ни кандалов, ни зловонных темниц, провозглошённое специально, вынудило Судзивоя по просьбам сестры выкупить несчастного пьяницу, – но сам Судзивой и гроша дать не хотел и не дал, гневаясь на шурина; только разрешил роственникам и друзьям собрать шестьсот грошей, дешевле Белый не хотел их выпустить.
За Герарда с братьями и сыновьями Белый требовал не менее тысячи, и остался при своём, несмотря на мольбы и ходатайства многих.
Эта тысяча с лишним гривен вполне пополнили исхудавшую казну. Часть их разделили между наёмниками, часть использовали для привлечения других, искушая их задатками и обещаниями. С деньгами, которые там показались, рвение добровольцев очень усиливалась. Ласота разделял их на десятки, на сотни, назначал командиров, и, когда одна часть их отдыхала в замке, другая постоянно кружила около него, сновала по трактам, прямо в околице разбивала и забирала что могла, таща в Золоторыю. Ни одна усадьба и деревня не остались нетронутыми ими.
Страх распространялся. Все соседние крепости, на которые боялись нападения, как можно быстрей укрепляли и снабжали гарнизоном. Белый поговаривал о нападении на Служево, на Шарлей, на Иновроцлав, почти на все ближайшие замки, в которых он надеялся найти добычу.
Тем не менее он не спешил выступить из Золоторыи, которую уже саму по себе сильную и укреплённой стеной первой в срочном порядке хотели обеспечить на долгое время провизией и средствами защиты.
Какой-то новый дух вступил в князя, все это чувствовали, эта подавленность, перемена настроения, равнодушие, которым раньше болел, – внезапно прекратились. Он был бодр и в других вливал надежду. Не говорил уже ни о каких переговорах, не предвидел ничего плохого, готов был решиться на самые смелые шаги и сам даже принимать в них участие.
Тайной этого переворота в характере было – прибытие Фриды, которая, не в силах склонить братьев, чтобы ей помогали, зная, что один князь продержаться не сможет, без постоянного подстрекательства, – посвятила себя ему, выкралась в Золоторыю и осталась в ней, следя за Белым, была его советником и смотрителем. Ей он был обязан этим мужеством и выдержкой, которые показывал.
Из комнатки, в которой была заперта храбрая и деятельная девушка, она правила не только Золоторыей, но управляла всеми шагами будущего мужа. Притаившаяся, чтобы не ей, а ему всё приписывали, она тихо подавала ему идеи, велела сообщать ей мельчайшие подробности и с удивительной точностью пользовалась всем, что только можно было использовать.
Дочка отца, который когда-то служил рыцарем, сестра троих солдат, воспитанная среди постоянных военных занятий, знакомая с ними, она была лучшим вождём, чем Белый, который никогда рыцарского духа не имел, а остаток рыцарских вещей забыл в монастыре и избавился от них.
Внимательный наблюдатель, делая вывод из поведения князя, быть может, понял бы, что кто-то стоял за ним, что ему диктовали то, что делал, и управляли им, но в горячке, какая там царила в замке, не так обращали внимания на мелкие оттенки.
Ласота начинал и верить в князя, и больше ему доверять; другие, глядя на него, набирались мужества, только толстый Бусько, когда о том говорили, глуповато молчал.
Фрида была как бы в постоянной горячке; переодевшись в мужской костюм, она вырывалась вечерами в замок, всё осматривая, требовала постоянных отчётов, много людей – в её беспокойной голове постоянно путались какие-то новые идеи.
В то время, когда захватили Золоторыю, вместе с гарнизоном и людьми, к нему принадлежащими, схватили человека, которого Белый не умел использовать. Был это некий Ханко, богатый владелец Бжеских мельниц, славившийся в те времена умением строить всё, что требовало некоторого умения и знакомства с механикой.
Водяные мельницы уже в то время давно были известны и распространены в Польше; уже полвека во многих местах возвышались и ветряные мельницы. Конструкция этих приспособлений была, вероятно, простой и очень первобытной, однако требовала знания дела и опыта. Ханко учился этому мельничному делу в Германии, потом строил в Польше для других ветряные мельницы и речные, сукновальни и мукомольни, наконец, обогатившись своим мастерством, получил разрешение и построил для себя знаменитые Бжеские мельницы, из которых извлекал большую выгоду.
Кроме того, где только нужно было некоторое искусство, Ханко использовали для руководства и совета. Не один раз уже, ставая в пример тем, которых использовали крестоносцы, ему поручали делать военные машины, умел также изысканно и красиво строить и суда, курсирующие по рекам.
Он пользовался всеобщим уважением, и немного знаний, какие у него были, велели догадываться, что их гораздо больше, чем на самом деле. Общий голос говорил, что Ханко сможет всё, что захочет, что знает очень много. Старик от этого не отказывался, потому что ему с этим было хорошо.
Он и зять его Фридруш, которому Ханко привил свои знания, находились в замке, когда его захватил Белый. В то время многие приятели мельника, пульзуясь неразберихой, устроили так, что его на слово отпустили вместе с зятем в Брест. Дело казалось законченным; Белый о нём забыл.
Прибытие Фриды, которая горячо занялась обороной Золоторыи и хотела приготовить на реке корабли к защите, а в замке – военные машины на случай осады, подало кому-то мысль о Ханке и его имя напомнили князю. Фрида велела сию минуту его привести.
Отправили отряд, чтобы добровольно или силой доставили его в замок. Мельник, хотя совсем не имел желания вмешиваться в дела Белого, чтобы потом не отвечать за него, не мог сопротивляться, и с покорностью, будто бы по доброй воли, поехал, взяв с собой зятя. Старый мельник ненавидел войну, беспокойство и всех тех, кто был их причиной; он терпеть не мог князя и возмущался на него, предвидя, сколько бедствий он принесёт на Куяву.
Однако он притворялся униженным, покорным, показывал самое горячее желание служить, хотя в душе бушевал.
Тогда ему было приказано взяться за работу, и прежде всего за корабли, на которых могли совершать речные походы. Мысль казалась отменной.
Командиром отряда солдат, который вёл Ханку, был некий Былица, который уже второй раз был на службе князя. Это был прославленный разбойник и смутьян, который с кучкой людей таких же дерзких, как он сам, издавна проказничал на границе. Служа под приказами князя, ему было легче нажиться и дослужиться, может, до чина командира.
Былице было чуть больше сорока лет; среднего роста, крепкий, толстый, сильный как зубр, с крепкой шеей, с рукой страшной, как топор. Охота на купцов и проезжающим по трактам научила его лисьим засадам, подкрадываться и прислушиваться. Умел потихоньку подползать и падать как молния. Своих людей, когда намечалась битва, он