Сашин монолог неожиданно прервал глухой удар из прихожей, а следом послышался брачный вопль гиппопотама:
— Вашу мать!
Я подскочила и воткнула иголку в палец.
— Что это? То есть — кто это? — запинаясь, выговорила, пугливо поглядывая в сторону двери.
— Не узнала? А это есть великий и ужасный Федор, — Сашка поерзал на диване, устраиваясь поудобнее. — Опять, небось, с женой поссорился.
Я не успела ничего ответить, как в дверном проеме появился великий и ужасный, держась за голову.
— Вор-ркуете, гуси-лебеди? — поплывшим голосом осведомился он. — А я, между прочим, жизнь свою постоянно подвергаю опасности, меня убивают на каждом шагу, а они сидят тут…
Я, залившись краской смущения, хотела было, промямлить что-то в свое оправдание, дав понять, что мы в сей же миг освободим подведомственную Федору территорию, но Сашка меня опередил.
— Что, Федюня, опять жена сковородкой по башке огрела?
— Огрела… Все Санек, ушел я от нее окончательно и бесповоротно. Ты только глянь — ведь она меня чуть убила к едрене фене!
Федор убрал пальцы со лба и наклонил голову. Я тихо ахнула — на лбу светилась гигантская гуля, сочившаяся кровью. Я беспокойно взглянула в глаза пострадавшего — было такое ощущение, что в момент удара они съехались, да так до конца и не вернулись на место — у Федора наблюдалось некоторое сходящееся косоглазие, которого в прошлую нашу встречу совершенно точно не было. Заметив выражение моего лица, Федор слегка всхлипнул, и драматически сообщил, обращаясь почему-то, ко мне:
— Представляешь, прихожу домой, а она с мужиком каким-то прохлаждается, коллега, итить его налево… Знаю я таких коллег, сидит, сволочь, мое вино коллекционное лакает… Ну, я его аккуратно из квартиры вытряхнул, даже рожу не начистил, а она… Она моей же бутылкой меня по башке! Коллекционной! — И без перехода: — Санек, будь другом, слетай за обезболивающим!
— У меня есть анальгин! — подорвалась, было, я.
— Нет, Лиль, ему другое лекарство нужно, — хмыкнул Сашка, поднимаясь. — Сорокаградусное…
— Это как минимум! — подхватил Федор, обрушиваясь на освободившееся место.
— Лиль, я через пятнадцать минут приду, окей? Ты не против? — спросил меня ласково Саня.
— А чего ей быть против то? С таким мужчиной остается, любая за счастье почтет! — самодовольно пробурчал Федька, со стоном при этом пристраивая голову на подушке.
— Эй! Ты у меня смотри! Не вздумай свои лапы к Лиле тянуть, слышь? — довольно грубо рявкнул Сашка, нависая над нахалом.
— Да ладно тебе, я ж шучу. Хреново мне на душе, вот и болтаю ерунду… Лиль, ты ж не сердишься на меня, а?
Он так умильно на меня смотрел, что я не выдержала и фыркнула:
— Да я-то не сержусь, а вот Саня…
— Ладно, ладно, понял — я ревнивый засранец. Ну, вас, — Санька махнул рукой и вышел. Но через секунду его лицо вновь возникло из-за угла. — Федор!
— Санек, да прекращай уже, ты что, всерьез решил, что я могу тебе такую свинью подложить? Ты ж мой друг! — уже обиделся Федюня. — Лилия для меня теперь просто сестра, и ничего боле! И вообще, я самый больной в мире Карлсон…
Наконец, Сашка, посмеиваясь, вышел за дверь, и мы остались с Федором одни. Я смущенно присела в кресло, жамкая в руках недошитый носок, не зная, о чем говорить, тем более что, Федя, повернувшись на бок, смотрел на меня, не отрываясь. Я заерзала под его настойчивым взглядом, и вдруг он заговорил.
— Знаешь, Лиль… я понимаю, почему Санек так запал на тебя… Ты такая… К тебе тянет, как магнитом. Вот смотрю на тебя, и чувствую, что ты до того родная, своя… Тебе хочется рассказать все, что на душе накипело. Знаешь, ведь я люблю Нинку, жену свою, очень люблю. А она меня, наверно, нет… И до того мне сейчас паршиво, не передать. М-м-м… — схватился он за голову. — Болит, зараза…
Неожиданно меня пронзила жалость, внутри что-то всколыхнулось, и я оказалась рядом с ним. Встала перед диваном на колени, руки сами собой потянулись к его голове. Федя замер, глядя на меня. Я не соображала, что и зачем делаю, но чувство, что поступаю правильно, не оставляло. Знакомый туман пульсировал вокруг меня. Хотя… Нет, это был не тот туман, а похожая на него субстанция, такая же густая, тягучая, облепившая меня, но цвет, цвет… Она была вовсе не серой, тревожащей, мертвящей, а золотистой, переливающейся словно перламутр. В груди, словно что-то вызревало, какая-то тяжесть давила ее изнутри, ища выход. Перед моим внутренним взором возник вращающийся пылающий, словно огненный, шар, распирающий мне грудь. Не зная, что с ним делать, я пустила этот шар по своей правой руке, мысленно превратив в огненную струю. Она послушно пошла по руке и через ладонь проникла в голову Федора, который так и лежал, не шевелясь, приподняв голову, и тревожно всматриваясь в мое лицо.
Впрочем, это я отметила мельком, так, задним фоном, прислушиваясь к своим новым ощущениям. Вот передо мной возник образ головы парня, заполненной золотистым светом, облепившим какое-то темное пятно. Толком не понимая, что делаю, я принялась мысленно тянуть это пятно в свою левую руку. Оно охотно всосалось в мою ладонь, словно намагниченное. Меня прошиб пот, и на секунду сильно заболела голова, невероятно сильно. Я покачнулась и с трудом отстыковала руки от головы Федюни, который смотрел на меня выпученными глазами, раскрыв рот. Я схватилась за собственную голову и со стоном с размаху села на пол. Через несколько секунд я почувствовала, как резкая дергающая боль отступила.
— Э-э-э… Лиля? — неуверенно протянул Федя, осторожно принимая сидячее положение.
— Да? — прошелестела я, пытаясь хоть как-то привести свои мысли и ощущения в порядок.
— Это… Это что сейчас было?
Я перевела, надо полагать, мутный взгляд на него. Даже сквозь муть, застилавшую глаза, было видно, что шишка на его лбу побледнела, да и кровь перестала идти.
— Н… Не знаю… Мне нужно… Умыться…
Я с трудом встала и слепо направилась к выходу. Наткнулась на стул, и упала бы, если бы Федор, у которого вроде бы, только что было, по моим прикидкам, сотрясение мозга, не подлетел и не подхватил мое безвольное тело. Он почти отнес меня в ванную, усадило на крышку унитаза и, повернув кран в мою сторону, открыл воду. Он хотел было, плеснуть мне водой в лицо, но я сама, приподнявшись, сунула голову под воду и так застыла, отфыркиваясь. Через несколько минут вынырнула на поверхность и принялась вымачивать руки, с которых, я почти видела это, смывалась какая-то черная, тяжелая эфемерная фигня. Энергия, что ли? Наверно, она. Во всяком случае, мне мгновенно полегчало.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});