролетающие мимо машины, спустив на коленки гигантские байковые штаны, сидела по малой нужде баба. Никого живых вокруг ведь не было, а машины для нее были совершенно абстрактные, железные существа.
И то, что в округе на 20 км 2 нет туалета, и то, что проблема эта так вот решается – явления одного порядка.
* * *
Для «Дачи»: сцена где-то у речки, а вокруг гадость прошлогодних пикников. Разговор о том, что мы сами не жалеем ни земли нашей, ни себя, ни близких.
Не отсюда ли у немцев взялось: «Русские свиньи»?
* * *
Для «Дачи». Совсем простая история, где мы должны сказать об очень простых и обычных вещах, которые для нас, казалось бы, естественны и по вопросу, и по ответу сиюсекундному, но в то же время истинного ответа до сих пор нет.
Почему мы гадим на той земле, на которой живем?
Почему не понимаем, не чувствуем слабость, старость другого?
Сделать чувственной историю отца с сыном, которые в итоге убирают берег реки, сжигают бумажки, закапывают в землю банки и осколки. Все это должно стать частью драматургии.
* * *
Ощущение «иностранца» на своей земле:
«Вы нам дайте вашу широту, свободу, нежность, простор, обаяние, наивность, доброту, а водку и закусь мы из «Березки» привезем».
* * *
Мальчик пытается, как потом выяснится, забросить мяч на крышу пятиэтажного дома. (Снимаем сверху.) Он колотит им в стену. Когда мяч попадает на крышу, мальчик думает уже, что от него избавился, но мячик все-таки медленно подкатывается к краю крыши и падает вниз, и мальчик, который уже уходил, возвращается. Снова начинает долбить мяч об стенку, наконец снова мяч попадает на крышу, и, радуясь, что от него избавился, мальчик уходит… но мяч опять возвращается, и мальчик начинает все сначала, пока вдруг не перебрасывает мяч через крышу вообще.
Подождал, подождал и, счастливый, побежал домой.
* * *
Полупустой бар. Пара, выясняющая отношения, при свечах…
На столе стоит свечка, которая вдруг начинает гореть всем фитилем, постепенно раздваиваясь. Разговор продолжается. Свеча распадается, потом ломается, потом гаснет. Темнота. И в темноте они целуются.
Открытый символ, возведенный в чувство и приведенный к чувству.
* * *
Необходимость сиюсекундного самоутверждения без всякой надежды на будущее.
* * *
Для «Дачи». О теще: «Неужели и эта женщина была любима и красива?..»
После истерики тещи ночью ему показалось, что она умерла. Но только показалось.
* * *
История про чтеца. Его день, перипетии, сложности – словом, все то, что наполняет нашу жизнь. А ответы на все он находит именно в стихах – в Пушкине, Лермонтове, Тютчеве, Блоке… Вот за рулем он мчится по Москве и начинает вдруг читать стихи, а в них – ответы на все. И в зависимости от стихотворения, то он мчится по улицам, то стоит и стоит на светофоре, не замечая, что уже – зеленый, а за ним собирается пробка, то разворачивается через две осевых.
Совершенно открытая форма общения со зрителем.
* * *
В современной картине, в «Даче», скажем, необходимо использовать классику. Допустим, Достоевского, в чистом виде. Кто-то кому-то читает вслух. А вот и реакция на это. Живая, пронзительная… Сила образов, ответы на вопросы.
Искать ответы в истории, в искусстве, в корнях! Они там есть, их только нужно хотеть видеть.
* * *
Для «Дачи». А что, если нашего героя («Палтуса») за что-то отпи…или? Скажем, решил он порядок навести на берегу, пристал к туристам. Короче, решил что-то делать, сам как-то начал действовать. И получил, но не успокоился.
* * *
«Дача» – это «Пианино» наоборот. То есть если Миша Платонов из ироничного, сильного, мощного превращается к финалу в тряпку, дрянь, то здесь «Палтус» из эдакой дряни постепенно возрождается в человека, сознающего свою ответственность, свое место, свою необходимость и свою надежду.
* * *
Разговор о важности: «Когда бьют, если нету этой «важности», – тебе просто больно, а тому, кто бьет, – приятно».
* * *
Радиотерапевтическое отделение. Сидят нянечки и сестра, а врач читает им вслух материалы съезда. А за занавеской – больной, ему делают массаж предстательной железы ультразвуком.
«На земле жизнь и ложь – синонимы». (Ф. М. Достоевский, «Бобок»)
«Вера – не столько знание истины, сколько преданность ей». (Иван Киреевский)
* * *
Некий начальник – пьющий, наглый, сластолюбивый – от грядущих административных неприятностей прячется в больницу. Причем он совершенно здоров… И вот постепенно прокручивают в больнице его через всю новейшую аппаратуру. Выходит он тихим, совершенно больным и напуганным.
* * *
Многоэтажный дом напротив. Подробно рассмотреть его жизнь. Такой социальный «многооконный портрет». В течении нескольких дней – жизнь тех, кто остался дома. По вечерам, ночам и утрам – героев становится больше. И финал – утро с жизнью почти во всех окнах, с восходящим солнцем…
* * *
Удивительно – у Куросавы возникло стремление сделать картину просто о красоте земли. Просто об этом! («Дерсу Узала».) Только сейчас начинаю понимать и чувствовать это.
* * *
Подробнейшая документальная картина о больнице. Ассимиляция человека в тяжких условиях болезни и лечения. Сначала его замкнутость в собственной болезни. Потом как бы движение по ней – все это с помощью всевозможных аппаратов, машин, лабораторий, барокамер и т. д.