Читать интересную книгу Литература (Русская литература XIX века). 10 класс. Часть 2 - Коллектив авторов

Сам же Михаил Евграфович выказал на службе в Вятке всю свою энергию и трудоспособность – ибо он был убежден, что можно везде «быть полезным, если есть хотение и силы позволяют». Когда он сообщает, что «целых восемь лет… вел скитальческую жизнь в глухом краю», – это отнюдь не одна из тех гипербол, которые в будущем станут типичны для его стиля. Судебные следствия и ревизии, сопряженные с долгими и дальними поездками, рассмотрение многообразнейших жалоб и прошений, даже «сухие» статистические отчеты стали для молодого энергичного человека не просто ступеньками для быстрой карьеры. Они помогли ему глубоко постичь реальную жизнь, чрезвычайно отличную даже от той, какой ее рисовали самые прогрессивные книги, статьи того времени. Томительный вятский плен обернулся великой, незаменимой школой жизни.

Итогом «обучения» в этой школе и явилась первая прославившая Салтыкова книга – «Губернские очерки» (1856–1857), написанная от имени отставного надворного советника Щедрина (вскоре эта фамилия превратится в постоянный псевдоним писателя). Вышедшая в пору севастопольского «Страшного суда», как именовали современники поражение России в Крымской войне, и начала «оттепели» (словцо, пущенное поэтом Ф. И. Тютчевым), книга Щедрина сама приобрела значение одного из исторических фактов русской жизни. Именно так аттестовал ее Чернышевский.

Почему Салтыков, как свидетельствуют мемуаристы, утверждал, что до Вятки писал ерунду? Прочтите «Запутанное дело» и ответьте на вопрос: как соотносится с этой категорической самооценкой утверждение Добролюбова, что для «Запутанного дела» характерно «живое, до боли сердечной прочувствованное отношение к бедному человечеству»?

М. Е. Салтыков-Щедрин – реформатор. «Губернские очерки». «Помпадуры и помпадурши»

Вернувшись из «вятского плена» в 1856 году, Салтыков принял самое активное участие в начатой правительством нового царя Александра II реформаторской деятельности – сначала как чиновник для особых поручений при министре внутренних дел, а затем на посту вице-губернатора в Рязани и позже в Твери. В период подготовки отмены крепостного права неизменные выступления этого либерального вице-губернатора в защиту крестьянских интересов («Я не дам в обиду мужика! Будет с него, господа, очень даже будет!» – характернейшая для него фраза) заслужили ему в помещичьей среде злобное прозвище «вице-Робеспьер». А собственная мать в сердцах однажды назвала его «волком, алчущим разорвать узы родства». Но и в радикальном демократическом журнале «Современник», в редакцию которого в 1863–1865 годах входил писатель, он стоял особняком, с нескрываемым скепсисом относясь к надеждам на скорую крестьянскую революцию и другие быстрые перемены.

«…Втискивать человечество в какие-либо новые формы жизни, к которым не привела его сама жизнь, столь же непозволительно, как и насильно удерживать его в старых формах, из которых выводит его история», – писал Салтыков-Щедрин. Фанатичные проповедники туманных «новых форм жизни» ограничивались печатными выпадами против Щедрина, иронически именуя его «чужой овцой», затесавшейся в демократический круг, важным сановником, только рядящимся в «добролюбовский костюм», а на самом деле довольствующимся «цветами невинного юмора» (так называлась крайне недоброжелательная статья Д. И. Писарева). А защитники «старых форм» не брезговали наветами и доносами на этого «чиновника, проникнутого идеями, не согласными с видами государственной пользы и законного порядка», и в 1868 году добились у царя окончательной отставки Салтыкова.

С этого времени писатель становится вместе с Некрасовым во главе журнала «Отечественные записки», и его литературная деятельность приобретает все больший размах и все большую оригинальность.

Живо откликаясь на «злобу дня», страстно вмешиваясь своими статьями и очерками в общественно-политическую борьбу, Салтыков-Щедрин не без иронии называл себя «летописцем минуты», словно бы смиряясь с мыслью о недолговечности, кратковременности написанного им.

В «Губернских очерках» Салтыков-Щедрин еще реалист натуральной школы. В более поздних его сатирических циклах, очерках и статьях возникают ситуации и типы иного рода, стилистически более сложные. Особенно ярко это прослеживается в цикле рассказов «Помпадуры и помпадурши», который создавался на протяжении десяти лет (1863–1874). Главной мишенью этой сатиры были всесильные губернаторы, поначалу изображенные в их обыденном, «натуральном» виде и описанные еще относительно незлобиво.

Однако постепенно повествование становилось все более жестким, и герои получили хлесткую кличку помпадуры. Слово это, произведенное от имени капризной и своевольной госпожи Помпадур – фаворитки французского короля Людовика XV, по созвучию объединяется с изобретенным Островским словом «самодур». «Лепет» героев становится не только все более несвязным, но и все более угрожающим, долгая беспредметная болтовня разрешается воплем: «Разз-з-орю!» Поступки же помпадуров и вовсе принимают какой-то невероятный характер, доводя до крайности, тупо копируя, а в сущности, как бы пародируя повеления свыше. «Помпадур борьбы» Феденька Кротиков, учуяв охлаждение начальства к либеральным реформам, предписывает частным приставам лучше науки «совсем истребить, нежели допустить превратные толкования». (Одно из широко употребляемых писателем иронических иносказаний: в данном случае «превратные толкования» означают идеи, противоречащие правительственной политике, а порой под ними подразумеваются «неблагонамеренные» взгляды.)

Сравните между собой первые и последние рассказы цикла «Помпадуры и помпадурши». В чем разница между выведенными там персонажами? Реакционная газета «Московские ведомости» иронически писала, что Щедрин «изобрел» новый вид сатиры – не карающей, а предупредительной. Указывает ли это на действительный недостаток щедринской сатиры или, наоборот, на ее достоинство?

М. Е. Салтыков-Щедрин – сатирик

Именно сатира с ее склонностью к гротеску, к предельно условным образам стала той художественной формой, которая позволила писателю решить поставленную им содержательную задачу.

Увеличительное стекло щедринской сатиры оказалось удивительно ко времени. Оно помогало читателю ориентироваться и разбираться в фантасмагорической пестроте самой действительности. Помещики, которые при всех правительственных поблажках ощущали, что почва неумолимо уходит у них из-под ног, купцы и фабриканты, которых «благородное сословие» еще вчера презирало, а ныне начинало им тоскливо завидовать, придворная и бюрократическая камарилья, стремительно размножавшееся племя адвокатов и газетчиков, охотно торговавших своими услугами, – все это сплеталось в замысловатый клубок.

Щедрин одним из первых понял, что «взбаламученное море» тогдашней русской действительности вызвало не просто азартную погоню за быстрой наживой, «спекулятивную лихорадку» (по выражению Гончарова), но и резкую деформацию нравственных норм, выдвижение новых столпов и кумиров общества. Это нравственное смятение, доходившее до самого снисходительного отношения к любым средствам, которыми достигался успех, нашло в Щедрине и великого диагноста, как однажды назвал его знаменитый ученый И. М. Сеченов, и обличителя.

Очерк под недвусмысленным названием «Хищники» предварен саркастически звучащим эпиграфом: «Пою похвалу силе и презрение к слабости». На самом же деле и в этом очерке, и в других в беспощадном и неприглядном свете предстает как раз «сила». Например, финансист Порфирий Велентьев, создатель проекта беспошлинной двадцатилетней эксплуатации казенных лесов «для непременного оных… истребления» («Господа ташкентцы», 1869–1872), купец Дерунов, герой очерка «Столп» (из цикла «Благонамеренные речи», 1872–1876), убежденный: «сколько ни есть карманов, все они теперь мои стали». Носящий не менее выразительную фамилию купец Разуваев («Убежище Монрепо», 1878–1879), по выражению сатирика, путает отечество с начальством, а к подлинному отечеству относится как к «падали, брошенной на расклевание ему и прочим кровопийственных дел мастерам».

Почему именно сатира позволила Салтыкову-Щедрину решить стоявшие перед ним содержательные задачи?

*Цикл очерков «За рубежом»

Салтыков-Щедрин неуклонно развивался – от публицистически-сатирических циклов к форме романа-фельетона, романа-обозрения с более детально разработанной и причудливой фабулой.

Даже путевые очерки о Западной Европе вырастают под пером Щедрина в книге «За рубежом» (1880–1881) в нечто необычное по жанру, близкое по форме к роману.

Цикл очерков «За рубежом» недаром стал одной из великих русских книг о Западе. В ней действительно с замечательной зоркостью и дальновидностью запечатлены и самодовольный Берлин, вышедший победителем в нескольких недавних войнах и помышляющий о новом «человекоубивстве», и «безыдейная сытость» французской «республики спроса и предложения».