Володька завербовался на севера сразу по возвращении из армии. Сыграв быструю свадьбу с верно дожидавшейся его два года соседкой Томкой, они собрали нехитрые пожитки в клеенчатый чемоданчик и, расцеловав многочисленную родню, отбыли в загадочный Новый Уренгой. Володька сел там за привычную баранку, Тома пошла в маляры-штукатуры и двадцать пять лет красила новостройки, заработав хронический бронхит и стойкий артрит. Особых денег им скопить не удалось — жизнь на северах недешевая, да и болезненных девочек, появившихся одна за другой, требовалось вывозить каждый год в санаторий на большую землю. Жили они одной мечтой — когда-нибудь уехать и получить от государства за заслуги перед отечеством квартиру в родной теплой Молдавии, выращивать помидоры на дачном участке и давить домашнее вино. Знали бы они, что привычный советский строй полетит в тартарары, что не видать им государственной квартиры как своих прикрытых шапками ушей, удрали бы они из этого Уренгоя давным-давно. Уехать все равно пришлось, жена и дочери непрерывно надсадно кашляли, и доктора категорически рекомендовали сменить климат. Родительский дом Володьки был в то время уже густо заселен многочисленными племянниками и племянницами, да и Томкины родители могли предложить им для проживания разве что летнюю кухню.
Они уехали в Кишинев, сняли худой домишко, посадили помидоры и стали жить. Томкин бронхит прошел, в отличие от артрита. Руки ее с трудом справлялись с плошками-поварешками, и вскоре в доме вывелась вся бьющаяся посуда. Окрепшие в тепле девицы расцвели и быстро, не раздумывая, выскочили замуж за таких же зеленых и глупых — как будто боялись опоздать расплодить нищету. Володька помаялся-помаялся и завербовался в Москву. За руль сесть опасался — город большой, машины дорогие, водители наглые, зацепишь кого — до смерти не расплатишься. А вот самоходка-поломойка в теплом паркинге — другое дело. И ночлежка рядом. Владимир Владимирович работой дорожил. Опять же, какая красота вокруг — просто автомобильная выставка премьер-класса. Иногда тайком он гладил этих породистых коней, тихонечко, чтобы ненароком не сработала сигнализация. Очень хотелось ему рассмотреть и кабриолеты — но эти стояли вечно зачехленными сиротами, покрытые пылью, как Спящая красавица в ожидании принца. Хозяева иногда выгуливали их в летнюю пору, но не часто и не все.
Выйдя на яркий свет паркинга, он споткнулся о невесть откуда взявшуюся здесь метлу. Путяну потер глаза. Сегодня он не выспался — насосный агрегат как-то по-особому натужно гремел, как будто возмущался чем. Агрегат этот выполнял жизненно важную функцию — качал помои и фекалии жильцов наверх, на горку, туда, где тридцатью метрами выше располагался городской канализационный коллектор. На днях главный инженер ТСЖ — бывший главврач Грозненской горбольницы — приводил с собой консилиум, то есть спецов из техбюро, и Путяну лично слышал вердикт, вынесенный агрегату: «Пациент скорее жив, чем мертв, но прогноз неблагоприятный». Скорее бы уж отремонтировали — спать же совершенно невозможно.
Он включил поломойку и погнал ее в девятую секцию — восьмую он закончил до обеда. Распростертого Тимона он увидел сразу, как только завернул за угол. Сердце его ушло в пятки — он был один на один с бездыханной знаменитостью. Что делать? Скрыться и подождать, пока не появится охранник на велике, делающий объезд паркинга каждый час? Или самому бежать к охране? А вдруг обвинят, что это он на Тимона наехал своей поломойкой? А тут ведь доктор нужен. Путяну подбежал к телефону на стене и набрал номер инженерной службы.
— Султаныч, уважаемый, извините, тут беда в девятой. Нет, насос еще скрипит. Вы тут нужны как доктор. Нет, резать никого не надо. Что случилось? Звездун этот наш, ну, который весь в наколках, похоже, залезал на мотоцикл, зацепился мотней о руль, ну и звезданулся. Лежит недвижно.
Нет, как звезданулся, я сам не видел. Нет, охрану не вызывал. Вы же знаете мое щекотливое положение — я вроде как здесь работаю, но в списках не значусь. А если вдруг менты? Кто обнаружил? На каком основании находился в паркинге возле немереных материальных ценностей? Упекут, и поминай как звали. Нет, я к нему не подходил. А вдруг на нем мои отпечатки найдут? Покушение пришьют. А вы вроде как мимо в насосную по делу шли, мотор послушать, бац — и наткнулись. А я в этот момент въеду в секцию на своем «керхере», мы его погрузим и на свежий воздух. Только вы уж, пожалуйста, быстрее. А я тут за уголком подожду, вроде как проезд между секциями мою.
13 апреля, 15 час. 20 мин
Главврач Султаныч
Шахмар Султанович Казбеков служил главным инженером ТСЖ последние шесть месяцев, придя на этот пост с честно заслуженного отдыха. У подчиненных сантехников, электриков, дворников и плотников был в большом почете, хотя слабо знал профессиональную терминологию и, описывая любой аппарат, называл его «эта штука». Зато если живот сильно прихватит или грипп скосит, Султаныч всегда давал квалифицированный совет, и при этом бесплатно.
По профессии Казбеков был хирургом, хотя в детстве мечтал стать инженером-электриком — хотел нести людям свет и электрифицировать отдаленный горный аул, в котором жили его дедушка и бабушка. Но его папа-хирург настоял на мединституте, а против отца уважительный Шахмар пойти не смел. К четвертому курсу преподаватели переименовали имя Шахмар в Кошмар и предрекали ему тюрьму после первой же самостоятельно проведенной операции. В тюрьму Шахмар не хотел, поэтому стал комсомольским активистом. Он сделал блестящую партийно-административную карьеру и стал главным врачом Грозненской горбольницы. Теперь он вполне соответствовал значению своего имени — справедливый правитель. Дело свое любил, и персонал его обожал. И даже когда в девяностые над Грозным сгустились военные тучи, ни о каких переездах слышать не хотел. До бомбежки 1998 года.
Когда начались «контртеррористические» операции, в больницу хлынул поток раненых. В первую очередь оперировали детей и женщин. Хирурги и операционные сестры валились с ног, но не прекращали работать даже во время бомбежек. Шахмар вошел в операционную, намереваясь подменить одну из сестер, молоденькую девочку, которая от изнеможения роняла инструменты. «Что-то мне нехорошо», — произнес хирург Михайлов, положил скальпель, шатаясь, вышел в коридор и побрел к ординаторской. Через пару минут из-за закрытой двери операционной Казбеков услышал взрыв, дверь сорвалась с петель и полетела прямо на него. Лампы над операционным столом погасли. Зато из дверного проема хлынул солнечный свет — за дверью зияла пустота… Такая же пустота зияла на месте фамильного дома Казбековых, до которого Шахмар Султанович добрался после эвакуации уцелевших больных и медперсонала. Хорошо, что сыновья к тому времени уже прочно осели в Москве…
Так вот, в три часа двадцать минут после полудня Шахмар Султаныч появился в девятой секции со стороны лифтов с аптечкой в руках. Навстречу ему ехал на своей поломойке Владимир Владимирович. Встретились они у тела Тимона.
— Тривиальный обморок, — констатировал Султаныч после беглого осмотра. — Давай, тащи его вот сюда, на лавочку, — скомандовал он полотеру.
Уложив легковесную звезду на дерматиновую обивку лавки и сняв с него мотоциклетную каску с рогами антилопы, главврач смочил нашатырем ватку и сунул ее под нос пострадавшего. Тимон очнулся и тут же впал в истерику, изрыгая проклятия в адрес вандала. Султаныч протянул ему пузырек с валерьянкой. Бухтияров выпил его одним махом и моментально успокоился.
— Я знаю, кто это сделал, — твердо сказал он.
— Ну, по-моему, моя миссия закончена, — пришел к выводу главврач. — Вызывай ментов, — посоветовал он Тимону.
— Нет, я лучше сначала сделаю звонок другу, — решил тот.
— Хозяин — барин, — пожал плечами Султаныч и удалился в сторону насосной.
Путяновская поломойка хвостиком последовала за ним, оставляя за собой на полу влажный след.
13 апреля, 15 час. 30 мин
Следопыт Загребчук
Леонид Сергеевич Загребчук был ментом, то есть когда-то был ментом на службе у государства. В молодые годы. Ушел по собственному желанию. Создал фирму по безопасности и контрбезопасности. Успешно оказывает соответствующие услуги заинтересованным гражданам. Именно его номер набирал сейчас сильно расстроенный, но собравший всю волю в разрисованный кулак Тимофей Бахтияров. «Леня, это я. Кто я? Я, Тимон. Не узнал? Плохо слышно? Я из паркинга звоню. Дело есть. Ты дома? Можешь спуститься? Я тут на твоей лавочке сижу».
Леня не заставил себя ждать. Он выскочил перед Тимоном из бокового прохода, как черт из мешка достопочтенной Солохи, в свитере на голое тело и шлепанцах на босу ногу. «Вот, пригодился мой кухонный уголок, — удовлетворенно сказал он. — А то достали меня эти общественники из ТСЖ: убери эти дрова советского покроя, пожарная безопасность, предписание. А где вот присесть, поговорить? Так что случилось?»