В отличие от Ронни, не помнившей точно, сколько человек — четверо или пятеро — вовлечены в убийства на Сиэло-драйв, Виржиния вспомнила слова Сэди о том, что там были три девушки и один мужчина. Впрочем, как и Ронни, она решила, что мужчиной, “Чарльзом”, был сам Мэнсон.
Индивидуальные допросы девушек в “Сибил Бранд” заняли всю вторую половину дня.
Сержант Мануэль “Чик” Гутиэрес беседовал с Дайанной Блю-стайн, она же Змея, н/и Дайанна Лейк, 21 год (настоящий возраст — 16 лет). Разговор записывался, и, прокручивая эту запись впоследствии, я не верил собственным ушам.
В.: “Меня зовут сержант Гутиэрес, я работаю в отделе убийств Департамента полиции Лос-Анджелеса… Я уже говорил с несколькими девушками. Они отличные собеседницы, и мы с ними долго-долго болтали о том о сем. Мы уже знаем о многом, что творилось у Спана. И в других местах тоже. Мы знаем, кто принимал, а кто не принимал в этом участие. Нам также известны такие вещи, которых ты, возможно, не знаешь и сама, но о которых мы тебе не скажем, пока не придет время; нам надо пообщаться со всеми, кто участвовал… сама знаешь, в чем. Я говорю про Чарли, про “Семью”, про всех вас. Не знаю, насколько тесно ты сама связана с “Семьей”. Может, очень даже тесно, но кому-то придется дойти до самого конца, кто-то обязательно получит горькую пилюлю в газовой камере за целую кучу убийств, в которых участвовала и ты сама; мне об этом уже нашептал кое-кто”.
У нас не было ни малейших улик, привязывавших Дайанну к каким-либо убийствам, но Чика это ничуть не смущало.
“Короче, я явился сюда с конкретной целью — послушать тебя, чтобы потом пойти к окружному прокурору и сказать ему: “Знаешь, мне об этом говорила Дайанна, и она хочет принять нашу сторону на суде, если мы ее потом отпустим”. Мы ведь не жаждем твоей крови. Нас интересует тот большой парень, и ты знаешь, о ком это я говорю, верно, милая? ”
О. (неразборчиво).
В.: “Ну, кто-то же должен отправиться в газовую камеру, сама понимаешь. Это попросту слишком круто. Это убийство века; ты это знаешь, и я это знаю. В общем, чтобы защитить себя от приговора, чтобы не провести остаток жизни за решеткой, тебе придется отвечать на мои вопросы… Пока что мы знаем о четырнадцати убийствах, ты меня понимаешь?”
О. (неразборчиво).
Гутиэрес обвинил Дайанну во всех четырнадцати сразу. Затем сказал: “Я готов предоставить тебе полную неприкосновенность; если ты поведешь со мной честную игру, я тоже буду честен, и обещаю, что ты выйдешь отсюда свободной женщиной, готовой начать все сначала, и тебе не придется возвращаться в Индепенденс и коротать время за решеткой. Я бы не говорил такого, если б не был с тобой откровенен, верно?”
На самом же деле сержант Гутиэрес не имел полномочий делать подследственным подобные предложения. Гарантия неприкосновенности — достаточно сложная процедура, требующая согласия не только Департамента полиции, но и Офиса окружного прокурора, тогда как окончательное решение будет принято судом. Гутиэрес же предлагал неприкосновенность с такой легкостью, словно это была пластинка жевательной резинки, не более.
Молчание, бывшее ему ответом, Гутиэрес прервал первым: “Ну, и что ты хочешь этим доказать, а? Единственное, что ты мне сейчас доказываешь, моя милая, — это то, что сидишь тут и, черт возьми, будешь сидеть и дальше, высунув наружу один только нос. Стараешься ради Чарли. А кто он такой, этот Чарли? Из-за него одного у вас, ребята, большие проблемы. Ты могла бы выйти на свободу и спокойно заниматься своими делами — а вместо этого сидишь тут и молчишь. Ради Чарли? Да он в жизни не выйдет из тюрьмы! Ты это прекрасно понимаешь, разве нет? Неужто я предложил тебе плохие условия? А?”
О.: “Нет”.
В.: “Отлично. И я не собираюсь колотить тебя по башке молотком и все такое прочее. Я всего-то хочу по-дружески с тобой побеседовать… ”
Гутиэрес говорил с Дайанной почти два часа, мало что выпытав у шестнадцатилетней подследственной — не считая признания в том, что она действительно любит шоколадные батончики.
Позднее Дайанна Лейк станет одним из наиболее значительных свидетелей обвинения. Но это — заслуга властей округа Инио, в особенности заместителей прокурора Гиббенса и Гардинера, вместо угроз прибегнувших к терпеливому, сочувственному пониманию. Вот и вся разница.
Ничего не добившись от Дайанны, Гутиэрес побеседовал затем с Рэйчел Морс, н/и Рут Энн Мурхаус, тик Уич, восемнадцати лет. Рут Энн — та девушка, которую Дэнни ДеКарло называл “одной из своих любимиц”. Та самая Рут, что сказала ему на ранчо Баркера: “Мне не терпится убить свою первую свинью”.
В отличие от Дайанны Рут Энн все же отвечала на вопросы Гутиэреса, хотя большей частью ее ответы были неправдой. Она заявила, что никогда не слышала о Коротышке, Гари Хинмане или какой-то там “Кэти”. Объяснялось это тем, что Уич, по ее словам, провела с “Семьей” совсем немного времени, около месяца, до рейда на ранчо Спана (так говорили все пятеро девушек, явно договорившись заранее).
В.: “Мне нужно знать все, что тебе известно, потому что тебе предстоит давать показания перед большим жюри”.
О.: “Я ничего не знаю”.
В.: “Тогда будешь болтаться на виселице вместе с остальными. Посидишь в тюрьме. Не будешь с нами сотрудничать — попадешь в тюрьму. И давай-ка я расскажу, что тебя ждет. Горькая пилюля может достаться тебе. Горькая пилюля с цианидом может достаться именно тебе”.
О. (истерический крик): “Я ничего не сделала! Я ничего об этом не знаю!”
Чуть позже:
В.: “Сколько тебе лет?”
О.: “Восемнадцать”.
В.: “Для газовой камеры ты уже вполне взрослая”.
Ни малейших улик, связывавших Уич с каким-либо из преступлений, не существовало; тем не менее Гутиэрес объявил девушке: “Четырнадцать убийств, и ты виновна в каждом!” Он также пообещал ей полную неприкосновенность (“Либо ты умрешь в тюряге, либо выйдешь отсюда свободным человеком”) и добавил: “Кроме того, существует награда в 25 тысяч”.
Манон Минетт (тик Цыганка, н/и Кэтрин Шер), в свои двадцать семь старейшая участница “Семьи”, не дала следствию ничего ценного; молчала и восемнадцатилетняя Бренда Макканн (н/и Нэнси Питман).
А вот Лесли Санкстон, двадцати одного года, все же проговорилась.
С Лесли, чью настоящую фамилию (Ван Хоутен) мы в то время еще не знали, беседовал Майк Макганн. Он пробовал напирать на ее сознательность, взывал к дочерним чувствам, описывал отвратительные подробности убийств, намекал на то, что остальные заговорили и свалили все на нее, — ничто не работало. Лесли выдала ее собственная хитрость, каприз маленькой девочки, игра "Я-знаю-то-что-не-знаете-вы”. Снова и снова она загоняла себя в собственные ловушки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});