Читать интересную книгу Предтеча. Роман - Александр Бабчинецкий

– Вот ещё один! – указал какой-то селянин, ведший коня.

– Небось, ты, вьюнош, откопал вояку сего, ну, признавайся.

Говоривший сразу подошёл к раненому, пытаясь поднять его. Тот открыл глаза, лицо растянулось в улыбке.

– А ведь я отроку наказал сыскать тебя, чтобы ты меня вытащил из-под трупов, а он уже и сам справился.

Звяга повернулся к Вокше и окинул его пристальным взглядом.

– А ты что тут? Родителей потерял или ещё что?

– Побили родню мою, – прошептал, кривя губы. – Сестру вот ищу, может, видел кто её.

– Уж, часом, не Малинку ли? – осведомился подошедший незнакомец с белой тряпицей на плече.

– Её, её, родимую, её, мою матушку, – подросток закивал головой, заискивающе улыбаясь, а из глаз покатилась непокорная слеза.

– Плачь, отрок, не стыдись, не зазорно сие. Угнали сестрицу твою поганые с полоном. Всех угнали.

Голос незнакомца задрожал, кулаки сжались, желваки заиграли.

– Как ворвались степняки в городище, сестрица твоя только рану целить мне кончила. Бабы, какие тем же занимались, с криком побежали, Малинка – последней. У корчмы ей аркан набросили, повязали. Не рыдала, не рвалась, только крикнула: «Убегу!» Да, хороша, девка, шустра, – закончил незнакомец.

– Небось, к Сурожу пошли, бедолаги, – добавил Звяга.

И тут же обратился к Вокше с вопросом, что он думает делать с погибшими родителями? Юноша и сам не знал, удручённо разведя руками. Ремесленник на это высказал предложение снести тела на общее кострище, да и справить там завтра утром тризну по убитым селянам, а заодно и по угнанным селянкам, ибо из рабства ещё никто не возвращался.

– Прости уж, Смолятич, что водицей не напоил.

– Не кручинься сим, отроче. Куда же ты теперь?

– Пойду в Киев, как тятька наказывал. Может, оттуда удастся сестрицу сыскать.

– И то верно, вьюнош. Надежду не след терять, она нам жизнь облегчает, с нею и лихо – мёд. Ступай, родимец, чаю, радость ты там встретишь.

Вокша повернулся и побежал к дому. И только тут, чуть завернув за угол недогоревшей избы, он смог наконец дать волю своему нестерпимому горю и вольным слезам. В плаче и рыданиях твердил ласковые слова сестре, которая была ему и нянькой, и сиделкой, а порою даже мать заменяла. Вспоминал самое лучшее, что было связано с нею. Тут же, сжав кулаки и повернувшись на восход, поклялся Перуном непременно найти дорогую Малинушку, где бы она ни была, живою или мёртвою.

Придя домой, обнаружил, что дети уже накормлены Пешком и спят, а сам он тоже поел и дожидался возвращения хозяина.

– Ты бы тоже перекусил что, сытый ведь голодного не разумеет.

2

За столом Вокша, не торопясь, поведал другу обо всём, что удалось узнать у ратников о сестрице. И опять невольная наследница пережитого увлажнила щеку, глаза запеленило мутной поволокой.

– Не надо, не стоит сейчас. Может статься, сыщется. Слыхал я ономнясь у одного страдника дочь умыкнули тати заезжие. Родители гореванили не можно словом передать. Искали везде, куда богам было угодно указать. Год уж прошёл, а они продолжали поиски с доброй надеждой на удачу. Настойчивость и вера были вознаграждены. Отыскалась дочь его в Ромейской державе, служила в прислугах у тамошнего купца. А тот купил её у хазарина. Посоветовался страдник с роднёй да друзьями. Собрали, какие могли, гривны31 и выкупили девушку. Купец не жадным оказался.

Почти всю ночь снилась Вокше Малинка. Будто находилась она в страшном и сыром подвале, что-то там делала и одета в невероятно рваное рубище, которое и одеждой-то срамотно назвать, коль груди совсем голые. Сестрица часто смахивала ладонью капающий со лба пот. А где-то высоко, над её головой, виднелось злобно смеющееся лицо отвратительного толстяка с трясущимся подбородком.

Ещё до зари Пешок пробежал по уцелевшим, но пустым избам, где сохранился домовой обиход32 и раздобыл что можно на завтрак и в дорогу.

После подъёма все плотно позавтракали и приготовились к позднему обеду.

– Как же город тот искать станем? – спросил Пешок, дожёвывая кусок отварной говядины с ржаным хлебом.

– А вот прислоняй слух да суди: прав я или ты что предложишь. Я же смекаю идти с полудня на полночь да по дороге расспрашивать всякого встречного да поперечного, как сестрица сказывала: «Язык до Киева доведёт».

– Не всуе ли хлопоты? Небось, и здесь бы со временем обжились, а заодно и Малинку не торопясь искали.

– Вот сего ради и идём в Киев. Оттуда и за море виднее.

Сразу после всего собрались и направили стопы по северной дороге. Чуть отошли от Ратицы, Пешок встал на колени и, оборотясь на восход, творил щепотью непонятные Вокше знаки, шептал неведомые словеса. В докончание произнёс уже громче:

– Сохрани и помилуй, оборони горемычных!

Молча, почти без разговоров, шли до ближайшего поселения, но и там побывали проклятые. Вороньё тучами носилось над местом страшного разоренья и разбоя. Здесь, видимо, даже трупы некому было убрать: всюду лежали уже распухшие убитые, изрубленные, обезглавленные, источавшие нестерпимое зловоние. Кое-как всё же удалось найти съестное. Но лишь отойдя на порядочное расстояние, путники, вымученные трудным переходом, смогли наконец отдохнуть и пообедать в тени огромного дуба, росшего подле дороги. Рядом, к счастью, обнаружили родник, который раздвинул песчаное взгорочье студёными струями. Напились из него освежающей прохлады и даже соснули часок, другой. А когда встали, быстро направились дальше, но только к вечеру, уже ввиду какого-то селения решились остановиться на ночлег. И без ужина, более желающие сна, нежели пищи, уснули под неумолчный звон мошкары да комаров.

Утром отправились к людям с просьбой о помощи.

– Сам не бывал в стольном, но ведаю, что торной дорогой ступаете, отроки. Сейчас я ещё зятя поспрошаю, он уж точно знает, даром что два раза ездил туда на ярмарку.

Хозяин подворья, мужчина с окладистой бородой и живыми голубыми глазами, быстро поднялся по лестнице на сеновал. Некоторое время слышались приглушённые мужские голоса.

– Точно вам пояснил, – более вежливо добавил незнакомец, засовывая в торбу Пешка с десяток яиц. А после вынес один каравай и напоил ребят парным молоком.

В другой избе разжились репой и бобами и похлебали ржаного киселя с блинами. В третьей – дали снасти для ловитвы. Пешок с Вокшей пошли в указанном направлении, выйдя к реке, нашли заводь и в скором времени в их распоряжении было до дюжины крупных рыбин. После возвращения снастей подростки получили немного ядрицы33 и полбы34, а также лук, чеснок и укроп.

Довольные своими припасами, двинулись дальше.

– В лесу поищем грибов да ягод, в накладе не будем, чай, не зима.

Вокша хорошо умел собирать эти лесные дары и никогда не обманывал ожидания своей наставницы, Малинки. Это она обучала брата всем сноровкам да житейским хитростям. Это благодаря ей он мог сытить себя и мальцов.

И действительно, в лесу путники живо набрали рыжиков, боровиков и прочей грибной снеди. Детвора со смехом лакомилась кнежанкой да малиной. Почти день шли беженцы, отдыхали час – полтора для восстановления сил. Только к вечеру два подростка и два мальца остановились в безлюдной местности на ночлег. Солнце клонилось к закату. Вокша стоял, оглядывая окрестности. Направо от дороги темнел листвою дубово-сосновый бор, а левее – опушка леса давала хороший обзор, сторожась травянистым безлесьем.

– Здесь переночуем, Пешок, добывай полымя! Я с братьями хвороста натаскаю да сварю уху для вечери.

Весело трещит на сухих полешках огонь, разбрасывая щедрым всплеском звёздные сполохья искр, от которых порой вспыхивает близлежащая трава. Мальчики отчаянно тушат огненные игрища, рискуя обжечься. Звонким бульканьем в горшке возвестила скоро закипевшая вода. Брошены полба и соль, а спустя некое время – рыба с луком да укропом. Ароматное варево щекочет нюх, пленяет желудок. Есть хочется, страсть!

3

Три странные фигуры разорвали звёздный круг, лица людей осветились светом пламени.

– Рыба, чаю, переварилась. Проснитесь, отроци! – громко поведал один из пришельцев, самый молодой монах, на ременах (плечах), которого висела подпоясанная узким ремешком почти новая рака35. Такими же были и блестевшие от пламени костра поршени36, в которые обулись и остальные монахи. Однако порты их разнились. Второй, постарше, облачился в фелоньх37 из тёмной шерсти и стоял, опершись на дубовый посох. В чугу38 оделся третий, он выглядел старше всех, возможно, таковым и являлся.

Пешок живо сунул очищенную ветку в горшок.

– Благословен Господь! – поднял глаза на монахов. – Куда направляете стопы, святые отцы? Подсаживайтесь!