— Знаю, Боря, знаю. Не понаслышке. Как ты думаешь, чьих рук это поганое дело?
— Теряюсь в догадках.
— Ты уж, пожалуйста, найди гаденыша.
— Я попытаюсь, конечно. Но.
— Никаких «но», — отрезал Воротилкин и отключился.
Вот это бомба! И главное, ведь если не найдет — подозрение падет на него самого. Он вспомнил, как Воротилкин вызывал его в свой «гаражик» полтора года назад и просил его, председателя, подписать от имени членов ТСЖ отсутствие возражений на строительство «Чертова пальца». Иванько понимал, что подпись в итоге будет стоить ему теплого насиженного места, и колебался. Колебался до тех пор, пока не выторговал у Воротилкина обещание пролоббировать его рекламный проект в дорожной инспекции. Воротилкин выполнил обещание — всю страну украсили «плюсы» Иванько.
Ну откуда, откуда ему знать, кто высек эту надпись? Может, помощник что подслушал и настучал. Может, водитель сболтнул в своей водительской тусовке. Может, жена Воротилкина кому-то похвасталась. И в конце концов, он, Иванько, пиарщик из бывших ракетчиков, но ведь не сыщик! Все планы на день рухнули как одноразовое бунгало в трущобах Рио. Он прошел запутанными коридорами партийного штаба, натыкаясь в неосвещенных углах на монолитные сейфы эпохи советской совсекретности, открыл скрипучую дубовую дверь и вышел к переполненной автостоянке. Водитель по прозвищу Змей Горыныч сладко храпел, откинувшись на комфортном сиденье. От его мощного рыка стекла в машине мелко дрожали.
Иванько постучал в стекло, рык моментально прекратился.
— Домой! — буркнул он, залезая на заднее сиденье.
— Ну вот и правильно, — моментально включился водитель. — Поспать вам надо, Борис Игорич. Не бережете вы себя, все о стране думаете.
— Хватит квохтать, Горыныч! Включи тишину! — оборвал его Иванько и устало откинулся на сиденье.
Водитель затих.
Машина с трудом пробиралась сквозь пятничные пробки. Десять часов утра, а народ уже ринулся на выезд из центра — когда въехать-то успели! Они медленно ползли по Кутузовскому, пока не встали вовсе. Через двадцать минут всеобщего стояния мимо с гиканьем и свистом промчался кортеж самого Сам Самыча. Машины тронулись с места и поползли дальше.
Выйдя у подъезда и отпустив водителя пообедать, Иванько домой, однако, не пошел. Он обогнул здание и направился к избушке на бетонных ножках, которую арендовала у ТСЖ потомственная вещунья Пелагея. Услуги Пелагеи пользовалась заслуженным спросом у жителей и жительниц «Куполов». Кому мужа найти загулявшего, кому — компаньонов, отчаливших вместе с «общаком» в неизвестном направлении, кому — машину украденную. Иванько тоже Пелагея пользовала, в исключительных, конечно, случаях, потому как в целом во всяких там экстрасенсов и колдунов он не верил. Но тут случай был тот самый, исключительный.
Боря постучал условным стуком — дверка и открылась.
— Что, Борисушка, невесел, что головушку повесил? — начала традиционный запев вещунья. Иванько недовольно поморщился. — Ладно, Боря, чаю, кофе или все на фиг?
— Все на фиг, Геюшка. Не естся мне, не пьется и не спится.
— Ну, поведай мне о своей кручинушке.
Борис поведал, не вдаваясь, однако, в детали, не называя имен, не раскрывая паролей и явок. С одной стороны, вещунье они ни к чему, а с другой — береженого бог бережет.
— Фото есть какое? — спросила вещунья.
Иванько молча протянул айфон с фотографией десяти бетонных кучек, которую он сделал, въезжая в комплекс.
Пелагея долго молчала, сосредоточенно водя рукой по теплому замызганному экрану.
— Паук это сделал, Боренька. Образ мне такой идет — всех он опутал паутиной проводов, всех затянул в свои сети, про всех все знает и власть имеет надо всеми.
— Что ты, баба, белены объелась? Какой еще паук?
— Оборотень, Боренька, человек-паук.
— Где искать-то этого членистоногого?
— В сердце, в самом сердце ищи, Боренька. Только трогать его нельзя — неприкасаемый он.
— Да трогать я и не собираюсь. Ты мне имя, имя только скажи.
— Буква мне идет такая, на виселицу похожая.
— С одной ногой виселица или с двумя?
— С одной, сердешный, с одной.
С одной, «Г», значит. Геннадий, Григорий, Генрих, Гарик, Герасим, Муму. Тьфу ты! Черт его знает.
— А больше ничего не видишь?
— Сдается мне, что он — гей. — Пелагея вздохнула. — Мелковато изображение-то.
— Так оригинал под боком.
— Ну тогда ты, молодец, не кручинься. Ступай себе с богом. А я пойду поразнюхаю надпись. Может, чего и вынюхаю.
Иванько вышел из избушки и отправился в салон тайского массажа, занимавший соседнее с Пелагеей помещение. Выворачивание суставов и ходьба коленями по его одеревеневшему телу, надеялся склонный к мазохизму Борис, отвлечет от тяжких дум о судьбах отечества и личных перипетиях. Вещунья Пелагея поправила перед зеркалом свой красочный прикид, приколола на все нужные места амулеты от сглаза, подхватила метлу — отбиваться от бесов, и отправилась к первоисточнику — вынюхивать аэрозольную краску драматической надписи.
13 апреля, 11 час. 30 мин
Геймураз Вездесущий
Глубоко законспирированный туркменский разведчик Геймураз Ненашевич Козюлькулиев искусно расставлял обширные шпионские сети. Человек-паук прыгал с подоконника на подоконник своего дома на крыше «Золотых куполов», расправляя и закрепляя сложную систему проводов и антенн, издали похожую на дизайнерские занавески.
Геймураз никогда не бывал на исторической родине — он покинул ее еще во чреве матери и родился коренным москвичом. Однако его отец — идеологический работник во втором поколении — воспитал сына настоящим патриотом Туркмении. Он рассказывал сыну про Тюркский каганат, про державу Ганзевитов, про опустошительное монгольское нашествие, от которого туркмены не могут оправиться и по сей день. Умный мальчик, в артериально-венозной системе которого текла древняя шахская кровь, блестяще закончил мехмат МГУ и поступил на работу в «почтовый ящик», как называли в советские годы оборонные предприятия.
Внезапное обретение Туркменистаном независимости в результате распада Советского Союза глубоко озадачило весь туркменский народ в целом и Геймураза как его отдельного представителя. Иссяк источник пропитания, худо-бедно поддерживавший гордых потомков текинцев и эрсари. Ничего не оставалось туркменам, кроме песков и нефти, а нефть пить и кушать они на тот момент еще не научились. Сам Туркменбаши, бывший первый секретарь местного отделения КПСС, просивший называть его теперь Просто Шах, обратился к толковому Геймуразу за срочной помощью.
Сердце у Геймураза было отзывчивое, а голова — светлая. Аналитический мозг моментально просканировал ситуацию. Россия переходила к новым, капиталистическим отношениям, и этим надо было быстро и точно воспользоваться. Геймураз, который к тому времени уже возглавлял свой «почтовый ящик», срочно его приватизировал, дал ему неброское название «Флажок», через туркменских посредников закупил новейшее американское оборудование для систем секретной связи и стал эксклюзивным поставщиком оного для правительственных и силовых структур суверенной России. Туркменское же государство на последние деньги приобрело у японцев подслушивающую технику последнего поколения и отправило ее древним шелковым путем прямо в логово Геймураза, расположенное в самом сердце «Золотых куполов».
Человек-паук стал вхож повсюду: в сортир президента, в спальню премьера и даже в постирочную председателя Центробанка. И везде расселял он своих жучков и червячков. Его пустынное происхождение создавало ему отличное прикрытие. Ни один функционер в здравом уме и трезвой памяти не мог заподозрить человека с фамилией Козюлькулиев в работе на акул империализма. А он на них и не работал. Он действовал в интересах своей исторической родины. А уж что делала голодная родина с его добычей — это другой вопрос.
Поток сверхсекретной информации тек прямым ходом в каракумскую пустыню, где для ее хранения создали целую систему подземных резервуаров — чтобы предотвратить возможное испарение в горячем каракумском воздухе. Именно туда и направляли мировые сверхдержавы свои порожние информовозы.
Туркмения продавала США драгоценные знания за твердолобую зеленую валюту, а с Индией и Китаем был налажен бартерный обмен. За один маленький секрет Индия поставляла тонну риса, а за большой — тонну чая. Китай же платил товарами народного потребления: за один маленький секрет — тонну пластиковых вееров, за один большой — кондиционер «Хуйдай».
И только Израилю — врагу всех мусульман — разведданные не продавали. Не из идеологических соображений, нет — просто у Израиля в каждом российском сортире были свои глаза и уши, и потребности в туркменском источнике он не испытывал.