невольника Сейя просила выкупить у толстяка для своей рабыни. И тот ни в какую не соглашался продавать. Но почему я не задался очевидным вопросом: где и как рабыня моей жены снюхалась с рабом Марка Мателлина? Уж здесь эта рабыня может дать ответ.
Наконец, я достиг большой приемной. Прежде, чем ко мне вышел один из секретарей, прошло полтора часа. Время близилось к полуночи, и я прекрасно понимал, что в этот час меня никто не примет. В лучшем случае, утром. Так и случилось. За окнами уже рассвело, когда ко мне вышел секретарь:
— Ваша светлость, вы можете пройти в малую приемную.
67
Войти в малую приемную — еще совсем не значило предстать перед Императором. Но здесь хотя бы можно было комфортнее присесть. Впрочем, сейчас это было малым утешением, потому что утекало время. Я не исключал, что могла оказаться важной каждая минута. Я старался не задаваться вопросом: жива ли моя жена? Он выбивал почву из-под ног, лишал самообладания. Я бесконечно перебирал предположения, но все сводилось к одному: намерения Императора перестали быть тайной. Но если и так, то кто может оказаться настолько глуп?
У нашего дома много недоброжелателей, как и у любого высокого дома. И вовне, и внутри. Безумно делить дома на черные и белые — мы все замараны пятнами. Будто мало случаев, когда убивают братьев, отцов, и черт знает кого еще! И кровь не помеха. Разумеется, первый, кому не выгодно наше укрепление в Совете — Опир Мателлин. Это настолько очевидно, насколько и фантастично. Опир всегда пользовался расположением Императора, его положение прочно и стабильно. Он бесконечно может вынюхивать, что, в сущности, и делает, но никогда не совершит подобного безумия на пустом месте. И никогда не оставит следов. Никаких. Здесь же сработано топорно — оставили даже труп пилота. Мой брак шаток. Больше того — он все еще призрачен, как химера. Никакой определенности. Опир не пошевелит и пальцем, даже будучи посвященным в мельчайшие подробности. Он станет ждать столько, сколько понадобится. И скорее добьется того, что Император собственноручно вышвырнет и меня, и мою жену за границы галактики, чем станет действовать настолько очевидно. К тому же, он все еще на Сионе.
Из-за закрытых дверей, ведущих в большую приемную, уже слышались голоса визитеров. Толпа из галереи дождалась положенного времени и уже заползала, отвоевывая пространство. Как поток воды. В окна билось утреннее солнце, проклятые луны поблекли, а я все еще сидел ни с чем.
Наконец, я увидел секретаря. Тот сдержанно кивнул:
— Ваша светлость, его величество ожидают вас.
Я порывисто поднялся, но тут же почувствовал, насколько затекли ноги. Я помедлил мгновение, но Императора нельзя заставить ждать — я и так в полной заднице. Я вошел в зал аудиенций, бегло осмотрелся. Я впервые был здесь — назначенные встречи проходили совсем в другом месте. Сейчас я оказался лишь одним из тех, кто толпился в большой приемной. В другой ситуации я счел бы это унижением. Сейчас было плевать.
Император жег меня взглядом. Он восседал в кресле, в окружении душных багровых портьер, рубиново-прозрачных от солнечных лучей. Секретарь стоял за стойкой по правую руку, готовый вести протокол аудиенции.
Я опустился на колено, склонил голову. Император медлил, не поднимал меня. Будто пытался догадаться, зачем я явился таким манером. Наконец, пробарабанил полированными ногтями по подлокотнику своего кресла:
— Поднимитесь, ваша светлость. И объяснитесь: что это за спектакль?
Я поднялся, вновь склонил голову:
— Да простит меня ваше величество, но я пришел умолять о милости.
Император подался вперед. Его морщинистое лицо исказила кислая гримаса. Он раздражен. Крепко раздражен.
— Сначала одолевает отец, настойчиво требуя аудиенций. Теперь сын. Но вы настырнее отца, Рэй Тенал.
Я похолодел:
— Мой отец был здесь?
Император поджал губы, вновь барабанил пальцами, выражая нервозность:
— Нет. Ему было отказано.
Я почувствовал облегчение. По крайней мере, отец не успел перейти дорогу и испортить все еще больше. Император сделал знак секретарю, и тот вышел, оставив нас наедине. Я вновь опустился на колено:
— Я прошу ваше величество признать и огласить мой брак. Как можно скорее.
Император онемел. Какое-то время сверлил меня взглядом, и тишину залы нарушал лишь дробный стук его пальцев по подлокотнику. А у меня внутри все заледенело.
— Вы в своем уме, Тенал? Что это за дерзость? И ради этой глупости вы утрудили нас?
Терять уже было нечего.
— Мой Император, моя законная супруга похищена. Поиски не дают результатов. Умоляю определить и обнародовать ее принадлежность к дому Тенал и подключить к поискам имперскую гвардию и имперские службы. Только так она обретет вес, с которым станут считаться. Помогите мне вернуть мою жену.
Трудно было понять, что именно выражало лицо его величества. Застыло непроницаемой маской, мертвым слепком. Наконец, Император разжал губы:
— Похищена? Обнародовать?
Казалось, второе его возмутило острее.
— Обнародовать? Вы забыли условия?
Я сглотнул:
— Я помню условия, ваше величество. Но брак заключен при свидетелях с вашего одобрения, занесен в реестр. По имперским законам я один могу инициировать его расторжение. Как и требовать оглашения. Это мое право. Я требую оглашения, ваше величество. Я умоляю об оглашении.
Император снова молчал. Нет, на исчезновение Сейи ему было плевать. Его заботило лишь то, что я шел против его воли.
— Вы потеряете все, что могли обрести.
Я опустил голову:
— Я принимаю это, ваше величество.
— Даже если ваша жена будет найдена.
— И это я принимаю.
Вновь молчание. Император сейчас смотрел на меня так же, как отец. Тот же взгляд, то же недоумение в глазах. Осталось лишь задать вопрос…
— Разве эта женщина дороже положения и моих милостей?
Я поднял голову, но промолчал. Отрицать я не хотел, разорвалось бы что-то внутри, но согласиться — открыто оскорбить Императора.
Он все понял. Снова жег меня взглядом, стиснул зубы:
— Вон!
— Ваше…
— …вон!
Мне оставалось лишь убраться. Без ответов и гарантий.
Кровь гудела в ушах, во рту пересохло. Я с трудом продирался сквозь толпу просителей, несмотря на то, что передо мной расступались, но ничего не видел. Наконец, свернул в галерею, в которой было не так многолюдно. Схватил с подноса стоящего раба стакан воды и опрокинул в горло. Стало немного легче, но теперь охватывало отчаяние — не на такой финал я надеялся.
Оставалась лишь одна зацепка — рабыня