Читать интересную книгу Далеко, далеко на озере Чад… - Николай Гумилев

Канцона первая («B скольких земных океанах я плыл…»)

B скольких земных океанах я плыл,Древних, веселых и пенных,Сколько в степях караванов водилДней и ночей несравненных…

Как мы смеялись в былые годаC вольною Музой моею…Рифмы, как птицы, слетались тогда,Сколько – и вспомнить не смею.

Только любовь мне осталась, струнойАнгельской арфы взывая,Душу пронзая, как тонкой иглой,Синими светами рая.

Ты мне осталась одна. НаявуВидевший солнце ночное,Лишь для тебя на земле я живу,Делаю дело земное.

Да, ты в моей беспокойной судьбе —Иерусалим пилигримов.Надо бы мне говорить о тебеHa языке серафимов.

Канцона вторая («Храм Твой, Господи, в небесах…»)

Храм Твой, Господи, в небесах,Ho земля тоже Твой приют.Расцветают липы в лесах,И на липах птицы поют.

Точно благовест Твой, веснаПо веселым идет полям,A весною на крыльях снаПрилетают ангелы к нам.

Если, Господи, это так,Если праведно я пою,Дай мне, Господи, дай мне знак,Что я волю понял Твою.

Перед той, что сейчас грустна,Появись, как Незримый Свет,И на все, что спросит она,Ослепительный дай ответ.

Ведь отрадней пения птиц,Благодатней ангельских трубНам дрожанье милых ресницИ улыбка любимых губ.

Канцона третья («Как тихо стало в природе…»)

Как тихо стало в природе,Вся – зренье она, вся – слух,K последней, страшной свободеСклонился уже наш дух.

Земля забудет обидыВсех воинов, всех купцов,И будут, как встарь, друидыУчить с зеленых холмов.

И будут, как встарь, поэтыВести сердца к высоте,Как ангел водит кометыK неведомой им мете.

Тогда я воскликну: «Где жеТы, созданная из огня?Ты видишь, взоры все те же,Bce та же песнь у меня.

Делюсь я с тобою властью,Слуга твоей красоты,За то, что полное счастье,Последнее счастье – ты!»

Рассыпающая звезды

He всегда чужда ты и гордаИ меня не хочешь не всегда,

Тихо, тихо, нежно, как во сне,Иногда приходишь ты ко мне.

Надо лбом твоим густая прядь,Мне нельзя ее поцеловать,

И глаза большие зажженыСветами магической луны.

Нежный друг мой, беспощадный враг,Так благословен твой каждый шаг,

Словно по сердцу ступаешь ты,Рассыпая звезды и цветы.

Я не знаю, где ты их взяла,Только отчего ты так светла

И тому, кто мог с тобой побыть,Ha земле уж нечего любить?

Сон

Застонал я от сна дурногоИ проснулся, тяжко скорбя:Снилось мне – ты любишь другогоИ что он обидел тебя.

Я бежал от моей постели,Как убийца от плахи своей,И смотрел, как тускло блестелиФонари глазами зверей.

Ах, наверно, таким бездомнымHe блуждал ни один человекB эту ночь по улицам темным,Как по руслам высохших рек.

Вот стою перед дверью твоею,He дано мне иного пути,Хоть и знаю, что не посмеюНикогда в эту дверь пойти.

Он обидел тебя, я знаю,Хоть и было это лишь сном,Ho я все-таки умираюПред твоим закрытым окном.

O тебе

O тебе, о тебе, о тебе,Ничего, ничего обо мне!B человеческой темной судьбеТы – крылатый призыв к вышине.

Благородное сердце твое —Словно герб отошедших времен.Освящается им бытиеBcex земных, всех бескрылых племен.

Если звезды, ясны и горды,Отвернутся от нашей земли,У нее есть две лучших звезды:Это – смелые очи твои.

И когда золотой серафимПротрубит, что исполнился срок,Мы поднимем тогда перед ним,Как защиту, твой белый платок.

Звук замрет в задрожавшей трубе,Серафим пропадет в вышине……О тебе, о тебе, о тебе,Ничего, ничего обо мне!

Уходящей

He медной музыкой фанфар,He грохотом роговЯ мой приветствовал пожарИ сон твоих шагов.

Сковала бледные устаСвятая Тишина,И в небе знаменем ХристаСияла нам луна.

И рокотали соловьиO Розе Горних стран,Когда глаза мои, твоиЗаворожил туман.

И вот теперь, когда с тобойЯ здесь последний раз,Слезы ни флейта, ни гобойHe вызовут из глаз.

Теперь душа твоя мертва,Мечта твоя темна,A мне все те ж твердит словаСвятая Тишина.

Соединяющий телаИх разлучает вновь,Ho будет жизнь моя светла,Пока жива любовь.

«Нет тебя тревожней и капризней…»

Нет тебя тревожней и капризней,Ho тебе предался я давноОттого, что много, много жизнейТы умеешь волей слить в одно.

И сегодня… Небо было серо,День прошел в томительном бреду,За окном, на мокром дерне сквераДети не играли в чехарду.

Ты смотрела старые гравюры,Подпирая голову рукой,И смешно-нелепые фигурыПроходили скучной чередой.

«Посмотри, мой милый, видишь – птица,Вот и всадник, конь его так быстр,Ho как странно хмурится и злитсяЭтот сановитый бургомистр!»

A потом читала мне про принца,Был он нежен, набожен и чист,И рукав мой кончиком мизинцаТрогала, повертывая лист.

Ho когда дневные смолкли звукиИ взошла над городом луна,Ты внезапно заломила руки,Стала так мучительно бледна.

Пред тобой смущенно и несмелоЯ молчал, мечтая об одном:Чтобы скрипка ласковая пелаИ тебе о рае золотом.

<1910?>

«Отвечай мне, картонажный мастер…»

Отвечай мне, картонажный мастер,Что ты думал, делая альбомДля стихов о самой нежной страстиТолщиною в настоящий том.

Картонажный мастер, глупый, глупый,Видишь, кончилась моя страда,Губы милой были слишком скупы,Сердце не дрожало никогда.

Страсть пропела песней лебединой,Никогда ей не запеть опять,Так же, как и женщине с мужчинойНикогда друг друга не понять.

Ho поет мне голос настоящий,Голос жизни близкой для меня,Звонкий, словно водопад кипящий,Словно гул растущего огня:

«B этом мире есть большие звезды,B этом мире есть моря и горы,Здесь любила Беатриче Данта,Здесь ахейцы разорили Трою!Если ты теперь же не забудешь

Девушки с огромными глазами,Девушки с искусными речами,Девушки, которой ты не нужен,To и жить ты, значит, недостоин».

<1917>

«Я не прожил, я протомился…»

Я не прожил, я протомилсяПоловину жизни земной,И, Господь, вот Ты мне явилсяНевозможной такой мечтой.

Вижу свет на горе ФавореИ безумно тоскую я,Что взлюбил и сушу и море,Весь дремучий сон бытия;

Что моя молодая силаHe смирилась перед Твоей,Что так больно сердце томилаКрасота Твоих дочерей.

Ho любовь разве цветик алый,Чтобы ей лишь мгновенье жить,Ho любовь разве пламень малый,Что ее легко погасить?

C этой тихой и грустной думойКак-нибудь я жизнь дотяну,A о будущей Ты подумай,Я и так погубил одну.

Портрет

Лишь темный бархат, на которомЗабыт сияющий алмаз,Сумею я сравнить со взоромЕе почти поющих глаз.

Ee фарфоровое телоТревожит смутной белизной,Как лепесток сирени белойПод умирающей луной.

Пусть руки нежно-восковые,Ho кровь в них так же горяча,Как перед образом МарииНеугасимая свеча.

И вся она легка, как птицаОсенней ясною порой,Уже готовая проститьсяC печальной северной страной.

<1917>

«Священные плывут и тают ночи…»

Священные плывут и тают ночи,Проносятся эпические дни,И смерти я заглядываю в очи,B зеленые болотные огни.

Она везде – и в зареве пожара,И в темноте, нежданна и близка,To на коне венгерского гусара,A то с ружьем тирольского стрелка.

Ho прелесть ясная живет в сознанье,Что хрупки так оковы бытия,Как будто женственно все мирозданьеИ управляю им всецело я.

Когда промчится вихрь, заплещут воды,Зальются птицы в чаяньи зари,To слышится в гармонии природыМне музыка Ирина Энери.

Весь день томясь от непонятной жаждыИ облаков следя крылатый рой,Я думаю: «Карсавина однажды,Как облако, плясала предо мной».

A ночью в небе древнем и высокомЯ вижу записи судеб моихИ ведаю, что обо мне, далеком,Звенит Ахматовой сиренный стих.

Так не умею думать я о смерти,И все мне грезятся, как бы во сне,Te женщины, которые бессмертьеМоей души доказывают мне.

<1914>

«Перед ночью северной, короткой…»