Итак, мое бесконечное наказание за то, что я не вняла предостережению Дэша, продолжается. Может быть, однажды, через год или два, когда между нами будут тысячи миль, я проснусь и почувствую, что наконец-то снова могу дышать. Но пока…
— Кэрри?
Я резко поднимаю голову, отыскивая человека, который только что окликнул меня по имени. Директор Харкорт быстрым шагом направляется ко мне через библиотеку, ее лицо, как обычно, очень серьезно. Женщина натянуто улыбается, когда подходит к столу, за которым я занимаюсь, и деловито постукивает костяшками пальцев по дереву.
— Олдермен был бы рад видеть, что ты так усердно учишься, — говорит она тихим заговорщицким голосом. — Не могу понять, почему ты занимаешься здесь, когда у тебя так много места наверху. Должна сказать, я думаю, что у тебя самая лучшая комната во всей академии.
Она все еще думает, что Хлоя Хан поменялась со мной комнатами по доброте душевной. У меня нет сил сказать ей правду, что Дэш подкупил девушку. Через двадцать четыре часа после того, как застала его в обсерватории с членом во рту Амалии Гиббонс, я умоляла Хлою снова поменяться со мной комнатами. Она посмотрела на меня, как на сумасшедшую, а потом, даже не подумав, наотрез отказалась меняться обратно. Сказала, что ей нравится жить близко к душевым на втором этаже, но после того, как я приставала к ней в течение нескольких дней, Хлоя проговорилась, что Дэш сказал ей, что она не может поменяться обратно ни при каких обстоятельствах. Это чертовски сбивало с толку. Парень нагло растоптал все мои чувства, раздавил мое сердце, ему было абсолютно наплевать на меня, а затем сказал ей, что их сделка отменяется, если она примет свою старую, гораздо большую спальню обратно. Может быть, заставить меня оставаться в красивой комнате со всеми красивыми вещами, которые он мне купил, было просто еще одной формой наказания с его стороны. Той, которая действительно была очень эффективной.
Теперь я ненавижу эту комнату. Я провожу там как можно меньше времени, возвращаясь из библиотеки или из комнаты Пресли спать только тогда, когда мое тело требует отдыха.
Я натянуто улыбаюсь директору Харкорту.
— Я могу что-нибудь для вас сделать, директор Харкорт? Я как раз в середине своего задания по испанскому языку.
Она кивает.
— Да. Через пару дней у нас в школе появится новая девочка. Ее зовут Элоди. Она займет старую комнату Мары Бэнкрофт, а это значит, что она будет на вашем этаже. В качестве связующего звена между учениками и учителями ты обязана следить за тем, чтобы она устроилась здесь и адаптировалась. Вульф-Холл может быть очень подавляющим и пугающим для новых студентов. Я бы хотела, чтобы ты показала ей окрестности. Сделай так, чтобы она чувствовала себя желанной гостьей. Покажи ей, где проходят ее занятия. Что-то в этом роде. Думаешь, справишься с этой задачей?
В последнее время у нас появлялось множество новых студентов, но ни один из них, похоже, не прижился. В спальне, которую раньше занимала Мара, с таким же успехом могла быть вращающаяся дверь, из-за постоянно входящих и выходящих студенток. Несколько девушек с четвертого этажа начали сплетничать о том, что в комнате водится привидение.
— Да. Конечно. Нет проблем. — Мой голос ровный. Это голос человека, который потерял способность заботиться о чем угодно.
Харкорт не обращает внимания на мой едкий тон. Она принимает все за чистую монету, каким-то образом отключаясь от того, насколько несчастной я кажусь.
— Хорошо. Спасибо. Я знала, что могу рассчитывать на тебя, Карина. И я говорила, что будут включены дополнительные обязанности в начале года?
О боже, разве она не твердит это на каждом шагу? Я посылаю ей еще одну хрупкую улыбку.
— Да, говорили.
— Замечательно. Если бы ты могла показать ей все вокруг, привести в офис, чтобы узнать ее расписание и что-то подобное, это было бы очень ценно.
— Конечно.
Директор Харкорт, похоже, хочет сказать что-то еще. Она открывает рот, но потом передумывает.
— Ладно. Тогда я оставлю тебя наедине с испанским. Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
ГЛАВА 35
ДЭШ
Будучи убежденным атеистом (к большому отчаянию моей матери), я не слишком задумывался о рае или аде. Я всегда знал, что ни того, ни другого не существует, поэтому провел очень мало времени, представляя самые лучшие или самые худшие места, в которых душа могла бы томиться всю вечность. Однако недавно обнаружил, что, возможно, ошибался. Может быть, рай и ад действительно существуют. В конце концов, я живу в чистилище с прошлого июля, пойманный в этом промежуточном мире, где испытываю сладкое облегчение, видя девушку, которую люблю каждый день, только для того, чтобы быть наказанным невыносимой болью от невозможности поговорить с ней, прикасаться к ней или даже смотреть на нее.
Я многое узнал о том, как далеко может зайти изысканная глубина боли. Сначала думал, что в какой-то момент мне придется опуститься на дно колодца, но, погружаясь все глубже и глубже, неделя за неделей, в эту черную, как смоль, яму отчаяния, я понял, что ошибался. Пустота внутри меня могла продолжать причинять боль — могла, и будет причинять — и единственное, что мне оставалось — это научиться переносить ее, не разваливаясь на части.
Я ненавижу себя.
НЕНАВИЖУ.
Но история, которую рассказал мне Олдермен, подтвердилась. После того, как мужчина высадил меня у дома, все еще истекающего кровью, я вытащил свой ноутбук и вбил «Ханна Роуз Эшфорд, Гроув-Хилл» в поисковую систему. Информация, появившаяся на экране, была ужасающей. Ряд местных газет назвал маленькую девочку ненормальной. Невменяемой. Нестабильной. Другие утверждали, что она была умной и зрелой для своих одиннадцати лет, и предполагали, что с ее стороны были какие-то злые намерения. Они указали, что убийство Кевина Уинтропа было спланировано заранее, и обсудили возможность того, что мать девочки тоже участвовала в чудовищном заговоре, чтобы покончить с жизнью этого человека.
Ни в одной статье или отчете не говорилось о жестоком обращении или бытовом насилии. Никто ничего не сказал о сексуальном насилии и не предположил, что маленькая девочка сбежала с места преступления, потому что испугалась. В их глазах девушка осталась бы, если бы была невиновна. Зачем ей нужно было бежать, если бы она действовала в целях самообороны?
В ту ночь я не спал, расхаживая взад и вперед по своей спальне, пытаясь придумать способ справиться с новой информацией, которую я узнал от опекуна Кэрри, чтобы не разбить ей сердце. Но независимо от того, какую замысловатую, полусумасшедшую, безумную идею я не придумывал, риск всегда был слишком неприемлемым.
Пока Кэрри была где-то рядом со мной, она также будет находиться поблизости от Рэна и Пакса, а копы еще не закончили допрашивать нас из-за Мары. Они использовали это в качестве оправдания. С письмом от Мары, в котором она утверждала, что находится где-то в Калифорнии, полицейские знали, что с ней все в порядке. Мара была отличным предлогом, чтобы допросить нас о нашем образе жизни здесь, в нашем доме — употребление наркотиков, вечеринки, пьянство несовершеннолетних и то, что они называли дедовщиной, что серьезно оскорбляло Рэна. Когда Рэн рассказал нам, что ему сказали полицейские за несколько дней до полуночного визита Олдермена ко мне, я слишком хорошо понимал, что нам предстоит долгое время жить под микроскопом.
И дурачиться с Кэрри, пока все это происходит? Чтобы подвергнуть ее риску, если кто-то каким-то образом узнает ее или начнет задавать вопросы, придираясь к мелочам, которые не имели смысла…
Я не мог так поступить с ней. Я бы покончил с собой, если бы подверг ее опасности. Это просто не стоило того. Итак, я сделал то, о чем меня просил Олдермен, устроив нечто настолько отвратительное и ужасное, что Карина никогда меня не простит.