— Не пущу! Не пущу тебя никуда! На ночь глядя!..
— Со мной ничего не случится, — мягко сказал Максим. — И тише, дети проснутся. Я скоро вернусь.
— Не думаешь о себе, так подумай о детях! Обо мне подумай! — Лена молниеносно сменила тактику. — А если номер машины запомнили? А если сейчас явятся: ту стерву искать? Что мне делать?
— Никто не явится, — Максим почему-то знал, что это правда. — А если вдруг — дверь крепкая. Кому звонить — ты тоже знаешь. Лена, пропусти.
Жена застыла поперек дверей, распростерши руки, запрокинув голову, почему-то зажмурившись, будто ожидая, что он сейчас ударит.
Максим осторожно поцеловал ее в щеку и отодвинул с дороги. Вышел в прихожую, сопровождаемый совсем уж растерянным взглядом. Из комнаты дочери слышалась неприятная, тяжелая музыка — не спит, магнитофон включила, лишь чтобы заглушить их злые голоса, голос Лены.
— Не надо! — умоляюще прошептала жена вслед. Он накинул куртку, мимолетно проверив, все ли на месте во внутреннем кармане.
— Ты о нас совсем не думаешь! — будто по инерции, уже ни на что не надеясь, сдавленно выкрикнула Лена. Музыка в комнате дочери стала громче.
— А вот это не правда, — спокойно сказал Максим. — Как раз о вас я и думаю. Берегу.
Он спустился на один пролет, не хотелось ждать лифта, прежде чем его догнал выкрик жены, неожиданный: она не любила выносить сор из избы и никогда не ругалась в подъезде.
— Лучше бы ты любил, чем берег!
Максим пожал плечами и ускорил шаг.
* * *
Вот здесь я стоял, зимой.
Все было так же, глухая подворотня, шум машин за спиной, слабый свет фонарей. Только холоднее гораздо. И все казалось простым и ясным, как для молоденького американского полицейского, вышедшего в первое патрулирование.
Охранять закон. Преследовать Зло. Защищать невиновных.
Как было бы здорово, оставайся все и всегда таким же простым и ясным, как в двенадцать или двадцать лет. Если бы в мире и впрямь было лишь два цвета: черный и белый. Вот только самый честный и простодушный полицейский, воспитанный на громких звездно-полосатых идеалах, рано или поздно поймет: на улицах есть не только Тьма и Свет. Есть еще договоренности, уступки, соглашения. Информаторы, ловушки, провокации. Рано или поздно приходится сдавать своих, подбрасывать в чужие карманы пакетики с героином, бить по почкам, аккуратно, чтобы не оставалось следов.
И все — ради тех, самых простых, правил. Охранять закон. Преследовать Зло. Защищать невиновных. Мне тоже пришлось это понять. Я прошел по узкой кирпичной кишке, поддел ногой обрывок газеты, валявшийся у стены. Вот здесь истлел несчастный вампир. Действительно несчастный, виновный лишь в том, что позволил себе влюбиться. Не в вампиршу, не в человека, а в жертву, в пищу.
Вот здесь я плеснул из чекушки водкой, обжигая лицо женщины, которую мы же, Ночной Дозор, отдали на пропитание вампирам.
Как они. Темные, любят говорить: «Свобода»! Как часто мы объясняем себе самим, что у свободы есть границы.
И все это, наверное, абсолютно правильно. Для тех Темных и Светлых, что просто живут среди людей, превосходя их по возможностям, но ничем не отличаясь по стремлениям. Для тех, кто выбрал жизнь по правилам, а не противостояние.
Но стоит лишь выйти на рубеж, тот незримый рубеж, где стоим мы, дозорные, разделяя Тьму и Свет…
Это война. А война преступна всегда. Всегда, во все времена., в ней будет место не только героизму и самопожертвованию, но еще и предательству, подлости, ударам в спину. Иначе просто нельзя воевать. Иначе — ты заранее проиграл.
Да что же это такое, в конце концов! За что стоит драться, за что вправе я драться, когда стою на рубеже, посредине, между Светом и Тьмой? У меня соседи — вампиры! Они никогда, во всяком случае. Костя, — никогда не убивали. Они приличные люди с точки зрения людей. Если смотреть по их деяниям — они куда честнее шефа или Ольги.
Где же грань? Где оправдание? Где прощение? Я не знаю ответа. Я ничего не в силах сказать, даже себе самому. Я уже плыву по инерции, на старых убеждениях и догмах. Как могут они сражаться постоянно, мои товарищи, оперативники Дозора? Какие объяснения дают своим поступкам? Тоже не знаю. Но их решения мне не помогут. Тут каждый сам за себя, как в громких лозунгах Темных.
И самое неприятное: я чувствовал, что, если не пойму, не смогу нащупать этот рубеж, я обречен. И не только я один. Погибнет Светлана. Ввяжется в безнадежную попытку спасти ее шеф. Рухнет вся структура московского Дозора. «Оттого, что в кузнице не было гвоздя». Я еще постоял, опираясь рукой о грязную кирпичную стену. Вспоминал, кусая губы, пытаясь найти ответ. Не было его. Значит — судьба.
Пройдя уютным, тихим двором, я вышел к «дому на ножках». Советский небоскреб вызывал какое-то подспудное уныние, совершенно неоправданное, но яркое. Похожее чувство я иногда испытывал, когда проезжал в поезде мимо заброшенных деревень или полуразрушенных элеваторов. Неуместность, слишком сильный замах, кончившийся ударом по воздуху.
— Завулон, — сказал я, — если ты слышишь…
Тишина, обычная тишина позднего московского вечера — рев машин, кое-где музыка из окон, и безлюдье.
— Ты все равно не мог рассчитать все, — произнес я в пустоту. — Никак не мог. Всегда есть развилки реальности. Будущее не определено. Ты это знаешь. И я тоже знаю.
Я пошел через дорогу, не оглядываясь по сторонам, не обращая внимания на машины. Я ведь на задании, верно? Сфера отстранения!
Звякнул, застывая на рельсах, трамвай. Машины сбавили ход, объезжая пустоту, в центре которой был я. Все перестало существовать — только здание, на крыше которого мы вели бой три месяца назад, темнота, проблески энергии, невидимой человеческим взором.
И эта мощь, которую дано узреть немногим, нарастала.
Здесь был центр тайфуна, я не ошибся. Меня вели именно сюда? Прекрасно. Я пришел. Завулон, ты все-таки помнишь то маленькое, постыдное поражение. Не можешь не помнить, как получил пощечину в присутствие своих же рабов.
Помимо всех высоких целей — я понимаю, что для него они высоки, — в нем кипит еще одно желание, бывшее когда-то простой человеческой слабостью, а ныне неизмеримо усиленное сумраком. Отомстить. Расквитаться.
Переиграть бой заново. Помахать кулаками после драки.
Во всех вас, великих магах, и Светлых и Темных, есть эта черта — пресыщенность обычной схваткой, стремление победить изящно. Унизить противника. Вам скучны простые победы, они в прошлом. Великое противостояние выродилось в бесконечную шахматную партию. Как для Гесера, великого Светлого мага, что с таким удовольствием издевался над Завулоном, приняв чужой облик.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});