одна из этих причин не имела значения. Он был единственным, кто был ей нужен.
— Да, — сказала она, голос ее был тих и спокоен.
— Да? — переспросил он.
Она засмеялась:
— Да!
Он рывком выпрямился, обхватил ее за талию своей здоровой рукой и, стремясь всем телом к ней, поцеловал ее надлежащим поцелуем — их первым поцелуем. Она утонула в его нежности, у нее подкашивались ноги, она запрокинула голову, его ладонь, словно надежная лодка, удерживала ее затылок, а его губы медленно скользили по ее губам. Она вцепилась в лацканы его кителя, почти бессознательно, стремясь продлить это мгновение.
Наконец, он, почти задохнувшись, оторвался от ее губ, большим пальцем провел ласково по линии ее запрокинутого подбородка:
— Я был практически уверен, что ты ответишь «нет». Но раз уж ты не сказала мне «нет»… Из внутреннего кармана кителя он достал какой-то плоский сверток: — Кольцо для тебя я обязательно раздобуду, немного погодя, а до той поры, может, ты согласишься принять вот это.
Она развязала шпагат, развернула коричневую бумагу и вынула то, что было в свертке. Это оказался длинный узкий железный пенал, на крышке которого красовалась надпись «Дервент»:
— Ты купил мне карандаши?
— Для твоих рисунков.
Она обняла и поцеловала:
— Ты чудо что за мужчина! — Она засмеялась и поцеловала его снова: — Как ты только помыслить мог, что я скажу «нет»?
Он нежно, подушечкой большого пальца, постучал по ее губам:
— Оттого, что я никогда не был счастливым.
— Это не может быть правдой, — сказала она мягко.
— Я никогда не был особым умником. Чтобы стать дельцом, у меня тоже голова никогда не варила. Да и в армию-то я пошел оттого, что понятия не имел, куда податься, но оказалось, что в солдатском деле я хорош. Мне понравилось вести за собой бойцов — в этом был толк. А потом меня подстрелили.
— А теперь ты идешь на поправку, — сказала она.
Он поцеловал ее снова, но ничего не ответил. И лишь теперь она начала все понимать:
— Ты уезжаешь из Хайбери?
— Требуются офицеры в Пионерский корпус.
— Но мы же только что обручились…
— Бэт, я обязан идти туда, куда армия пошлет. Я буду писать письма, а в каждую-прекаждую увольнительную буду приезжать в Хайбери, — пообщал он.
Все повторялось так же в точности, как с Колином, снова и снова повторялось. Только на этот раз Грэм сделал ей предложение лицом к лицу и теперь они с ним были помолвлена.
— Что если тебя снова отправят на фронт? — спросила она, хватаясь за его руку.
Он отрицательно помотал головой, осторожно пошевелил плечом поморщился:
— У меня все еще есть в запасе способ увильнуть, чтобы они не заслали меня на передовую.
— Но ты же говорил, что пошел на поправку. Тогда нам не следовало танцевать, — сказала она.
Он погладил ее по волосам:
— Оно того стоило. Я сделаю все, что в моих силах, лишь бы ты была счастлива. Обещаю. А пока, раз уж мы не можем начать жить вместе, как подобает, я удостоверюсь, что о тебе хорошо позаботятся. Мои родители будут рады, если ты станешь жить в Глочестере у них.
— Я не могу. Я ведь служу в трудармии, — сказала она.
— Не сейчас. После войны, — сказал он.
— Но к тому времени ты ведь уже разделаешься с армейской службой, — сказала она.
Он улыбнулся ей, но улыбка получилась печальной:
— Служба — это все, что мне когда-либо удавалось хорошо.
— И что мы станем делать тогда? — спросила она, — Где мы жить будем?
— Если меня направят служить на постоянную базу, мы сможем жить там вместе.
— Если… — сказала она.
— Моя мама всегда хотела дочку.
Твоя мама вообще-то хоть знает про меня? Твой отец знает?
— А теперь давай вернемся и поделимся со всеми нашей счастливой новостью! — сказал он, протягивая ей руку
Она уставилась на него, едва сдержав эти невысказанные слова, а в душу ей уже закрадывались первые сомнения. Для Грэма все было решено на раз. А вот ее жизнь его предложение превратило в полнейший хаос. Теперь ей надо было как-то написать Колину — надо объяснить ему все то, что случилось с ней здесь, пока он там сражается. При одной мысли об этом у нее скрутило живот. Она с ужасом представила, как он открывает ее письмо, в предвкушении, что в нем много милых маленьких историй про Хайбери и много смешных зарисовочек про всех тех хороших людей, что окружают ее там, а вместо этого обнаружит весть о том, что она предпочла другого мужчину.
Колин, я не люблю тебя.
Она взглянула на Грэми незаметно, из-под ресниц. А его она любит? А он любит ее? От мужчин ожидаемо, что они станут говорить о своей любви, уговаривая девушку пойти за них замуж, не так ли? Отчего же он ни разочку не сказал ей ни словечка о своей к ней любви?
И все же, теперь, когда с Грэми она помолвлена, мысль о том, чтобы н е становиться его женой, была просто-напросто невообразима.
Бэт глубоко вздохнула. Они со всем справятся, постепенно все уладится, одно за одним.
Диана
— Стаканчик хозяйке этой чудесной вечеринки?
Диана улыбнулась отцу Делвину, принимая стакан белого вина из рук сестры-сиделки Холт:
— Неужели нянечки вам теперь даже винцо приносят, отец Делвин?
— Боюсь, эти костыли сделали меня совсем беспомощным. Сестра-сиделка Холт была настолько добра, что уважила мою просьбу, когда я объяснил ей, что вино предназначалось вам, — сказал отец Делвин.