Читать интересную книгу Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера - Герхард Менцель

Он — ей: «Молчи, милая душа: преисполнись спокойствия и надежды!»

Она — ему: «Ах, приди… не оставляй меня одну с ужасными страданиями!» «Приходите ж! Вы должны меня выслушать!»

Он — ей: «Я должен расстаться с эфирным образом, ежечасно озаряющим меня новыми лучами, я чувствую себя так, словно лишаю свою душу идеала».

Она — ему: «Я ничего не обещаю и ничего не хочу — только бы не разлучаться…» «Поверь мне, мы еще не все познали, что могут даровать нам наши сердца».

Он — ей: «Вчерашняя вечерняя заря еще не поблекла, я еще вижу начертанное на ней золотыми словами: она всего прекраснее, когда всего нежнее».

Она — ему: «Дети спрашивают, будет ли сегодня обедать с нами господин Рихтер, ведь у нас сегодня кислая капуста».

Он — другу Отто: «Титанида… уже часто и бурно… отступалась от своего смирения; читая когда-нибудь эти пламенные письма, ты сочтешь непостижимым, как это я мог повторять свое „нет“, не вызывая все новых ураганов».

Она — ему: «Люби меня, и никого другого не люби так, как меня. Я не могу и не хочу перемениться, ибо я боюсь несчастья и беспросветности и тоски моей жизни».

Он — ей: «Пусть твое сердце будет спокойным и теплым».

Она — ему: «Ты часто причинял мне глубокую боль! Создатели поэтических биографий, такие, как ты, нет, ты один такой, глубоко понимают, видят, рисуют, изображают и создают человечество. Но подлинность стойкой, неколебимой, любящей души им недоступна». «В Гильдбургхаузене, говорят, будто Фойхтерслебен — Ваша невеста». «Несколько дней тому назад я перечитывала письма Гёльдерлина… Однажды я давала их Вам читать, Вы не обратили на них внимания… Этот человек стал теперь буйнопомешанным… Мужчина еще меньше, чем женщина, в силах выдержать, если не находит человека такого же склада, что и он, но всякий, кто живет в беспросветности и пустоте, достоин сожаления».

Он — ей: «Пусть душа… упивается непреходящим прошлым!»

Она — ему: «Хотя Вы не удостоили ответом мои последние письма, я все же пишу Вам снова». «Вы долго медлите с ответом». «Почему Вы так скупитесь на бумагу и чернила, что не пишете мне ни слова?»

Он — другу Отто: «Не знаю, какую ставку делала поначалу судьба на моего „Титана“, когда провела меня в Веймаре сквозь все эти испытания огнем внутри и вне меня, когда свела меня с известными тебе женщинами. Но теперь я могу создать его…» («Титана»).

Претворяя все пережитое в материал для работы, автор благополучно вышел из своей душевной трагедии. Эта любовь помогла ему создать Линду в «Титане», после чего он потерял интерес к Шарлотте. Тщетно она пытается построить из развалин любви дружбу. Она не останавливается даже перед обращением к женщинам, которых он любит. Неверно полагая, будто Амёна Герольд, главная участница гофской академии любви (ставшая вскоре женой Отто), и есть ее самая опасная соперница, она принимает ее у себя. Жан-Поль обручается в Берлине, и она сразу же принимает его избранницу третьим членом в их уже не существующий союз. Многие годы она посылает супругам письма, но ответы скоро начинают приходить только от жены. Она читает и с прежней остротой оценивает каждую его новую книгу. Пусть нет отзвука, она не обращает на это внимания. Ибо эта мнимая дружба — все, что у нее осталось. Не зря она боялась тоски и беспросветности жизни без него. Она стремительно стареет. Усугубляется ее болезнь глаз (описанная в «Титане»), временами она полностью теряет зрение. Она остается без средств к жизни. Муж, с которым она никогда и не жила и не разводилась, пускает себе пулю в лоб, как впоследствии и ее сын. Она живет в бедности с незамужней дочерью Эддой в Берлине, вдали от общества, но интересуясь всем новым в литературе, философии, политике и постоянно занятая планами, как вырваться из духовной и материальной нужды. Вяжет и вышивает для берлинского света, торгует тканями, собирается основать в Баварии или Пруссии пансионы для девиц, пробует заняться коммерцией, намеревается задешево арендовать и эксплуатировать солеварню и занимается сочинительством (убогим). Но ничто не удается. Когда из-за болезни она оказалась полностью без средств, над ней сжалилась прусская принцесса и поселила ее бесплатно в одной из комнат берлинского дворца. Она доживает до 82 лет. Половину своей жизни она просто «прозябала». Ее выраженное в письме желание: «Я хотела бы перед смертью увидеть Рихтера и поговорить с ним» — не было выполнено.

Рихтер однажды признался Якоби, что Шарлотта фон Кальб сделала для его образования больше, «чем все остальные женщины, вместе взятые», но, сделав это, она тем самым и выполнила свою задачу. В этом она не отличается от других женщин, которые в годы его путешествий по большому свету почитали и продвигали его. От всех их, как только речь заходила о союзе, он заслонялся своим провинциальным представлением о счастье. О всех он мог бы сказать, как о Шарлотте: они «не соответствовали моим мечтам».

А каковы они были, он, не зашифровывая имен, сообщает свету в одной из своих самых причудливых книг, в «Предположительной биографии», или, как гласит название всего томика, наполненного сатирами, «Письмах Жан-Поля и жизнеописании будущего» (1799).

«Потому я — относясь холодно к тем, кто жалко жеманится, не сообщая свои личные тайны, — прямо изобразил перед всем миром (не прибегая к моим обычным биографическим фикциям), какой будет моя жизнь, начиная с этого года и до года последнего», — написал он в предисловии. Жеманства тут действительно нет и в помине. Тут приводятся точные даты, друзья и места действия называются собственными именами, так что не возникает никакого сомнения и в подлинности воображаемой, предположительной жизни.

Так становится очевидно, что, во-первых, писательство для него — самое главное в жизни («Для своей нынешней жизни я не знаю ничего лучшего, чем изображение последующей», — говорится сразу в начале) и что, во-вторых, лучше всего ему пишется в привычной тесноте, в домашнем кругу, если женщина, которая соответствует этому кругу, вносит в него порядок и тепло. Таким образом, желанная для него жизнь не «своего рода» идиллия, а идиллия в чистом виде, ибо он лишен строптивости героя «Вуца» и «Фиксляйна». Ландшафт, погода, времена года здесь всегда такие, каких требует его настроение; есть небольшое поместье, работа ладится и получает достойную оценку; разочарование, что к концу жизни его книги не составили такой огромной библиотеки, какой была легендарная Александрийская, преодолено; наслаждение доставляют домашние праздники, есть дети, но прежде всего — жена по вкусу: Розинетта, названная так по имени матери — Розины, которую он уже в «Зибенкезе» (эдипов комплекс тут ни при чем, у него не было другого образца) избрал своей женой.

Итак, Розинетта, «милое дитя»: она должна быть всегда в хорошем настроении, легко плакать и легко смеяться, легко краснеть, быть доброй ко всему живому, полной тепла к ближнему, видеть «волшебный дворец жизни и природы», любить друзей мужа и быть заботливой хозяйкой, когда они приходят. «Таковы хорошие жены; а женщины — могучие гении, напротив, ничем не отличаются от нас».

И кроме того, Розинетта должна, разумеется, охотно читать книги Жан-Поля. На прогулке в день свадьбы (празднуемой очень скромно) они вместе читают «Письма Жан-Поля и жизнеописание будущего», пока он, «тронутый сиянием любви», не припадает к ее «благочестивому сердцу с самыми серьезными намерениями».

24

ОБРАЩЕННАЯ ГРЕШНИЦА

У него еще пять лет холостяцкой жизни. В поклонницах недостатка нет, но из всех воображаемых черт Розинетты им свойственна лишь одна: все они в восторге от произведений Жан-Поля. Конечно, когда они знакомятся с их автором, они приходят в еще больший восторг от него самого. Поскольку он поддерживает одновременно несколько любовных связей и ни одна из них ничем не увенчивается, возникает новый вид академии любви, но от гофской академии она отличается в нескольких существенных пунктах: члены ее живут в различных местах Европы, они домогаются его, а не он их, и, главное, это не девицы из мелкого бюргерства, а знатные эмансипированные дамы. Общее у обоих кружков — все письменные заверения в любви не ведут ни к каким результатам. Не считая кратковременного обручения, состоявшегося в Гофе, дело до близких отношений не доходит. Ни одной из этих женщин Жан-Поль не принес в жертву свою добродетель. Он переплывает через моря искушения, оставаясь сухим. Когда его ревнуют, он прибегает к выражению, которое едва ли утешит ревнующую: он изобрел термин «симультанная», или tutti[26] — любовь.

Такую любовь питает уже в «Геспере» его подобие — Виктор. Там он переводит это понятие словами «общая или одновременная любовь», а также «универсальная любовь», сравнивая ее с рукавицей, которая годится для любой руки, «ибо ничто не разделяет четыре пальца», в то время как «раздельная любовь подобна перчатке, что годна лишь для одной руки». Когда он, ссылаясь на такой вид любви, отводит притязания дам на исключительные права, это звучит упреком тем, кто не способен к столь возвышенной форме любви. Но в действительности речь идет о любви-заморыше; те, кого это касалось, могли прочитать об этом в одиннадцатом дне «Собачьей почты»: там четко сказано, что имеется в виду чувство, «слишком теплое для дружбы и слишком незрелое для любви, чувство, которое граничит с первой (то есть с дружбой), потому что оно распространяется на многие предметы, и со второй (с любовью), потому что оно в ней умирает».