— Я тебя вижу, — прошептал я.
— Я тоже тебя вижу, — ответила она, улыбнувшись.
Заговори вдруг со мной собака, я удивился бы меньше. Все еще ошеломленный, я медленно протянул к ней руку — туда, где, как мне казалось, она сидит, прямо напротив меня. Но едва моя рука приблизилась, девушка отпрянула.
— Я наблюдаю за тобой уже много лет, — сказала она.
— Кофе?
Она кивнула.
— Ты ведь синестетик, правильно?
— Да, — согласился я. — Но ведь ты плод моего воображения, продукт неврологической аномалии.
Тут она рассмеялась и возразила:
— Нет, это ты такой.
После первого обмена словами мы некоторое время молчали. Наверное, я все еще не вышел из легкого шока. «Этого не может быть», раз за разом мысленно повторял я… но вот же она, совсем рядом, я даже слышу ее дыхание. Анна выглядела намного четче, чем когда я видел ее прежде, под воздействием кофейного мороженого. И теперь благодаря вкусу кофе, не разбавленного сливками, сахаром и холодом, ее образ оставался четким целых несколько минут подряд и лишь затем начинал затуманиваться по краям, вынуждая меня сделать новый глоток. Когда я поднес чашку к губам, она сделала то же движение одновременно со мной — словно была моим отражением. Или я был ее отражением. Мы улыбнулись.
— Я сейчас в таком месте, где не могу с тобой говорить. А то все решат, что я сошел с ума, — прошептал я.
— И я в такой же ситуации.
— Дай мне полчаса, а затем выпей еще кофе, и мы сможем поговорить без помех.
Она кивнула и стала смотреть, как я подзываю официантку.
К тому времени когда официантка подошла, Анна уже растаяла туманным облачком, как тает выдохнутый курильщиком дым. Меня это не волновало — ведь я знал, что ее никто не может увидеть. Пока под моим счетом не подвели итог, я заказал три чашки кофе с собой.
— Этот кофе — замечательная вещь, правда? — спросила официантка. — Клянусь. До сих пор не могу поверить, что никогда раньше вы его не пробовали. Я пью его столько, что у меня даже кровь на три четверти превратилась в кофе.
— Чудесная вещь, — согласился я.
Воистину чудесная, потому что он пробудил мои чувства, и я шагал сквозь морозную ветреную ночь, неся коробку с тремя упакованными чашками эликсира, преисполненный радости мальчишки, который в пятницу мчится домой после уроков. Я не мог не осознать абсурдности всей этой ситуации и рассмеялся, вспомнив, как шепотом сообщил ей свой план — выждать полчаса, а потом выпить еще кофе. Меня возбуждало, что при этом мы походили на заговорщиков, и я осознал — впервые с тех пор, как видел ее в последний раз, — что за эти годы Анна выросла, повзрослела и стала еще прекраснее.
Вернувшись в бунгало, я поставил в микроволновку на кухне первый из больших пенопластовых контейнеров с кофе и включил подогрев на тридцать секунд. Меня снедала тревога. А вдруг в мире Анны время течет иначе, и мои полчаса могут обернуться для нее двумя или тремя днями? Поэтому, едва микроволновка звякнула, отмерив заданное время, я достал контейнер, уселся за кухонный столик и щедро глотнул темного настоя. И, даже не успев опустить чашку, увидел Анну, сидящую напротив меня.
— Я знаю, что тебя зовут Анна, — выпалил я. — Увидел имя на одном из твоих альбомов.
Она уложила прядку волос за левое ухо и спросила:
— А как зовут тебя?
— Уильям. — Потом я рассказал ей о кофейном мороженом и как увидел ее в первый раз.
— А я помню, — поведала она, — что когда мне было лет девять, отец оставил на столе недопитую чашку кофе. Я сделала глоточек и вдруг увидела тебя, за пианино. Тогда я подумала, что ты привидение, побежала к маме, хотела ей тебя показать, но когда мы вернулись, ты уже исчез. Мама не обратила на мои слова внимания, потому что из-за синестезии я вечно пыталась описать ей то, что не имело для нее смысла.
— А когда ты поняла, что причина — в кофе?
— Через некоторое время. Как-то утром во время завтрака мне налили немного кофе, я выпила и сразу увидела тебя. Ты сидел за нашим обеденным столом, и вид у тебя был такой одинокий, несчастный… Я тогда едва сдержалась, чтобы не проболтаться о тебе. А потом сообразила, что к чему. И после этого старалась взглянуть на тебя как можно чаще. Когда ты был моложе, то часто выглядел очень печальным. Уж это я знаю.
Я взглянул в ее лицо — единственному человеку, которого я искренне волновал, — и на глазах у меня едва не выступили слезы. Перед Анной прошла вся моя жизнь. Значит, я был не столь одинок, как всегда думал.
— Ты замечательная художница.
Она улыбнулась:
— Я отлично рисую карандашом, но мои профессора требуют изобразить что-нибудь в цвете. Над этим я сейчас и работаю.
Во время разговора мы периодически делали по глотку кофе, поддерживая связь. Как выяснилось, она тоже сбежала от привычной рутины и сняла себе квартирку, чтобы поработать над заданным рисунком. Мы вообще обнаружили множество совпадений в наших жизнях. Она призналась, что в детстве тоже была одинока, а родителям также пришлось очень нелегко из-за ее синестезии. Как она выразилась: «Пока мы не обнаружили, что все это реальность, они, кажется, думали, что я сумасшедшая». Анна рассмеялась, но по выражению ее глаз я мог судить, насколько это на нее повлияло.
— Ты кому-нибудь говорила обо мне?
— Только своему терапевту. И мне так полегчало, когда он сказал, что слышал о редких случаях вроде моего.
Это откровение меня насторожило, ведь Стэллин говорил, что в специальной литературе ничего подобного ему не попадалось. Следствия подобной нестыковки мгновенно напомнили мне, что Анна не реальна, но я быстро отогнал эту мысль и продолжил разговор.
В тот раз, растягивая имевшийся у нас запас кофе, мы пробыли вместе до двух часов ночи, рассказывая друг другу о своей жизни, творческих идеях, мечтах о будущем. Как выяснилось, синестетические ощущения у нас сходные, а чувственное восприятие преобразуется с одинаковыми результатами. Например, и для меня, и для нее запах свежескошенной травы был круглым, а звук автомобильного клаксона имел вкус лимона или апельсина. Анна рассказала, что ее отец был музыкантом-самоучкой, любителем пианино и классической музыки. Я объяснял ей тонкости композиции задуманной фуги, как вдруг она заглянула в свою чашку и сказала:
— Ой, а у меня кончился кофе.
Я заглянул в свою и понял, что только что выпил последний глоток.
— Завтра в полдень, — предложила Анна, когда ее образ начал таять.
— Да! — крикнул я в ответ, боясь не быть услышанным.
Тут она стала фантомом, дымкой, воспоминанием, а я остался в одиночестве, уставясь в стену кухни. Без Анны я не смог долго усидеть на месте. По жилам струился весь выпитый кофе, а поскольку моя хрупкая нервная система никогда прежде не знала, что такое стимулятор, руки буквально тряслись. Я понял, что о сне можно забыть, и, побродив около часа по комнаткам бунгало, уселся за стол, решив проверить, смогу ли что-нибудь сделать с заброшенной фугой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});