class="p1">Паук словно прислушался.
— Никодим, сукин ты сын, куда ты подевался? А ну, быстро иди ко мне.
Как ни странно, это возымело действие. Раздался громкий хлопок, и насекомое мгновенно сократилось в точку, а затем исчезло. Сознание не успело покинуть Александра. С трудом отдышавшись и поняв, что всё закончилось, он перекрестился, что остался жив. С огромным усилием поднялся, на негнущихся ногах добрёл до лежащей без чувств супруги, склонился над ней. Несколько раз несильно похлопал по щекам. Глаза жены, круглые и большие, как две тарелки, открылись.
— Где он? — прошептала она перекошенными от ужаса губами.
— Исчез, вернулся к себе, в своё время, — успокоил её Пересвет.
— Точно? — не сразу поверила она.
— Точнее не бывает, — подтвердил Александр.
— Откуда ты приволок это чудовище? — уже несколько оклемавшись, поинтересовалась супруга.
— Ненароков в XIX веке развлекается, — грустно улыбнулся Пересвет.
— Это тот, из-за которого у вас проблемы?
— Ну да и из-за него в том числе.
— Ты уж как-нибудь поаккуратнее, там, со своей работой, а то такие страсти.
— Хорошо, постараюсь.
____________________________________________________________
[1]Крымская война (1853 — 1856) между Российской империей и объединённой коалицией, состоящей из Англии, Франции, Османской империи и Сардинского королевства. Закончилась поражением России.
[2]Секрет (устаревшее) здесь — сторожевой патруль для разведки местности.
[3]Третий звонок — последний сигнал начала театрального представления или киносеанса.
[4]Арахниды — класс членистоногих. Яркие представители — пауки, скорпионы, клещи и т.д.
[5]Кондратий обнял — здесь стукнул паралич.
Глава 25
Российская империя, окрестности г. Ковно, 1863 г.
С самого первого дня для Пашки потекли настоящие боевые будни. Уланы, прибывшие из секретов, обнаружили несколько групп вооружённых праздно шатающихся мятежников. Павлуха с Остроумовым засели над картой окрестностей, формируя первоочередные и второстепенные цели для отряда. Для успешного выполнения боевых задач поделили полк на несколько мобильных частей. Один дивизион оставили на квартирах в качестве охраны штаба и резерва. Второй дивизион, состоявший из трёх эскадронов, был поделен на несколько мобильных боевых подразделений и распределён по своим районам действовать согласно обстановке, патрулируя ближайшие окрестности. Уланы то и дело попадали в стычки с небольшими отрядами бунтовщиков, рассеивали их, уничтожая либо беря в плен. Хорошо, что мятежники оказывались никудышними вояками, сопротивлялись недолго, предпочитая либо убежать и прятаться в ближайших лесах или деревнях, либо просто сдаваться в плен, полагаясь на доброту русских солдат.
В течение недели близлежащие окрестности были, в основном, зачищены от неприятеля. Теперь первостепенной задачей стояло выкуривание банды Ладомирского из Свенцянского леса. На оперативном совещании было принято решение действовать тремя эскадронами. Два других, оставив на патрулировании, а последний шестой оставался на квартирах в качестве резервной маневренной силы. До этого леса было примерно около двадцати пяти вёрст. Именно там находилось местное гнездо бунтующих бандитов, расползающихся по всей округе, грабящих православных, а, местами и католических крестьян и устраивающих свои показательные суды и расправы над несогласными помогать мятежникам. На квартирах за старшего оставили Орешкина, а Павлуха вместе с Остроумовым во главе улан поскакали действовать против Ладомирского.
Выехали в ночь. Вперёд снова были отправлены секреты. Верстах в трёх от предполагаемого лагеря сделали остановку, дождались разведчиков. Те подтвердили наличие рядом крупного бандформирования поляков. Ситуация осложнялась тем, что у них было замечено две пушки, которые при умелом маневрировании могли выкосить картечью немало солдат. Было решено вырезать сторожевые посты и взять лагерь в клещи. Майор со своими силами брался нейтрализовать пушки.
Павла слегка потряхивало от избыточного адреналина в преддверии начала боевых действий. Но он старался не показывать вида, держась «огурцом», как-никак, первое боевое крещение. Тронулись рысью на окружение повстанцев. Стали возвращаться уланы, нейтрализовавшие посты. Когда вернулись последние, Павлуха, как отец-командир, сказал напутственные слова.
— Себя беречь, неприятеля не щадить. Ибо он есть враг злобный и коварный, — наказал он солдатам, цитируя образ Суворова из одного советского фильма юности. И, несколько тушуясь, повёл свой эскадрон в обход опушки, намереваясь ударить с тыла. Руки отчаянно подрагивали, голос, раздававший команды, иногда предательски вибрировал, но в целом, ситуация была контролируемая. Немало помогал верный конь, почти без подсказок понимающий, что от него хочет наездник.
Павлик чувствовал обстановку как бы со стороны. Он, никогда не нюхавший настоящего пороха, командовал целым полком и, вроде бы, пока справлялся. Оставалось дело за малым — не угробить вверенных ему солдат и не сложить голову самому. В чём он совсем не был уверен. Но отсиживаться за спинами своих улан теперь уже тоже не собирался. В нём проснулся дремавший доселе военный азарт. Жизнь засверкала новыми яркими красками.
Доехав до опушки, перешли на шаг. Вдали виднелись полупотухшие костры ляхов, огней было много. Противник не таился. "Может, зря, что пошли только тремя эскадронами?«[1] — пришла запоздалая мысль. В предрассветной темноте подошли почти вплотную к лагерю. На противоположном его конце послышались звуки возни и лязг металла.
— Вперёд, ребята! — махнул Павел саблей и, подождав пока верные уланы накинутся на спящий лагерь, рванул удила и сразу оказался в гущи боя.
Как тараканы, отовсюду полезли тёмные пешие фигуры противника. Они метались по лагерю, в спешке хватая оружие и пытаясь дать отпор регулярным войскам. Павлуха махнул саблей, смазал одного неприятеля, увидел вспышку выстрела спереди и инстинктивно пригнулся. Его уланы вокруг с гиканьем вовсю рубили бунтовщиков.
Вдали словно ударило громом. Рядом просвистели маленькие металлические шарики. Один больно обжёг плечо. «Картечь», — понял Павлик. На него сразу же побежали два рослых поляка. Один схватил лошадь под уздцы, а другой почти в упор разрядил ружьё. Выстрелом обожгло висок и снесло шапку.
— Твою мать! — в шоке заорал Павлуха, всекая держащему лошадь саблей по голове.
Хватка мужика ослабла, но холодное оружие застряла в черепе. А второй лях доставал сразу два пистолета и прицелился в него с обеих рук.
— Господи, помоги и защити, — взмолился про себя Павлик.
Молитва неожиданно сработала. Подскочивший улан ударом сабли снёс противнику голову. Павлуху замутило. Он с усилием рванул свою саблю и сумел освободить её из головы смертельно раненного поляка. Но дальше не смог совладать с собой и вчерашний ужин со свистом вырвался наружу.
— Как