Читать интересную книгу Ракеты и люди. Лунная гонка - Борис Черток

«Безотказные у нас люди», — думал я, «отписывая» эти самые замечания.

14 апреля поздно вечером дежурная вызвала меня к телефону ВЧ-связи. На этот раз это был Раушенбах. Он рассказал мне об экспертной комиссии Келдыша, которая заседала накануне с 16 до 22 часов. Келдыш категорически настаивал вписать в выводы комиссии необходимость замены внешнего перехода из ЛК в ЛОК внутренним, аналогично тому, как космонавты будут переходить из 7К-Т в 17К, а так же:

предусмотреть огневые технологические испытания каждого блока ракеты-носителя H1;

задублировать «Контакт» или поставить вторую систему для надежного сближения;

разработать идеологию взаимодействия пилотируемой экспедиции на Луну с автоматами Бабакина;

исключить из программы посадку в акваторию океана.

— И еще много чего по мелочи, — добавил Раушенбах. — Келдыш на этот раз был очень злой. Я его таким давно не видел. Он дал понять, что если мы не согласимся на такие доработки, то он отказывается от поддержки программы Н1-Л3.

Я спросил Раушенбаха, знает ли Мишин об этой позиции Келдыша.

— Вероятно, знает. Келдыш дал понять, что до вчерашнего совещания он уже говорил с Мишиным и предупредил его о большинстве наиболее серьезных претензий.

На следующий день за обедом Мишин поделился с нами на эту тему. Ему по этому поводу успел позвонить Хоттабыч (так дружески мы иногда называли Охапкина). По словам Мишина, ничего серьезного в замечаниях комиссии не было.

— По информации, которую передал мне Раушенбах, есть замечания, которые потребуют радикальной переработки кораблей. А весовых возможностей у нас для этого нет, — сказал я.

Бушуев меня поддержал.

— Признаться, Василий Павлович, ты не любишь информировать нас, твоих заместителей, о вещах, которые расходятся с твоим оптимизмом.

На этот раз Мишин был настроен миролюбиво и на Бушуева не накинулся. Он спокойно ответил:

— А собственно, кого вы критикуете? Весь проект мы начинали вместе. Вместе с Королевым. Нам вместе и разбираться, и никуда никто из нас от этого не вправе уходить. И решать, что дальше

делать, нам надо вместе. Комиссия, как и все комиссии, даст рекомендации, и все ее члены разбегутся по своим делам, а мы с вами останемся, нам от Н1-Л3 убегать некуда.

В этом Мишин был прав. Ни ему, ни нам, его заместителям, особенно Бушуеву, Охапкину и мне, от Н1-Л3 убегать было некуда.

В 17 часов мы, промчавшись «с ветерком» 45 километров, приехали на 81-ю, челомеевскую, площадку. Здесь готовилась УР-500К. Госкомиссия должна была принять окончательное решение о допуске ракеты-носителя к стыковке с ДОСом и последующем вывозе на старт.

В президиуме заняли места Керимов, Мишин, Карась, Щеулов и Курушин.

О готовности ракеты-носителя докладывал Полухин. Мишин спросил, имеется ли заключение Челомея о допуске ракеты-носителя к пуску. Полухин заявил, что он уполномочен подписать заключение о допуске. «Я требую заключения самого генерального», — настаивал Мишин.

Керимов как председатель Госкомиссии заявил, что он уже поручал эту трудную миссию тому же Полухину. Челомей прислал ВЧ-грамму, подтверждающую право Полухина на подпись заключения. На этом инцидент был исчерпан.

После заседания Госкомиссии я впервые внимательно рассмотрел подготовленную к стыковке с ДОСом «пятисотку». Несмотря на наши «вопли» по поводу ее экологической опасности, внешне ракета-носитель смотрелась. Она не была никак покрашена. На голом металле была лучше видна чистота сварки и клепки. «На краске сэкономили 300 килограммов», — сказал стоявший рядом с красавицей -»пятисоткой» представитель ЗИХа.

В чистоте заделки всех изгибов и переходов конструкции чувствовалась высокая авиационная технологическая культура. Все электрические и пневматические коммуникации для связи с наземным оборудованием были выведены на днище. Это было существенным преимуществом: не требовалось никакой кабель-мачты. Исчезало напряженное ожидание: отойдет — не отойдет?

Во время стыковки «пятисотки» с ДОСом Башкин с высоких стремянок следил, чтобы не помяли хрупкие «ионные трубки». Все обошлось.

Казалось, все неприятности закончились, путь первой орбитальной станции открыт. Но все время не проходило чувство чего-то очень важного и еще нерешенного, не доделанного. Только по дороге обратно на «двойку», увидев сияющий огнями большой МИК, понял, что это гнетущее чувство вызвано загнанными в глубину опасениями, страхом за H1.

Все, что предлагала в своих выводах экспертная комиссия, мы и сами не отвергали. Я даже думаю, что некоторые наши сотрудники кое-что подсказывали экспертам, исходя, естественно, из лучших намерений.

В гостинице мы долго дебатировали с Бушуевым по поводу возможного сценария дальнейшего развития событий по программе Н1-Л3. Я настаивал на том, чтобы он, являясь ответственным заместителем главного конструктора по ЛОКу и ЛК, выступил с инициативой принять предложения экспертной комиссии в части, касающейся кораблей.

— Согласись, Константин Давыдович, — говорил я, — не Мишин, а мы с тобой и Феоктистовым спроектировали перелезание космонавта из ЛОКа в ЛК и обратно через космос на орбите Луны. Зачем такой смертельно опасный трюк, если уже изготовлен и будет через неделю испытан в космосе стыковочный агрегат с внутренним переходом? Вы с Феоктистовым упрямо твердите, что нет весов. Лучше скажи, что мы ошиблись. Надо действительно программу менять, а корабли дорабатывать. Надо поддержать предложения по введению ОТИ двигателей или ступеней целиком. Исходя из положительного американского опыта и отрицательного нашего просто так отбросить ОТИ нельзя. На внедрение ОТИ, что означает переход к многоразовым двигателям Кузнецова, уйдет, как минимум, еще три года. За это время можно успеть переделать корабли так, чтобы утереть нос американцам. Но… но… надо убедить Мишина, а потом Келдыша, потом Афанасьева и, наконец, Устинова. Надо принимать решения немедленно. Мы теряем время, не принимая реального решения о двухпусковой схеме.

Соглашаясь со мной, Бушуев возражал против немедленных обращений по этой цепочке.

— Все будут тыкать нас носом в аварии носителя и говорить, что сейчас не время переделывать проект, пока мы не докажем, что у нас есть носитель.

— Получается заколдованный круг, — возражал я. — Надежность носителя мы будем проверять без ОТИ. А ОТИ не будем внедрять потому, что на это нужны еще три года, которых нам не дают, а эти три года заводы будут выпускать носители и корабли, которые заведомо не выполнят задачу.

Так и не договорившись, мы отправились спать.

15 апреля дежурная разбудила нас в 5 часов утра. В 6 мы уже выехали на 82-ю площадку, чтобы успеть на традиционную процедуру вывоза первого ракетно-космического комплекса УР-500К — ДОС на стартовую позицию. Состыкованные вместе ракета-носитель и первая орбитальная станция в длину вытянулись на 50 с лишним метров. Это, конечно, вдвое меньше, чем будущая МКБС на H1, но все же впечатляющее начало нового направления. Юрий Семенов, Владимир Палло и Дмитрий Бугайский о чем-то горячо спорили с военными. Вывоз был задержан на 20 минут.

Керимов начал ворчать:

— Срываете график!

— Двадцать минут — это не срыв, — довольно зло заметил незнакомый мне полковник. — Из-за неповоротливости аппарата и проектных ошибок теряем годы. А тут незачем на последнем этапе пороть горячку.

Вывоз на старт волнует меньше, чем пуск, но картина все же величественная.

По дороге обратно разглядели строительство нового здания МИКа для «Алмаза». Невольно в голове возникают вопросы, которые уже не раз вслух громко задавал начальник полигона Курушин. Зачем в степи для однотипных по технологии работ строить самостоятельные заводы только потому, что так хочется главным конструкторам и аппарату министерства? Неужели нельзя сконцентрировать подготовку ДОСов, «Алмазов», «Союзов» и других космических объектов на едином монтажно-испытательном заводе полигона? И построить его следовало бы ближе к городу, чтобы не создавать для каждого главного конструктора свой автономный жилой городок. Сколько сил мы могли бы сэкономить, если бы вместо феодальных княжеств фирм Королева, Челомея, Янгеля, Козлова, Решетнева имели на полигоне единую техническую базу-завод в непосредственной близости от города Ленинска, чтобы работники могли дойти до нее пешком, в крайнем случае — добраться на велосипеде!

Стартовые позиции разнесены друг от друга на 40-50 километров в надежде сохранить их в случае ядерного нападения. Но кому будут нужны космические старты в случае ракетно-ядерной войны? Это ведь не шахтные пусковые установки, которые действительно нужны для ответного удара возмездия.

На одних только дорогах, электрических, железнодорожных, тепловых и связных коммуникациях можно было бы сэкономить достаточное количество миллиардов рублей, чтобы выстроить единый космический технический центр. Это уже не ошибка, а мировоззрение «мой дом — моя крепость».