Читать интересную книгу Пою тебя, о, Казанова - Илья Петров

МОЯ УЧИТЕЛЬНИЦА

"По всем правилам искусства".

Ф. Энгельс. Заметки войне. Соч., т.17., с. 240-241.

(Lege artis)

Каждый из нас в свое время попадает в лапы более или менее квалифицированной учительницы, не просто лишающей нас девственности, но и старательно обучающей нас всем азам правильного и благопристойного, по мере возможности, поведения в койке. Одним попадаются более опытные и старательные, другим - менее. Как повезет.

Помню, была у меня одна хорошая приятельница С., большая любительница совращения малолеток с пути истинного. Хлебом ее не корми - дай ей только насладиться непорочным неофитом. С. выискивала, где только могла, еще неоперившихся юнцов, завлекала их в свои сети и после чего пару месяцев спокойно и с удовольствием занималась их растлением. Были у нее и такие прецеденты, когда мать юного создания, предварительно договорившись с С. и видя, как он весь покрывается прыщами, а на простыне остаются плохо смываемые следы спермы, сама, под благовидными предлогами, заманивала своего отпрыска на заклание, справедливо полагая, что лучше отдать его в умелые и заботливые руки опытной и чистоплотной специалистки, чем доверить свое обожаемое чадо бурным волнам житейского моря. Но не даром же с этой же целью в приличные дома специально приглашали смазливых горничных, а добропорядочные отцы семейств водили своих прыщавых отпрысков к своим содержанкам или в публичные дома, пользующиеся хорошей репутацией.

Увы, С. отдала Богу душу, оставив по себе добрую память в сердцах ее многочисленных обожателей.

Но, не будем отвлекаться и вернемся к нашим баранам.

Не знаю, кому какие учительницы попались, но моя была непревзойденной и ни с кем не сравнимой специалисткой, благодаря которой я смог из заурядного трахальщика стать своего рода идеологом в вопросах секса.

Я познакомился с Илгой Далес по своему прибытию в город Березники думаю, она давно отошла в мир иной и сейчас, не погрешив против истины, я могу спокойно назвать ее имя. В Москве в то время бдительные Органы проводили очередную чистку контингента зеков и я как серьезный государственный преступник попал на Север, хотя мне не исполнилось и 19 лет. Я попал на очередной этап в одно из самых суровых подразделений судите сами, нам приходилось за пайку хлеба (450 граммов) и жидкую баланду отшлепывать по 7 километров в 30-40 градусные морозы в одну и другую сторону, а потом заниматься рытьем траншей в мерзлом грунте. Смертность была ужасающей, но на это никто не обращал внимания, благо человеческого материала было в избытке. И сейчас, в наше время, когда я слышу вопли о нескольких убитых там или здесь террористами людей, мне становится смешно у меня на глазах люди гибли сотнями, а в масштабах всей страны и миллионами, и никого это совершенно не волновало. Если немцы за свои преступления хотя бы покаялись, то у нас всем все благополучно сошло с рук, как если бы так и надо было.

Если я и остался жив, то только благодаря Махмуду Мулякаеву - он, как и я, попал в наш этап по какой-то разнарядке, но если я загремел на общие работы, его взяли в местную санчасть - все-таки он был на воле главным хирургом Черноморского флота. Став среди зеков главным медиком и стремясь хоть чем-то мне помочь, он несколько раз устраивал мне освобождение от работ. Исчерпав все свои возможности и видя, как я постепенно отдаю Богу душу, он предложил мне сделать липовый анализ и списать меня таким образом в туберкулезную зону, где меня, если и не лечили, но и не заставляли работать, предоставив спокойную возможность перейти в мир иной.

Взвесив все доводы pro et contra и поняв, что на общих работах я не протяну и несколько месяцев, тогда как в туберкулезном бараке у меня сохранялся шанс на спасение, я согласился с его предложением.

Никогда не забуду свою первую ночь в этом бараке! Со всех сторон до меня доносились хрипы и раздирающий кашель, мне казалось, что меня атакуют полчища туберкулезных палочек, которые так и норовят залезть в мои легкие... Но я не работал, а от совсем умирающих мне оставались не тронутые пайки хлеба...

Через несколько дней Махмуд поведал нашей главной вольнонаемной врачихе, Мине Моисеевне, что у него в туберкулезном бараке есть больной, который вполне может прочесть написанный по латыни рецепт, так как свободно говорит по-французски.

Через несколько дней меня сделали лепилой (что на лагерном жаргоне означает фельдшера) и я таким вот образом получил высочайшую честь занять полностью в свое распоряжение крохотную каморку, где Махмуд поручили мне изготовление лекарств - я их делал от фонаря, то есть смешивал, по наитию, имеющиеся у меня ингредиенты: зубной порошок, соду, мел, йод, зеленку и прочие сильно действующие препараты... а что делать? Ведь лечить-то как-то надо было, вот я и занимался психотерапией.

В этот период я жил припеваючи: у меня была своя каморка, хлеба "от пуза", с боязнью заболеть я смирился, отдав себя на волю провидения. Работы было мало, да и та заключалась только в том, что мне приходилось вытаскивать из барака по 5 - 10 трупов, из числа отдавших концы за истекшие сутки. Но это мелочи... Кстати, здесь я ввел рационализацию, значительно облегчившую мой труд: зная, по опыту, когда и кто из моих пациентов должен был предстать перед очами Всевышнего, я заранее перемещал его поближе к выходу из барака и, когда приходил его черед покинуть сей мир юдоли и скорби, мне оставалось только вынести его хладный труп и погрузить в самосвал, доставлявший скорбный груз в братскую могилу...

К тому времени у меня уже было достаточно прочное положение лепилы и, когда надо мною начали сгущаться тучи - наша благословенная туберкулезная зона подлежала переводу во вновь организуемый лагерь, - Махмуд, снова сделав мне анализ на ТБЦ и не найдя, естественно, в моей мокроте туберкулезных палочек, добился согласия Мины Моисеевны на мое назначение лепилой в санчасть.

Вот здесь, собственно говоря, и начинается история с моей учительницей.

Мина Моисеевна была большой модницей и женой кого-то из сильных мира сего, в том крохотном мирке, который составлял ее тогдашнее окружениее. Но ей негде было развернуться: сама она шить не умела, а казенные ателье шили такое... что и словом не сказать, и пером не описать. На ее счастье, среди заключенных оказалась прекрасная портниха, эстонка Илга Далепс, гражданка лет 35-40, в свое время осужденная за шпионаж по статье 58-6 и приговоренная к 10 годам лишения свободы - уж очень она ненавидела и не переваривала Совдепию... Наличие "мохнатой руки" в окружении Мины Моисеевны позволило ей полностью овладеть Илгой и, сделав ее сестрой-хозяйкой, поселить в здании санчасти для того, чтобы она занималась исключительно ее гардеробом, вызывая черную зависть у всего местного бомонда...

Мое присутствие в санчасти ознаменовалось моей первой взяткой, которую я, по наущению Махмуда, дал Мине Моисеевне - я попросил свою маму прислать мне несколько вырезок из московских модных журналов. Нечего и говорить, что мама была в шоке - такая просьба вызвала у нее сомнение в моих умственных способностях, правда, потом я ей все смог объяснить и успокоить.

Мина Моисеевна была в восторге... а через нее - все-таки бабы болтливые существа - до Илги дошел слух о неком лепиле, знающем французский, присылающем ей моды, достаточно образованным (по тем временам десятилетка приравнивалась к современной кандидатской), сидящем, как и она, по статье 58-10 и имеющем всего 18 лет от роду. Было чем заинтересоваться...

Короче, я с ней познакомился и начал всеми правдами и неправдами прорываться в ее каморку, благо Мина Моисеевна, уходя с дежурства, оставляла ей ключи от санчасти, что, в общем-то, было нарушением всяческих правил - но для своей фаворитки можно было сделать и исключение. А правило - Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку - еще никто не отменял.

Илга была красивой - у меня до сих пор сохранился сделанный одним из лагерных умельцев ее портрет - стройной и элегантной женщиной, счастливо избежавшей, благодаря заступничеству Мины Моисеевны, домогательств со стороны местного начальства. А ведь могло, могло быть и по-другому... Я сам не был свидетелем, врать не хочу, но то, что сохранилось в лагерных преданиях, вызывает ужас. Лично я могу рассказать только следующую небольшую историю.

...Помню, это было еще до моей отправки в Березники, я попал на небольшой этап - куда бы вы думали? Никогда не отгадаете - в Останкино, где мы ремонтировали бывший архиерейский храм, в котором, после нашего ремонта, размещалась описанная Солженициным в романе "В круге первом" так называемая "шарашка", в которой зеки работали над закрытыми темами.

Вот в этом то ОЛП мне и пришлось узнать методику использования женщин местным начальством, хотя, в принципе, она отличалась от так называемого "служебного", применяемого нашими сородичами в различного рода офисах и других тепленьких местечках, разве что грубостью и неприкрытым цинизмом. К слову сказать, и я, попав в другое ОЛП - там, где была в свое время размещена гостиница, обслуживающая резиденцию Коминтерна (район ВДНХ) и в то время ремонтируемая немецкими военнопленными - не удержался от "служебного" применения женщин по прямому назначению (правда, с их согласия, это не меняло дела), но это уже другая история, которую я вам, в свое время, поведаю.