знаю твоего мужа, но я вот что тебе скажу. Ему повезло, что он на тебе женился. Ты очень достойный человек, Слоан. – Она посмотрела на Эвана и Хлою на диване. – Знаешь, мой папа всегда говорил мне смотреть вперед, а не назад. Он сам должен был делать именно так, потому что оказался лишен жизни, которая была у него до аварии, когда он мог ходить и делать другие вещи – одеваться и есть самостоятельно. Но сейчас я понимаю, что это относилось и к роману моей матери, и к тому, что это разбило ему сердце и он должен был принять ответственность за свое участие в произошедшем, потому что в их браке с самого начала не все было правильно. Но в любом случае ему пришлось сосредоточиться на том, что ему надо жить даже в таком состоянии – прикованным к инвалидному креслу. – Фиона опустила взгляд. – Врачи не думали, что он проживет очень долго.
– Должно быть, он замечательный человек, – сказала Слоан. – Он пишет книги?
Фиона подняла глаза.
– Да. Он закончил свой первый роман здесь, в Тоскане, но он всегда считал, что его напечатали только из-за того, что с ним произошло. Издатель использовал эту ситуацию для рекламы книги, и поэтому она так хорошо продалась. Он написал еще две – он мог диктовать, – но они уже совсем не так продавались, как первая. Думаю, это был большой удар по его самолюбию, потому что он всегда хотел стать писателем.
– Как жаль… – посочувствовала Слоан.
– По крайней мере он нашел себя в творчестве другого рода – он писал для благотворительной организации, которую они с мамой основали для исследований травм позвоночника. Таким способом он смотрел вперед, а не назад. У него есть смысл в жизни, и он может что-то изменить. Надеяться на иное будущее для себя и стараться приблизить его. Как оказалось, именно этим он и может гордиться больше всего.
Слоан приподнялась и подсунула под спину подушку.
– Ты такая счастливая, что у вас с ним такая крепкая связь. И тебе не о чем сожалеть. Ты знаешь, что всегда была хорошей дочерью. А мне сейчас кажется, что я своими руками уничтожила такую возможность, и мой отец, наверное, должен был меня ненавидеть.
– Нет. Он любил тебя. Я знаю. – Фиона несколько секунд смотрела Слоан в глаза. – Я потому и пришла. Давай немного пройдемся?
– Сейчас?
– Да, и детей тоже возьмем. – Фиона встала, подошла к дивану и помахала руками перед лицами детей. – Дети, пора. Кладите планшеты. Пора погулять.
– Зачем? – спросил Эван, вытаскивая из ушей наушники.
– Вы уже были в винных погребах?
Он неуверенно повернулся к Слоан.
– Мам, мы там были?
– Нет, там вы еще не были, – ответила она.
– Тогда пошли, – сказала Фиона. – Можете быть уверены, вам там понравится. Это как будто побывать в кино про Гарри Поттера.
– О, я люблю Гарри Поттера, – ответила Хлоя. – Я видела все фильмы. Мне нравится Гермиона.
– Мне тоже нравится Гермиона, – сказала Фиона.
Эван и Хлоя положили планшеты и вышли вслед за Фионой и Слоан из комнаты. Все вместе они направились по кипарисной аллее в сторону средневековых зданий и часовни у подножия холма. Фиона отвела Слоан с детьми в каменное здание, где находились винные погреба, вниз по винтовой лестнице в сумрачный лабиринт внизу. Там в больших погребах лежали на боку огромные дубовые бочки, и они прошли мимо них по узким коридорам, по обеим сторонам которых стояли стеллажи, заполненные пыльными бутылками.
– Мы с вашим дядей Коннором играли тут в прятки, когда были такими, как вы, – сказала Слоан детям.
– А нам можно? – спросил Эван.
– Не знаю, – ответила она. – Спросите у тети Фионы. Это ее винодельня.
Фиона повернулась и, улыбаясь, сделала несколько шагов спиной вперед, широко разводя руки в стороны.
– Конечно, можно. Зачем, как вы думаете, я вас сюда привела? Вы можете приходить сюда, когда захотите, только если не будете вытаскивать пробки из этих огромных бочек, иначе вы тут все затопите.
– Мы не будем, – ответила Хлоя.
Фиона привела их к древней дубовой двери в конце последнего коридора и стала искать в сумке ключ.
– Это очень старое тайное место, – сказала она, вставляя ключ в кованый чугунный замок и толкая дверь на скрипучих петлях.
Замерев от удивления, Слоан, Эван и Хлоя ступили вслед за ней внутрь.
– Что это такое? – спросила Слоан, проходя мимо батарей винных бутылок, лежавших вдоль стен на деревянных поддонах.
– Это совершенно особая комната, – объяснила Фиона. – Это коллекции урожаев всех лет рождения детей семьи. Эту традицию начала семья Маурицио, которая владела винодельней до твоего отца. Некоторые бутылки очень старые. Посмотри на даты на табличках. Но иди сюда, – позвала она Слоан. – Вот это – твоя коллекция. – Фиона сняла с крючка табличку. – Твой отец сделал это для тебя. А вот бутылки Коннора. Я обязательно отдам их ему.
Слоан смотрела на пыльную табличку с написанными на ней своим именем и датой рождения и не могла осознать происходящего. Она взяла одну из бутылок и стерла пыль с этикетки. – Господи. Эта картина… Это одна из его работ. Я помню, когда мы были маленькими, он часто рисовал. И я тоже рисовала в его мастерской. Он позволял мне брать кисти и краски. Я устраивала жуткий беспорядок, но он никогда не сердился. И говорил мне, что я очень талантлива.
От этих нежных воспоминаний сердце Слоан горько сжалось.
Фиона прошла дальше в комнату.
– Иди сюда. Тут есть еще две последние коллекции, которые я хочу тебе показать.
Слоан прочла имена на табличках и обернулась к Фионе как завороженная.
– Это для Эвана и Хлои.
– Да.
Слоан подняла бутылку, увидела на ней еще одну картину своего отца и горестно опустила голову.
– Я должна была привозить их сюда. Они должны были знать своего дедушку и видеть, что он создал.
– Теперь они здесь, – сказала Фиона.
– Но уже слишком поздно, – Слоан поставила бутылку на место, испытывая очередной приступ раскаяния.
– Никогда не поздно. Ты можешь рассказать им о нем, показать картины, рассказать те истории, что помнишь.
Они еще какое-то время оглядывались по сторонам, рассматривая старые бутылки.
– Я знаю, это трудно, – сказала Фиона тихим, понимающим голосом. – Я заметила, как ты несколько раз говорила, какая я хорошая дочь, но ты должна понимать, что я тоже далеко не идеал. Я чувствую то же, что и ты, и жалею, что не могла приехать сюда и познакомиться с Антоном, пока он был жив. Я всегда буду жалеть, что не