Читать интересную книгу Сделка Райнемана - Роберт Ладлэм

Все четверо встали со своих мест и направились к стальной двери, которая вела в апартаменты научного центра. Каждый из них отколол значок с лацкана и прижал к серой пластинке в стене. И всякий раз, когда кто-то проделывал это, зажигалась небольшая белая лампочка, выключавшаяся через пару секунд. Время достаточное, чтобы сфотографировать желающего пройти внутрь. По окончании сей процедуры шедший последним мужчина, один из сотрудников Пенемюнде, открыл дверь, и все вошли в вестибюль.

Если бы потом из помещения вышло только трое, или пятеро, или любое число людей, не соответствующее числу вошедших в помещение и запечатленных на фотографиях граждан, тотчас же сработала бы сигнализация.

Четверка прошла молча по длинному белому коридору. Прибывший из Берлина человек шел впереди рядом с ученым, сидевшим за столом посередине и, судя по всему, выполнявшим в данное время обязанности экскурсовода.

Подойдя к лифтовой площадке, они повторили тот же ритуал с красными значками, серой пластинкой и вспыхивавшей лишь на пару секунд белой лампочкой, что и при входе в здание. На этот раз под пластинкой зажглась цифра 6.

И тут же толстая стальная панель отошла с глухим звоном в сторону, открывая доступ в кабину лифта номер шесть, куда и ступили трое ученых с их гостем.

В лифте было обозначено восемь этажей, четыре из которых располагались под землей. Когда кабина достигла самого нижнего этажа Пенемюнде, они вышли и снова проследовали по белому коридору, пока их не встретил высокий охранник в плотно облегающей зеленой форме и с кобурой, пристегнутой к широкому коричневому поясу. В кобуре же покоился «люгер-штернлихт» – выполненный по спецзаказу пистолет с оптическим прицелом. Одного взгляда на фуражку дежурного было достаточно, чтобы понять, что это оружие изготовлено для гестапо.

Офицер гестапо сразу узнал трех ученых и небрежно кивнул им. Зато человек в полосатом костюме привлек его внимание. Охранник жестом приказал незнакомцу отстегнуть красный значок.

Тот подчинился. Гестаповец забрал у него бляху, подошел к телефону, висевшему на стене коридора, и нажал несколько кнопок. Затем назвал имя берлинца и стал ждать. Ожидание длилось секунд десять.

Повесив трубку, он повернулся к человеку в полосатом костюме. Самодовольное выражение исчезло с его лица.

– Простите за задержку, герр Штрассер. Я должен был бы знать... – Гестаповец вернул берлинцу значок.

– Не стоит извиняться, герр оберлейтенант. Ваши извинения понадобятся лишь в том случае, если вы не станете справляться со своими обязанностями.

– Danke, – поблагодарил берлинца охранник и посторонился, пропуская всех четверых.

Они подошли к двойной двери. Щелкнул замок. Наверху вспыхнули белые лампочки. Когда же ученые с берлинцем входили в дверь, их снова сфотографировали.

Коридор, в котором они теперь оказались, был окрашен в темно-коричневый цвет. После ярко освещенных холлов глаза Штрассера не сразу привыкли к царившему тут полумраку, который не в силах были разогнать небольшие, светившиеся тускло потолочные лампы.

– Прежде вы никогда здесь не бывали, – обратился к берлинцу ученый, выступавший в роли экскурсовода. – Подобное освещение задумано одним инженером-оптиком. Он хотел, чтобы глаза отдыхали после яркого света микроскопов. Однако большинство нас считает, что это пустая затея.

В конце длинного темного коридора была еще одна дверь. Штрассер машинально потянулся к значку, но сопровождавший его ученый замахал головой и сделал рукой отрицательный жест.

– Здесь недостаточно света для фотографирования, и поэтому в данном случае охранное устройство находится внутри.

Дверь открылась, и все четверо вошли в большую лабораторию. У правой стены на рабочих, ярко освещенных столах стояли мощные микроскопы. К каждому столу был придвинут стул. Слева также – столы и микроскопы, но их было меньше, а стулья и вовсе отсутствовали: они здесь только бы мешали собравшимся на совещание ученым смотреть в одни и те же линзы.

Дверь в конце комнаты вела в обшитую толстыми стальными листами кладовку семи футов в длину и шириной четыре фута. На двери – две ручки и колесо, блестевшие серебряной краской.

Ученый, сопровождавший берлинца, приблизился к ней.

– В нашем распоряжении – пятнадцать минут, после чего часовое устройство заблокирует все панели и ящики. Я решил закрыть хранилище на неделю. Если, конечно, вы не станете возражать.

– А вы уверены, что я соглашусь на это?

– Да. – Ученый повернул колесо вправо, а затем влево. – Цифровой шифр меняется автоматически каждые двадцать четыре часа, – пояснил он и, придав колесу окончательное положение, занялся ручками: верхнюю опустил, а нижнюю поднял.

Послышался щелчок, и ученый открыл дверь.

– Здесь хранятся используемые в Пенемюнде инструменты и детали, – повернулся он к Штрассеру. – Сейчас вы сами их увидите.

Штрассер ступил в кладовую. Внутри в пять рядов, от пола до потолка, размещались стеклянные поддоны. По сто в каждом ряду, всего же – пятьсот.

Пустые емкости помечались белой полосой и словом «auffullen»[3].

Полные – черными полосами.

Пустые поддоны занимали четыре с половиной ряда.

Штрассер подошел к ним поближе, снял крышки с некоторых из них и, ознакомившись с их содержимым, обратился к ученому:

– И это – единственное ваше хранилище?

– Да. У нас сейчас всего лишь шесть тысяч комплектов. Сколько же потребуется их для наших экспериментов, одному лишь Богу известно. Сами можете видеть, надолго ли хватит нам всего этого.

Штрассер взглянул ученому в глаза:

– Вы понимаете, что говорите?

– Конечно. Мы сможем провести только часть необходимых исследовании. И все. Пенемюнде ожидает крах.

* * *

9 сентября 1943 года

Северное море

Из-за плотной завесы облаков, нависшей над Эссеном, эскадрилья бомбардировщиков «Б-17» не смогла нанести удар по этому городу, и тогда командир, несмотря на возражения остальных пилотов, наметил другую цель – судоверфь к северу от Бремерхафена. Данное место пользовалось у летчиков дурной славой. И вполне заслуженно. Указанный объект денно и нощно охраняли «мессершмитты» – самолеты-перехватчики, экипажи которых, прозванные отрядами самоубийц, комплектовались из «штук»[4]– молодых сорвиголов из маньяков-нацистов, рвавшихся в бой и шедших чуть что на таран. И не обязательно из-за отважной своей натуры: нередко подобный поступок объяснялся их неопытностью или, того хуже, – плохой подготовкой.

Северное предместье Бремерхафена в данный момент представляло собой лишь цель номер два. Когда же оно было главной целью, бомбардировщикам придавался эскорт из истребителей Восьмой воздушной армии, снятый тотчас, как только этот район стал для бомбардировочной авиации второстепенным объектом.

Командир эскадрильи был человеком упрямым: недаром же он выпускник Уэст-Пойнта[5]. И поэтому наметил не просто нанести бомбовый удар по вражескому объекту, а сделать это с малой высоты, что обеспечивало наибольшую точность попадания в цель. Его заместитель, находившийся в самолете, шедшем во фланге, пытался урезонить своего начальника, убеждая того, что даже при наличии боевого эскорта бомбить с такой высоты чистейшей воды безрассудство, без сопровождения же штурмовой авиации и истребителей и вовсе безумно, учитывая мощный зенитный огонь, который непременно откроют по ним. Но командир, оборвав резко помощника, отдал распоряжения относительно курса и прервал радиосвязь.

Как только бомбардировщики вошли в воздушный коридор над Бремерхафеном, отовсюду взметнулись в поднебесье немецкие истребители, а зенитные орудия обрушили на эскадрилью огненный шквал. Самолет командира стремительно пошел на снижение для нанесения точного бомбового удара, но был тут же сбит.

Заместитель командира, ценя жизнь пилотов и самолеты больше, чем начальствовавший над ними воспитанник Уэст-Пойнта, приказал немедля сбросить к чертовой матери все бомбы и, освободившись от груза, как можно быстрее набрать высоту, где их не достал бы зенитный огонь и истребители уже не так им были бы страшны.

Однако для некоторых экипажей данный приказ запоздал. Один из бомбардировщиков загорелся и вошел в штопор, оставив в небе трех парашютистов. Еще две машины получили такие серьезные повреждения, что начали сбрасывать высоту. Летчики и остальные члены воздушных команд подбитых самолетов поспешили спрыгнуть с парашютами. Те, кто оставался в живых. Остальные бомбардировщики, преследуемые «мессершмиттами», продолжали набирать высоту. Поднимались все выше и выше, пока не оказались наконец в безопасности. И тогда поступило распоряжение надеть кислородные маски. Но, как выяснилось, некоторые из них не давали никакого эффекта.

Четыре минуты спустя остатки эскадрильи шли уже чистым, безоблачным полуночным небом, казавшимся особенно ясным в условиях субстратосферы с ее разреженным воздухом. Сияли неправдоподобно яркие звезды, лила свой свет невероятно огромных размеров луна.