Читать интересную книгу Ответственность религии и науки в современном мире - Сборник статей

Дарвинизм можно назвать четвертой опорой (методологической) марксизма[276]. Не случайно Маркс хотел посвятить свой «Капитал» Чарлзу Дарвину, то тот отказался. Он хорошо понимал всю условность своей умозрительной теории происхождения видов и не отрицал роли Божественного провидения в формировании сложнейших жизненных форм. Он признавал и главные доводы против его гипотезы: отсутствие ископаемых промежуточных видов («недостающие звенья в цепи эволюции»), невозможность эволюционного (то есть постепенного) происхождения, например, глаза. Он писал: «Есть величие в этом воззрении на жизнь с ее различными силами, изначально вложенными Творцом в одну или незначительное число форм; и между тем как наша планета продолжает описывать в пространстве свой путь, согласно неизменным законам тяготения, из такого простого начала возникли и продолжают возникать несметные формы, изумительно совершенные и прекрасные» (заключительные слова «Происхождения видов», 1859 / Рус. пер., 1952). А в «Автобиографии» он признавался, что перед лицом сложности и необъятности Вселенной, в которой трудно видеть результат слепого случая, он вынужден обратиться к Первопричине, «которая обладает интеллектом, в какой-то степени аналогичным разуму человека».

Но пришедшие на смену бодрые дарвинисты-эпигоны абсолютизировали его гипотезу, объявив ее научно доказанной теорией. Очень характерно, что дарвинизм поначалу поддерживали не столько биологи, эмбриологи и генетики, сколько материалистически мыслящие политики и «прогрессивно мыслящая» общественность. Прямое и косвенное значение дарвинизма (как биологического материализма) для нацистской и коммунистической доктрин в виде социал-дарвинизма (как расовой и классовой селекции) хорошо известно. Почему бы не помочь естественному отбору искусственным отбором, ускорить, так сказать, процесс, как это делается при гибридизации (евгеника для животных и растений)? То есть добить слабого как непрогрессивного? Устроить что-то наподобие инкубатора, где «ученые будут отделять “прогрессивных” особей от ”непрогрессивных”»?

Микроэволюция (а точнее адаптация «внутри» вида) имеется, но макроэволюцию (межвидовую) никто, повторим, никогда не наблюдал. С помощью фальсификатора Э. Геккеля женщины получили научную индульгенцию на совершение абортов. Ведь в утробе убивается якобы не человек, а какой-то моллюск или зверушка. Ежегодно в мире совершается около 50 млн абортов. Конечно, можно сказать, что наука не отвечает за применение своих открытий. Но это лукавство. Этика должна быть неустранимым элементом научной деятельности. В этом собственно и состоит ответственность ученого.

С церковной точки зрения ситуация для сторонников эволюционизма усугубляется тем, что все высказывания святых отцов ясно свидетельствуют в пользу параллельного существования всех живых существ (как это имеет место и сегодня). Учитывая важное место святоотеческого наследия в православии, было бы легкомысленным объявлять это мнение ложным. Учебник по общей биологии для 10–11-х классов, не придерживающийся дарвинистской гипотезы, недавно издан по благословению Патриарха Алексия II. В составлении учебника участвовали 3 доктора и 4 кандидата различных естественных наук.

Что от чего отделять?

Так исторически сложилось, что эволюционизм стал ассоциироваться с атеизмом, а креационизм – с религией, что атеизм ассоциируется с наукой, которая претендует на самодостаточность своих описаний. А поскольку никому в голову не придет отделять государственные школы от науки, то атеизм как мировоззрение продолжает попутно проникать в школы. Религия же отделена от государственных школ, что косвенно предполагает и отделение от креационизма (гипотезы о сотворении мира Разумным началом – Богом). Но научный креационизм, кроме декларативной, мог бы выполнять сугубо критическую, не связанную с религией, функцию по отношению к эволюционизму, который часто бывает не столь научным, как он сам себя представляет. Именно это сегодня утверждают в США сторонники научного креационизма. Дискуссии на эту тему продолжаются.

Существует также как бы компромиссный вариант происхождения живого: это направленная эволюция, или номогенез, в терминологии академика Л. С. Берга. Сегодня многие эволюционисты фактически, хотя и молчаливо, придерживаются именно гипотезы направленной эволюции. «В настоящее время можно считать доказанным, что превращения одного вида живых организмов в другой в природе не происходит», – утверждает современный автор солидного журнала.[277]

Согласно Библии, тварные стихии земля и вода наделяются Творцом творческими потенциями: «Да произведет земля зелень, траву, дерево…; Да произведет вода пресмыкающихся, душу живую…» (Быт 1 гл.). Таким образом, Творцом предусмотрена некоторая относительная самоорганизация материи, что соответствует концепции направленной эволюции.

Существует также точка зрения, что ученому якобы полезно быть атеистом, так как в этом случае он будет естественное объяснять через естественное. Стихийно именно этот подход преобладает. Согласно принципу Оккама (не умножать сущности без необходимости), это методологически полезно. Но в этом случае есть опасность не увидеть чего-то главного, духовной основы жизни.

Сегодня все же представляется, что теорию «разумного дизайна», в отличие, например, от гипотезы «вечного двигателя», научными методами опровергнуть невозможно, как невозможно опровергнуть существование Бога.

Религия и этическая экспертиза научных исследований

Нильс Хенрик Грегерсен 

Риск, вера и технологии

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ.

Влиятельные социологи, такие, как Ульрих Бек и Энтони Гидденс, известны тем, что противопоставляют свойственную предшествовавшему так называемому модерну историческому периоду покорность божественному промыслу, «модернистское» стремление к контролю над реальностью и «позднемодернистское» осознание опасности бытия. Однако эта крупномасштабная картина одновременно и примитивна, и ложна, так как существующие угрозы часто представляют собой смесь опасностей, исходящих от природы и от самого современного человека. Соответственно, позднемодернистские общества продолжают с озабоченностью следить за внешними рисками (такими, как цунами), в то же время надеясь на то, что с помощью технологий справятся с последующими кризисами; выходит, сегодня налицо и «домодернистское», и «постмодернистское» отношение к возможным опасностям. Более того, Бек и Гидденс упустили из виду, что созерцательные религии продолжают питать нервозные настроения среди граждан, живущих в гиперсложных обществах. Осознание опасности жизни возникло еще в эпоху Ренессанса и усилилось с развитием протестантского богословия. Как только люди утратили уверенность в жизни, которую обеспечивал закон и церковные обычаи, новой основной ценностью перед лицом неведомого будущего стало «доверие» (мужество, ответственность), бытовавшее среди верующих. В начале «нового времени» (так называемого модерна) спасение понималось как «настройка» человеческой свободы на божественный промысел, который сам по себе был источником неопределенности.

В статье указываются некоторые религиозные источники, способствовавшие осознанию опасности, а именно: богословские труды Мартина Лютера, Джона Уэсли и Блеза Паскаля. В более конструктивном плане в ней утверждается, что опасные явления постепенно выходят за границы между естественными условиями и вмешательством человека в природу. В статье также обосновывается тезис, что в связи со смешанным характером угроз технологическая оценка риска должна учитывать его качественные показатели, так как, в конце концов, вопрос о том, в чем состоит опасность, нельзя отделять от вопроса о том, для кого эта опасность представляет серьезную угрозу.

Введение. Против секуляристской модели замещения

В современных теориях, оценивающих опасности для общества и намечающих способы их устранения, имеется серьезная тенденция преуменьшить угрозу, исходящую от внешних природных условий и сводить ее исключительно к рискам, обусловленным вмешательством человека в природу. Эта тенденция приходит в столкновение с религией, поскольку считается, что Бог несет ответственность за явления природы, тогда как человек отвечает за свое вмешательство в природу. Когда вся опасность сводится к последствиям человеческой деятельности, получается, что Бог остается без работы.

В самом деле, ведущие социологи поддались секуляристскому мифу, согласно которому исчисление рисков в позднемодернистскую эпоху заменило существовавшую прежде веру в Бога, судьбу и сверхъестественные силы. В своей нашумевшей книге под названием «Последствия Современности» (The Consequences of Modernity) британский социолог Энтони Гидденс развертывает широкую панораму «нового времени», одновременно настаивая на том, что современная концепция угроз полностью заменила собою древнее понятие судьбы или фортуны (Giddens 1990:30). Подобным же образом немецкий социолог Ульрих Бек (известный тем, что ввел понятие «общество риска») утверждает, что существовавшие до промышленной революции опасности воспринимались как «удары судьбы, сыпавшиеся на человечество “извне” и приписывались неким “другим” – богам, демонам или Природе» (Beck 1999:50). Угрозы же индустриальной эры наоборот, как принято считать, поддавались «логическому объяснению», тогда как нынешнее постиндустриальное общество риска определяется как такое общество, где на первый план выходят «непредсказуемые последствия» наших действий: «Чем больше мы стремимся “оседлать” наше будущее при помощи категории риска, тем больше он выходит у нас из-под контроля». Дилемма же состоит в том, что чем больше мы знаем, как нам надо действовать, тем больше мы сталкиваемся с риском; в то же время чем меньше угроз признаны публично, тем большую опасность мы на себя навлекаем (2000:215, 220).