физического. Как-то смотрели с ней по телеку про нобелевскую премию. Услышав сумму премии, бабушка долго материлась
— Как можно такие деньжищи выдавать ни за что? Че он там сделал? Какую-то книжку написал, че их не писать-то, разве это работа. Ты бы попробовал лопатой помахать!
Как-то я имела неосторожность сказать, что соседка тетя Нина прекрасно выглядит для своих лет.
— Че она, выработалась? Всю жизнь на жопе ровно просидела в бухгалтерии. Ей бы, как мне повкалывать, сдохла б давно.
Больше, чем людей интеллектуального труда, бабушка ненавидит артистов. “Да я б ей даже двойку не поставила!” — негодовала она, смотря “Утреннюю звезду”. По ее авторитетному мнению, ни один из участников не был достоин победы. Но самые недостойные работники — современные артисты, “прошмандовки”, которые дрыгаются на сцене. За песенки и танцульки вообще грех хоть копейку давать, а они мильонами ворочают.
Какие разные ценности могут быть у людей. Даже в одной семье. Мамина родня — сплошь интеллигенция, педагоги, инженеры. Полки ломятся от книг. Главное — мозг. Папина семья — от сохи, главное, чтоб был огород, куры. Главное — желудок. “Брюшко не набьешь, так и жить незачем”. И хороший урожай картохи — главная цель. Узнав, про мое замужество, первое, что спросила бабушка: “А картошку твой муж копать умеет?”
Как мои родители, такие разные люди, просто противоположные, смогли прожить тридцать лет, что их свело? Противоположности притягиваются? А что свело меня с мужем? С ним не надо было тянуться, расти, и шагать на цыпочках. Была уверена, что настолько выше его, шикарна и недостижима, что он молиться на меня будет, на руках носить, благодарен по гроб жизни, что такая королева на него взглянула. Собственно, не он один был выбран по такому принципу.
В юные годы я устала тянуться и выворачивать мехом наружу перед товарищами, которые были “выше меня”, богаче, сильнее, успешнее. Прыгала перед ними, как Моська на задних лапах. Смотри, смотри, я хорошая, я еще вот так могу и вот так, ну же, снизойди до меня. Снисходили. И понимали, что снизошли. Поэтому не уважали, оскорбляли, наслаждались, играли и выбрасывали. А как еще можно с Моськой поступить? Не брать же ее в свой дом, чтобы заботиться и с радостью ждать щенков.
Устав быть Моськой, решила перейти на другую сторону — выбирать тех, кто перед тобой на задних лапах. Захотела — косточку кинула, за ухом почесала. Мечтала о собачьей преданности в свой адрес. Оказалось, что Моськой быть никто не хочет. Могут и цапнуть больно и облаять, а то и вообще загрызть. Чувствуют надуманное превосходство. И не прощают, сбрасывают с вершины, фейсом в асфальт.
Не удалась ни одна из стратегий. Как говориться, на цыпочках долго не простоишь и на корточках неудобно. Будь своего роста. Но я не встречала мужчин моего роста. Возможно, такого просто не существует.
****
Рядом со мной в парке села бабуля. От нее веяло спокойствием, добротой. Такие редко встречаются. Как нужно прожить жизнь, чтобы не озлобиться и не сломаться? Да просто, чтобы находить в себе силы и желание встать утром и пойти гулять в парке, а не залипнуть в телике. Мне кажется, я в старости буду ненавидеть всех, сидеть дома сутками и выскакивать в подъезд, орать на соседей, что громко хлопают дверью и стучат каблуками.
Как то давно мы с подружкой Сонькой снимали квартиру и регулярно получали нагоняи от такой вот бабки. За громкий стук каблуков, за то, что премся в лифт, хотя могли бы и пешком подняться. Огромную ненависть у нее вызывали немытые полы в общем тамбуре. График дежурства болтался на двери тамбура. Мы частенько упускали свои дежурные дни. Бабка терпела строго до 20:00 и начинала стучаться с вопросом почему пол еще не мыт. Как-то раз подруга вымыла пол, но бабка все равно пришла.
— Я мыла сегодня утром, — честно ответила подруга.
— Значит плохо мыла, раз он все равно грязный. Мать не научила что ли? Только губы малевать умеете.
— В следующий раз я после помывки постучу к вам, чтоб вы лично увидели, — примирительно сказала Сонька. Она работала в бухгалтерии ЖЭКа. Опыт общения с бабками колоссальный. Всех менеджеров по работе с клиентами я бы отправляла не на тренинги и к коучам по успешным переговорам, а на стажировку в бухгалтерию ЖЭКа. После такого опыта становишься всемогущим властителем душ со стальными яйцами.
Но следующее поломытье выпало мне. Я как раз вернулась со свидания, на котором мне категорично заявили о разрыве. Сидела в прихожей в пуховике, плакала. Бабка нагрянула. То ли караулила у дверей, то ли услышала стук шпилек.
— Че опять пол не мыли? Вам напоминать надо? И не говори, что мыла, я весь день хожу смотрю, ни разу мокрый не был.
Я захлопнула дверь. Не сняв сапоги, набрала воды в ведро. Вылила на пол в тамбуре, развезла лужу шваброй, постучала к бабке:
— Вот! Помыла! Видите теперь, что он мокрый?
— Ты че натворила, сука? — завопила она. — Я добьюсь, чтобы вас выселили, щас же позвоню в милицию и хозяйке!
— Да звоните, бога ради. Вам, может, жить осталось два понедельника, больше подумать не о чем, только про грязный пол?
Я захлопнула дверь, ушла курить на балкон. Хотя с Сонькой договаривались не курить в квартире. Да, будет неудобно перед подругой, если нас выкинут с хаты. Ну че я сорвалась-то, руки б не отсохли протереть этот сраный пол. Щас вот хапну проблем с переездом, с Сонькой поругаюсь.
Казалось, все обошлось. Прошла пара недель. Я столкнулась с кучкой людей, выходящих из бабкиной квартиры.
— Еще раз соболезнуем, держись. Достойно проводили, мама не обидится, — говорила женщина в зеленом пуховике хмурому седоватому мужику, который остался стоять на пороге квартиры.
Я посторонилась, пропуская людей к выходу. На полу тамбура засохли следы мартовской снегокаши. Мужчина закрыл дверь. Я не осмелилась спросить, что стало с бабкой. Глупый вопрос. И так все ясно.
Достала бутылку с вином. Курила прямо в квартире. Пришла Сонька, вывалила ей историю про мои слова, ставшие пророчеством.
— Это я виновата, прокляла ее. Я ж вроде не цыганка, чтоб вот так человека припечатать на смерть. Нафига сказала про эти два понедельника. Дурацкая пословица. Сонь, не представляешь, как мне стыдно.
— Че ты мозг засираешь? Бабке лет немало было. Ты причем? Лучше б передо мной стыдилась, что закурила всю хату, дышать нечем! Договорились же, что не куришь в квартире.
— Прости, — я открыла окно посильнее. — Знаешь,