Когда Янус вернулся, Маледикт стоял посреди комнаты, собрав в охапку обрезки кружев, а Джилли снял и аккуратно сложил постельное белье, все еще посверкивавшее осколками. Янус открыл дверь и остановился на пороге.
Маледикт затолкал белье под прикроватную лесенку.
Янус подвинул кресло к камину и сел.
— Снова вспылил?
— Лучше выплеснуть, чем держать внутри, как говаривала Селия.
— Селия пользовалась этой аксиомой, чтобы оправдывать свою ломку, — возразил Янус. Нагнувшись, он подобрал с каминной плиты туфлю, провел пальцем по длинной царапине сбоку.
— Ты рассержен? — спросил Маледикт, ссутулившись перед Янусом.
— Это твои вещи, — ответил Янус.
Джилли подобрал чайник: фарфоровый носик был отбит, так что и с чайником пришлось распрощаться.
После всех усилий, которых стоило успокоить Маледикта, Джилли не собирался позволять Янусу опять вывести юношу из себя, и принялся суетиться, прибираясь в комнате.
— О чем ты задумался, что так притих? — поинтересовался Маледикт, забираясь на колени к Янусу.
— О туфлях. Вот эта никуда не годится. — Он выпустил туфлю из рук и обнял Маледикта за талию. — Во всяком случае, нам она кажется никуда не годной. Теперь.
Маледикт медленно провел пальцами по мягкой, исцарапанной коже туфли, ощупывая причиненный ущерб.
— Я не думал об этом уже несколько лет. Мы могли неделю кормиться за счет пары таких туфель.
— Вы ели обувь? — не поверил Джилли.
— Нет, глупый, — отозвался Янус. — Мы сдавали ее старьевщикам за медь, а то и за серебро, если торговался Мэл. Старьевщики закрашивали царапины и продавали обувь в четыре раза дороже, чем платили нам.
— Джилли, туфли нельзя есть. Они не перевариваются, а если использовать их для бульона, он будет иметь лишь привкус ног, — объяснил Маледикт. — Если вообще удастся раздобыть воды. В Развалинах я всегда страдал от жажды.
Джилли опустился на ступени перед кроватью.
— Чтобы избавиться от жажды, мы клали под язык камешек, — вспомнил Янус.
— Вставали на заре, чтобы собрать росу со стен. Но так близко к морю даже капли росы имеют солоноватый привкус, — сказал Маледикт. — Я уже несколько лет не просыпался на заре.
— А я поначалу просыпался, несмотря на то, что сидел в золоченой клетке. Я просыпался вместе с солнцем, но у кровати всегда стоял кувшин питьевой воды, а потом приходили служанки и приносили мне чай. — Янус вздохнул, уткнувшись лицом в шею Маледикта. — Почти невозможно вспомнить чувство голода.
— А я помню голод, — сказал Маледикт. Уголки его рта опять опустились, как будто он ощутил, как голод скручивает ему живот, несмотря на только что съеденные хлеб с молоком и орешки.
— Ты всегда больше меня страдал от голода, — заметил Янус. — Удивительно, что ты так и не разъелся на пиршествах, которые можешь себе позволить теперь. — Он поднял руку и обхватил запястье Маледикта, заговорив почти мечтательным голосом: — Как же тогда было тяжело. И никому не было дела до того, что мы голодали.
— Даже нашим матерям, — продолжил за него Маледикт. — Мы счастливо от них избавились.
— Они уничтожали все наши запасы, а если ничего не оставалось — ну, тогда нам пора было отправляться на промысел. Им было плевать, что для этого нам приходилось воровать или побираться.
— Из-за тебя я опять проголодался, — с укором проговорил Маледикт.
— Я не в силах утолить ваш прежний голод, однако если вы не возражаете против простого ужина, я могу приготовить, — предложил Джилли.
— Спасибо, Джилли, — поблагодарил Янус.
Джилли удивился отсутствию высокомерия в голосе Януса. Он вышел, гадая, что занимает мысли юноши. Тогда как Маледикт являл собой клубок нервов и тайн, еще труднее было понять, что на уме у Януса, такого открытого на первый взгляд.
* * *
Маледикт разделся в почти полной темноте спальни, в скудном свете ламп дрогнула и съежилась его тень. Если бы он прислушался к необычайной тишине дома в отсутствие слуг, он уловил бы, как внизу Джилли и Янус обсуждают Амаранту. Маледикт предпочел не напрягать слух и позволить их словам смешаться в приятный шелест, подобный потрескиванию догорающего огня.
Надежно спрятав корсет в глубине шкафа, он надел белую накрахмаленную ночную рубашку. Уловив свое призрачное отражение в зеркале, помедлил, прикасаясь к белоснежным складкам ткани, и на миг с грустью подумал, ложится ли Амаранта спать в рубашках из шелков и кружев.
Впрочем, он носил шелка в изобилии в течение всего дня, выбирая цвета на свой вкус. Ходил куда хотел, и непременно с мечом. Мысль об оружии приободрила Маледикта. Меч, такой изящный — само совершенство — вызывал в юноше желание прикоснуться к лезвию.
Вынув клинок из ножен, Маледикт бился с тенями до тех пор, пока скорбный изгиб его губ не превратился в свирепый оскал, пока темные волосы на загривке не взмокли от усилий. Два последних молниеносных рубящих удара срезали фитили масляных ламп.
Маледикт проснулся, когда густоту ночи разорвал покачивающийся золотой свет огня. Ладонь раскрылась и сомкнулась, нащупав вселяющую спокойствие гарду меча.
— Янус?
— Кто же еще?
— Я думал, ты сегодня ночуешь дома, — сказал Маледикт, отодвигая полог, чтобы сонно полюбоваться тем, как Янус раздевается, как свет лампы выхватывает из тьмы то изгиб бедра, то выпуклость мускула. На руках и ногах Януса поблескивали тонкие волоски.
— Ночевать дома, когда я могу быть здесь? — Янус скользнул в постель, такой теплый с ног до головы, и Маледикт со вздохом блаженства принялся его ласкать.
— И ты привез с собой гардероб, — проговорил Маледикт, заметив у двери саквояж. Он с улыбкой толкнул Януса на гору подушек, чтобы уютно уткнуться головой в шею и плечо любимого.
Янус чуть приподнялся, задернул полог, заключая себя и Маледикта в своеобразный кокон, и снова лег.
— Я уже учинил скандал при дворе, дважды надев один и тот же наряд, когда этого не полагалось. Не стану повторять подобной ошибки. Черт подери!
— М-м-м? — в полудреме промычал Маледикт.
— Я не погасил лампу.
— Она выгорит сама, — успокоил Маледикт. — Мы богаты. Можем позволить себе не беречь ламповое масло. — Он зевнул, потерся щекой о грудь Януса и наконец выбрал место у самого сердца.
— Меня беспокоит не масло и даже не свет, — проговорил Янус, обнимая Маледикта за плечи, — а купидоны на потолке. Они смотрят.
Губы Маледикта дрогнули в улыбке; он беззвучно хихикнул, дыханием пошевелив волосы Януса на подушке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});