Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маленькие красные глазки неугомонного кузена перебегали по лицам родственников, и Жозеф почувствовал, как в доброе старое время, какую-то неловкость, словно его поджаривали на медленном огне.
— Ты еще не видел моих ребятишек, — сказал он.
— Верно. А ну-ка представь мне их, фабрикант!
— Лора пошли за ними, — послышался бесцветный голос Гермины.
Завтрак устроили в доме Гийома, куда после смерти Ипполита переселились Сара и Миртиль.
— Разве у вас пет телефона? — осведомился Вениамин, резко повернувшись к Гийому.
— Пока еще нет, еще нет, — ответил тот улыбаясь.
— А на фабрике? Как? И на фабрике тоже нет? Но почему же?
Родимое пятно дяди Миртиля вдруг пошло складками — он тоже улыбнулся.
— Ну, знаешь, если вводить все эти новшества…
— Конечно, вводить, обязательно вводить!
— А из каких таких средств? — съехидничал дядя, и Бен узнал его охрипший от окриков голос.
— Но ведь в этом сама жизнь, и это дает сто на сто. А, вот она, молодежь!
Вениамин произвел настоящий смотр, причем результаты его наблюдений были частично высказаны вслух в многословных излияниях, но наибольшая и притом самая существенная часть утаена про себя:
— А ну-ка, посмотрим сначала на эту девицу. — «Рыженькая, конечно, любимица дедушки и бабушки Штернов. Жирновата. Есть грех!» — Д-да, черт побери!… — «Бог спас меня от ее мамаши; надеюсь, он спасет кого-нибудь и от дочки. Ого, эта девица не растеряется, но чувствуется еще неопытность — репертуар не богатый. Нужно разнообразить приемы, дочь моя». — А теперь посмотрим вот на этого свободного гражданина. Ей-богу Жозеф для них корму не жалеет! — «Если фирма «Зимлер и К°» рассчитывает на этого, чтобы угнаться за прогрессом, то…» — Славный мальчик, очень славный. Не отстает от старших. — «Хотел бы я посмотреть, что будет, когда этот откормленный мальчишка заполучит денежки, нажитые его папашей. Вандевр отомстит ему за себя. Да, печальная комбинация. В таком случае уж лучше эльзасское захолустье и тележка разносчика. А их правнуков сумеют ощипать еврейчики из Галиции. Галиция уж обязательно явится за добычей в этот богоспасаемый Запад, и от хваленого Запада не останется ничего, все пожрут!» — Ага! Ого! Вот это да! Это что еще за парочка? Так я и знал! Значит, я не зря сюда приехал.
В гостиную весело впорхнула Лора, позади нее слышался беззаботный детский смех, вдруг разом оборвавшийся на пороге при виде янки в золотых очках.
— Да пощадит господь мои сорок три года! О Юдифь, Руфь, Ревекка! О женщины моего племени! Почему я не встретил такую вот в двадцать пять лет? Молчу, молчу, старый грешник, и будем смотреть во все глаза, мы сюда за этим приехали. Честное слово, кто бы мог предвидеть? Ведь я помню, как вот эта самая Лора кокетничала со мной в шарабане. (Да точно ли еще это был шарабан?) — «Но кто же огранил этот бриллиант? Если не ошибаюсь, этот молодой человек с блестящими и немного сладкими глазами и есть тот Луи, который старается прикинуться смиренным, а жизнь так и бьет изо всех его пор. Запомни, мой мальчик, немножко лицемерия никогда не помешает, но только не слишком. Уверен, что вы, молодой человек, с утра до вечера только и делаете, что отрицаете сей мир, породивший вас. Что ж, это очень неглупо. Однако будет еще лучше, если вы не особенно затянете это хотя и нужное, но бесплодное занятие. И потом мне не нравится, что в ваших удлиненных глазах больше томности, чем положено вам по возрасту. Ведь, если не ошибаюсь, вам не так давно минуло четырнадцать лет? Но я еще к вам вернусь, мой юный друг. Пусть ваши беспокойные глаза наглядятся досыта, а я сейчас буду любезничать вот с этими ветхими портретами, а также с этой милой девицей, с которой вы так веселились за дверью. Потому что только ее одну да еще, пожалуй, меня ваше присутствие не превращает в плоскую хромолитографию». — Алло, Элиза, твои дети сама прелесть! А огурчики, Гермина, ну и огурчики! Целых семнадцать лет я не пробовал соленых огурцов, если не считать одного-единственного раза в еврейском ресторане в Чикаго. Там ножи и вилки приковывают к столу цепочкой (правда, при желании можно пользоваться собственным перочинным ножиком) по причине их огромной ценности, — они ведь железные. Ресторан существует и поныне. Непременно поведу вас туда обедать, когда вы отдадите мне визит. Надеюсь, что вы рано или поздно приедете. Могу взять в дело десяток таких толстяков, как Чарли. К тому же не следует допускать, чтобы немцы завладели Америкой. Что касается Жюстена — полагаю, ему будет полезно подышать с полгода тамошним воздухом. Поедешь со мной, и в пять лет вы удвоите ваши доходы. Ну, об этом еще поговорим. Тетя Сара, я привез тебе массачусетскую шаль. Если ты по-прежнему отказываешься стареть, о нас скоро будут говорить: «Вон идет отец с дочерью!»
Слова Вениамина ласкали слух его родственников — ведь молва как-никак приписывала ему шестьдесят миллионов долларов. Правда, мужчины были немного задеты, что их не принимают всерьез, — по крайней мере, такое у них создалось впечатление. Зато приезд племянника дал богатейшую пищу воспоминаниям Сары и Миртиля, они улыбались картинам своей воскресшей юности, а его приветливый голос смягчал самые далекие, полузабытые горести.
— У него голос совсем как у дедушки! Ты помнишь, Миртиль? Отец нашей Минны и Людовика, маленького Людовика из Дании. Ах боже мой, как сейчас вижу — на нашей свадьбе он танцевал с моей сестрой Пальмирой. Ах!
Поток слез хлынул из-под сморщенных век, обжигая лицо, как лава. На одну минуту обедавшие наклонились над тарелками, чтобы не спугнуть призраков ушедших времен. Потом снова пошли генеалогические изыскания — старинные брачные узы связывали Эльзас с Лотарингией, Саар с Франш-Конте.
— Да ведь я еще не видел тетю Бабетту! — вдруг воскликнул Вениамин, отодвигая чашку кофе, — Где тетя Бабетта, где дядя Вильгельм?
— Наша Бабетта уже давно не встает с кресел, — ответила Сара, покачивая головой.
— Ах, бедняжка! — сказал Вениамин. — Побегу сейчас же к ней. А они по-прежнему живут на… на… на какой нее это улице… в таком темном погребе? А как дядя?
— Его… гм… ты увидишь на фабрике, — ответил Мир-тиль, не то сдержанно, не то смущенно.
Пришлось немедленно отвести бойкого кузена к маленькому домику на улице Сен-Симплисиен.
— Как мило с твоей стороны, что ты не забыл старых калек, — встретил гостя пронзительный и певучий голос тети Бабетты. Водянка приковала ее к креслу, но кукольное личико по-прежнему приветливо улыбалось. — Каким важным господином ты стал! Неужели это тот самый Вениаминчик, который на каникулах бегал с несчастным Ламбером по нашему маленькому дворику в Кольмаре? Ты еще помнишь, Вениамин, наш домик в Эльзасе? Сколько воды с тех пор утекло и как все это далеко!
— Тетя Бабетта, посмотри, какие штучки делают у нас, я привез тебе одну игрушку, чтобы тебя позабавить.
Вениамин протянул ей хорошенькую серебряную брошку с эмалью, выбранную с таким расчетом, чтобы устранить всякую мысль об унизительной щедрости.
— Спасибо тебе, дорогой мой Вениамин, ты всегда был добрым мальчиком. Нагнись ко мне, я тебя поцелую. Нынче я уже не бегаю, как раньше. Теперь за мной приходится ухаживать другим.
«Да, здесь что-то не пахнет богатством! И почему, черт побери, они вели себя у тети Бабетты, как побитые псы?» — думал Вениамин, несясь к фабрике со скоростью локомотива. Зимлеры еле поспевали за ним.
Жозеф решил, что с него на сегодня хватит, и сразу же заперся у себя на складе. Жюстен тоже исчез под каким то благовидным предлогом, даже дядя Миртиль и тот помахал ручкой, когда слуга повез его на кресле для обычного осмотра мастерских.
В течение четырех долгих часов Гийому одному пришлось принять на себя весь шквал вопросов. Напрасно пропускал он мимо ушей две трети слов Вениамина, он вынужден был все-таки отвечать и под конец почувствовал себя совершенно разбитым. К счастью, Вениамин прекратил свой артиллерийский обстрел.
«Значит, это и есть их знаменитая фабрика, — брюзжал про себя кузен, не замечая, что возбуждает всеобщее любопытство своими тупоносыми ботинками, золотыми очками и пиджаком в коричневую клетку широкого английского покроя. — Гм! Нельзя сказать, чтобы она содержалась в образцовом порядке. У них, по-моему, нет специальных рабочих для уборки помещений. Гм! (Они вошли в чесальный цех.) Из этих оческов, плавающих в воздухе, можно одеть шерстью всех овец Австралии. Сытная пища для тех, кто торчит здесь с утра до вечера. Воображаю, каковы у них бронхи и желудок. Совершенно очевидно, что эти стекла не знают, что такое тряпка. Они пропускают каплю света, и это в три часа пополудни в июне месяце; интересно, как же здесь зимой? Конечно, совершенно бесполезно спрашивать моего кузена об электрическом освещении. Его от страха кондрашка хватит». А все-таки рискнул:
- Атлант расправил плечи. Книга 3 - Айн Рэнд - Классическая проза
- Дороги свободы. I.Возраст зрелости - Жан-Поль Сартр - Классическая проза
- Собрание сочинений. Т. 22. Истина - Эмиль Золя - Классическая проза
- Онича - Жан-Мари Гюстав Леклезио - Классическая проза
- Парни в гетрах - Пелам Вудхаус - Классическая проза