Читать интересную книгу И будем живы - Валерий Горбань

Игорь убежденно презирал и ненавидел тех, кто жирует на чужой беде, на обмане ближних, на их слезах и, уж тем более — крови. И никогда не верил в дружбу разного рода «братков», особенно из блатной воровской среды. И не без оснований. Что бы там не ваяли в своих фильмах наемные режиссеры, и как бы не впадали в экстаз от «благородных» бандитов экзальтированные дамочки, не было в его практике, за одним-единственным исключением, случая, чтобы кто-то из этих, живущих по волчьим законам человекоподобных, не сдал с потрохами любого из своих собратьев, если этого требовала его личная выгода и безопасность.

Но, как ни странно, к этим двум Санькам Игорь не испытывал никакой особенной неприязни. Скорей, наоборот.

Во-первых, будучи отчаянными и жесткими бойцами, они успешно зарабатывали себе на веселую жизнь, участвуя в разного рода разборках среди не поделивших «бабки» дельцов. Но никогда не светились в делах, связанных с насилием и жестокостью по отношению к беззащитным и беспомощным людям. Чудик, может быть, и порезвился бы иной раз, но Князь так и не смог переступить грань, отделяющую рискового авантюриста от конченого негодяя. И, пользуясь своим влиянием на приятеля, удерживал того от наиболее грязных приключений.

А во-вторых, эта парочка и была тем самым исключением, о котором говорилось выше.

Однажды, они, прилично поддатые, попались на машине известному всему городу своей принципиальностью гаишнику Якову. Автомобиль был отправлен на штрафплощадку, а права сидевшего за рулем Князя мгновенно изъяты. Ситуация для Санек была практически безнадежной, но уговорить Якова похерить дело за соответствующую мзду они все же попытались. Хуже не будет, а попытка — не пытка. Но, им вдвойне не повезло. Случайно узнавший об этом инциденте Игорь попросил Якова подыграть немного, изобразить «готовность к диалогу» и задокументировать покушение на дачу взятки. Конечно, эта комбинация слегка попахивала провокацией. Но, во-первых, никто их за руку к сотруднику ГАИ с долларами и бутылкой виски не вел. А во-вторых, никто их и сажать не собирался. Зато, припереть к стене и под угрозой лет так пяти отсидки, поговорить о внутренних делах группировки «спортсменов», с которой эта парочка тесно общалась — было бы просто замечательно. Много они знали и про воровские заморочки в городе, частенько пересекаясь с блатными то в общих делах, то в конфликтах. Да и друг про друга могли бы сообщить немало интересного.

Проделано все было изящно, на первоклассном оперативном уровне. Запись получилась идеальной, вещдоки изъяли в присутствии «своих», безупречно надежных понятых.

Но вот дальше все пошло не совсем по плану. Чудик, улыбаясь своей обаятельной, добродушной и немного странноватой улыбкой, охотно и правдиво рассказывал все, что угодно. Но лишь только разговор приближался к темам, которые могли хоть как-то затронуть интересы его приятеля, Чудик напрягался и, морща свой знаменитый лоб, начинал нести всякую ахинею. В конце концов, эти невероятно сложные умственные упражнения ему надоели, и он бесхитростно-прямо заявил:

— Виталич! Если тебе надо кого из воров посадить — нет проблем. Если хочешь, могу даже грохнуть любого из них. Или барыгу какого-нибудь. А про Саньку ты меня не спрашивай, лучше сразу сажай.

Князь с разговора о чужих делах вообще мягко соскользнул. Так, покружили немного вокруг да около. А вот в отношении своего друга он неожиданно проявил непривычную, почти чудикову прямолинейность:

— Виталич! Я, понимаю, конечно, что сделал ты нас красиво. Так и надо дуракам. Мне — особенно. Как я мог повестись, что Яков бабки брать собрался?!.. Но Чудику ты все равно ничего не пришьешь. Я все на себя возьму, так что ты его отпусти, а?

— Это уж я сам буду решать: отпускать или не отпускать. Ты мне другое скажи. Тебе не надоело все это? Ведь сядешь же. Сядешь обязательно. И рано или поздно через кровь переступишь. Сам не решишься — дружки втянут или подставят. Ты же умный парень. Бизнесом каким-нибудь займись, что ли, — и добавил с подначкой, — А Чудик тебя «крышевать» будет…

Санька тогда расхохотался от души. А просмеявшись, заговорил серьезно:

— Знаешь, Виталич, меня и самого уже притомила вся эта бодяга. И стариков жалко… Но только притихну немного, начну подумывать, чтобы завязать, как вдруг — трах-бах и все понеслось по новой! То на ребят наших кто-то наедет, нельзя не помочь. То бабки куда-то разлетятся. А куда без них? Не знаю, не знаю…. Но, наверное, все-таки надо что-то делать…

И тогда случилось нечто, для всех участников той истории, кроме Игоря, неожиданное.

Еще раз обстоятельно поговорив с Чудиком, Игорь на следующий день сокрушенно сообщил Якову, что проклятая техника опять подвела, запись разговора со «взяткодателями» не получилась. А без этой записи изъятие баксов и бутылки можно как угодно истолковать. И попросил держать язык за зубами. Нужно ли начальству знать о наших проколах? А потом, убедившись, что с подачи Якова никаких проблем не возникнет, закрылся в кабинете и пленку ту стер. Зачем документировать самого себя и свои труднообъяснимые решения. Могут найтись такие бдительные ребята, которые так все истолкуют, что будешь потом писать объяснения в инспекции по личному составу или в прокуратуре. Такой же совет — помалкивать, он дал и ошалевшим от неожиданной удачи Санькам. Только с другими комментариями: «Как бы братки не подумали, что купили вы свободу, столковавшись с операми…»

Может быть, это было и глупо. Может быть, и противозаконно, факт-то «имел место». Но не любил Игорь таких дурно припахивающих дел. Считал, что чистоплотность — это главная граница между операми и бандитами, которые в своей вечной борьбе зачастую пользуются одними и теми же оперативными приемами. И, еще, честно говоря, тронула его простая, человечная и настоящая готовность этих двух балбесов выручить друга даже ценой собственной свободы.

Тем более, что, месяц спустя, он уже с чистой совестью и полным осознанием своей правоты помог парням из «бандитского» отдела УБОП прихватить Князя на вымогательстве. Чудик, против обыкновения, приятеля не сопровождал, закрутился где-то с подружкой. Поэтому, задержание происходило спокойно и буднично. Князь, овладев собой после первых шоковых минут, даже подарил Игорю приветливую и жизнерадостную улыбку:

— Ну вот, Виталич, опять мне не повезло, придется все же переквалифицироваться в бизнесмены.

Но с бизнесом ему теперь придется подождать.

А ведь дело его уже практически сползло с вымогательства на обыкновенное самоуправство. Опять выяснилось, что бывшие партнеры, не поделив шальные деньги, привлекли к своим разбирательствам кулачных бойцов. Причем, оба. Только заявитель подобрал кадры более неудачно и был вынужден спасаться от наседавшего на пятки компаньона, прибежав с заявлением в УБОП. Так что, при наихудшем раскладе, светило Саньке месяцев шесть отсидки, не больше. Не было и смысла бегать из-за такой ерунды. Оставался бы на месте — вообще получил бы условно. В общем, снова он намудрил не по делу. Чудак-человек! А вообще-то, посидеть бы ему чуток не мешало. Охолонуть, понять истинный вкус бандитской «романтики». Так что, может быть, все и к лучшему…

Грозный

— Опять пошел развлекаться со своими русскими шлюхами! Мне уже стыдно на улицу выходить. Люди пальцами вслед показывают!

— А ты не выходи. Нечего по улицам шляться в такое время. Сиди — вон, с ребенком занимайся, — язвительно ухмыльнулся Ахмед.

Сегодня он даже не потрудился изобразить, что оправляется на службу по срочному вызову, окончательно наплевав и на внешние приличия и на самолюбие своей благоверной. Некогда было, да и неохота зря напрягаться. И без этого проблем хватает. А ведь еще вчера даже и подумать не мог, что какой-то мент, да еще свой, чеченец, вдруг решит сунуть нос в его дела. В такое-то время, в этом городе! А вот поди ж ты, нашелся умник. Ну ладно… А может, даже и хорошо. А то его ребятишки в последние дни без дела засиделись. Вот пусть и поработают, не все развлекаться.

Ахмед брезгливо обошел жену и хлопнув дверью, исчез за порогом. Было слышно, как поджидавшая его за воротами машина фыркнула мотором и покатилась вдоль улицы.

Насият, кипя, как самовар, вернулась в спальню и зло зарыдав, ничком кинулась на кровать.

— Грязный пес, пес, пес! Будь проклят тот день, когда я вышла за тебя замуж! — ее нежные, никогда не знавшие настоящей работы руки, сжавшись в кулаки, бессмысленно колотили и без того взбитую на ночь белоснежную, в затейливых кружевах подушку.

Вообще-то, эта вздорная, самодовольная, жадная двадцатипятилетняя женщина, большая любительница посплетничать и облить других грязью, и сама пользовалась дурной репутацией. Ее отец был скромным директором одного из городских рынков, но, несмотря на свою небольшую зарплату, еще в советские времена умудрился построить себе роскошный особняк. Перестроечные годы ознаменовались возведением таких же домов для двух его сыновей, трудившихся на том же рынке, один — в должности контролера, другой — сторожа. Должность младшего сына долго была любимым предметом для шуток и подначек острых на язык соседских парней. Встретившись со «сторожем» на танцах, или увидев его поздно вечером у ворот отцовского дома, редкий из них отказывал себе в удовольствии наивно спросить: