Читать интересную книгу Повести о войне и блокаде - Игорь Смирнов-Охтин

Тетя Маня задумалась и вдруг улыбнулась:

– А ты знаешь, в восемнадцатом году я варила Андрианычу кофе из желудей, но где их сейчас найдешь?

И Лёнька пообещал:

– Я их вам принесу. А как из них варят кофе?

Тетя Маня достала из буфета деревянную коробку и объяснила:

– Желуди очищают от скорлупок, режут на несколько частей, кладут в кофейную мельницу и крутят вот эту ручку. Получаются размолотые желуди. Из них варят желудевый кофе. Вот и все.

Когда Лёнька шел домой, он подумал, что тетиманина мельница и есть папина штучка с ручкой.

СОСЕДСКАЯ БАБУШКА

Зима пришла как-то неожиданно. Ничем она Лёньку не порадовала. Потому что норму хлеба опять урезали. Лёньке совсем маленький кусочек полагался. А еще электричество отключилось. А еще водопровод замерз. А еще буржуйку топить нельзя – и в комнате не теплее, чем на улице. А еще потому, что умерла соседская бабушка. Умерла прямо на плите.

Бабушку завернули в одеяло, под которым она спала, привязали к санкам, и Лёнька с пятилетним Женькой, Полининым сыном, повезли ее к братской траншее. Соседка Полина шла впереди, заложив руки за спину. Она спросила Лёньку:

– Не тяжело?

Но бабушка была легкая, и Лёнька только покачал головой в ответ.

Они везли бабушку мимо трамвайного кольца, на котором стояли запорошенные снегом трамваи. И «американки», и старые. Пятилетний Женька по секрету рассказывал Лёньке, что бабушка все последнее время варила одну и ту же кость, и пила одна этот бульон, и никому не давала. Зато она каждый вечер совала Женьке и его сестренке Лизке по кусочку хлеба. По маленькому кусочку.

А теперь все, больше не будет.

Женька закончил свой рассказ, и они подошли к траншее. Соседка Полина спрашивала у женщин: «А что теперь?» А Лёнька подошел поближе к траншее. Она была заполнена наполовину. В это время к траншее подошли двое мужчин и одна женщина. Они тоже привезли на санках покойника. Один из мужчин зашел в сарайчик и вернулся оттуда с крепким дядькой.

Женщина вынула из сумки половину буханки хлеба и отдала дядьке. Тот вернулся в сарайчик и с другим, таким же крепким дядькой принес гроб.

Покойника отвязали от санок, положили в гроб, накрыли крышкой и опустили гроб в траншею.

Двое мужчин и женщина постояли и ушли, а два крепких мужика вынули покойника из гроба, уложили его в ряду с другими и унесли гроб в сарайчик. Уходя, один из них сказал Лёньке:

– Ну чего рот разинул? Вали отсюда!

Лёнька пришел на то место, где остались соседка Полина и Женька, но их там не было. Лёнька огляделся и увидел, что они уже уходят к дому. Лёнька догнал соседей и спросил:

– А где бабушка?

– Там, где надо, – хмуро ответила соседка Полина и пошла впереди, заложив руки за спину.

ХЛЕБ

Каждый день, когда мама уходила на работу в свой научный институт, Лёнька ждал открытия ларька, в котором продавали хлеб по карточкам. Ждал и думал о еде. Теперь он всегда о ней думал. Вспоминал, как до войны они всей семьей обедали в пятой столовой. Отец потирал руки и говорил: «А мужикам – солянку». Солянка – это такой суп. В нем плавали кусочки мяса, кусочки колбасы, кусочки сосисок и еще много всякого. Но Лёнька хлебал только жижу. И сегодня, вспоминая эту солянку, Лёнька думал, какой же он был дурак: столько еды пропадало зря! А вот папа накладывал в ложку горчицу, размешивал ее в солянке и весело говорил Лёньке: «Ну, приступим к процедуре питания». И съедал все. Он показывал Лёньке пустую тарелку и говорил: «В столовой надо съедать все, а то повар обидится».

Но Лёнька всегда хлебал только жижу, о чем теперь жутко жалел. Потом он шел в ларек, получал свои 125 граммов и дома разрезал этот небольшой кусочек хлеба сначала вдоль, а потом несколько раз поперек. Получалось, как казалось Лёньке, много маленьких кусочков.

Уложенные на блюдце, они привораживали Лёньку, но он не ел все сразу.

Сначала нужно было набрать во дворе в кастрюльку снега. Потом зажечь керосинку. Поставить на нее кастрюльку и ждать, когда вода закипит.

Кипяток наливался в чашку с нарисованным цветком, и только после этого Лёнька приступал к неспешной еде.

Однажды, съев последний кусочек, он вдруг вспомнил слова Бабани о приглашении на блины. Лёнька знал, где находится Гончарная улица, знал, где дом и где квартира на втором этаже. В этот день Лёнька решил пойти к Бабане на блины.

НАХОДКА

Лёнькин папа учил Лёньку: «Если решил, сделай. А иначе зачем мозгами шевелил?» Поэтому в один из морозных дней Лёнька пошел на Гончарную улицу.

Дорога длинная. Лёнька шел, шел. И вдруг остановился. На другой стороне улицы стоял дом без передней стены. Все комнаты, столы, кровати, а в одной комнате – даже рояль, были напоказ. Не было только людей. Лёнька постоял перед этим домом и подумал, не повернуть ли обратно.

И тут к нему подошел мужчина: в зимнем пальто с лохматым воротником и без шапки. Вместо шапки у него был намотан шарф, так, как будто у мужчины болели зубы. А волосы у мужчины были длинные, до плеч, и седые.

– Вы, юноша, тоже из этого дома? – спросил он.

– Нет, я с Голодая, – ответил Лёнька.

– А я из этого. Вон там, на третьем этаже, рояль, видите?

Лёнька кивнул.

– Это моя комната. Вчера вышел из дома. Через два часа вернулся, а тут такое…

Мужчина вздохнул и пошел к дому. Лёнька тоже повернул в сторону Голодая.

– А вы не боитесь ходить один по городу? – вдруг спросил мужчина.

– А чего бояться? – Лёнька потер варежкой щеку и не спеша отправился в обратный путь.

Мужчина развел руками:

– И в самом деле, чего теперь бояться…

А Лёнька шел и думал, почему он решил, что у Бабани есть блины. Если они и были, то давно съедены. Сколько времени прошло! И Лёнька принял, как говорил папа, командирское решение: к Бабане на Гончарную не ходить. А раз решил, то так и сделал. Лёнька добрел до Малого проспекта. Остановился отдохнуть. На минутку. Посмотрел под ноги – и ахнул. Ахнул, потому что увидел под тонким слоем льда хлебную корку. Лёнька подумал, что хлеб ему мерещится. Он опустился на колени, снял варежку и стал скоблить лед. Хлеб оказался настоящим. Небольшой кусочек. Корка и немного промерзшей мякоти.

Лёнька спрятал корку в варежку, чтобы оттаяла. Сначала в одной варежке, потом в другой. И по дороге уговаривал себя попробовать найденный хлеб. А вдруг он какой-нибудь ненастоящий? Лёнька шел и отщипывал по крошке.

Когда подошел к парадной, в варежке ничего не осталось. И вот тут он вспомнил, что решил оставить корку до прихода мамы. Решил, но не сделал.

Зато вечером, когда пришла мама и предложила Лёньке, как всегда: «Ну, человечек, давай по крошке с кипятком», Лёнька попытался отказаться. Он рассказал маме о хлебной корке, что, мол, он уже съел эту корку…

Но мама обняла Лёньку, шепнула: «Ах ты мой хороший» – и они пили кипяток из снега и ели мамин хлеб, кусочек которого она всегда приносила с работы.

Вот такая у Лёньки замечательная мама. В этот вечер Лёнька решил, что к Бабане он не пойдет, а вот к маме в научный институт пойдет обязательно.

МАМИН ВЫГОВОР

Дорогу к маминому институту и папиному заводу Лёнька проходил каждый Первомай вот уже несколько лет, потому что 1 Мая вся семья отправлялась на демонстрацию. В Гавань. Шли пешком до Смоленского кладбища, а потом через него – до папиного завода. «Шаг, другой – и прибыли», – так говорил Лёнькин папа. А мамин институт и папин завод располагались рядышком. Разделял их забор с колючей проволокой. Когда Лёнька спросил папу, зачем проволока, папа сказал, что проволока для того, чтобы мама не перелезла через забор. После этих слов родители почему-то смеялись.

Ходить на демонстрацию Лёньке очень нравилось. Папина колонна шла впереди, а мамина – следом. Лёнька перебегал от мамы к папе, пел в обеих колоннах и даже пробовал танцевать с мамой на остановках танец, который назывался вальс. Но у него плохо получалось, хотя он старался изо всех сил.

В этот день Лёнька шел опять мимо трамвайного кольца четверки, где стояли запорошенные снегом вагоны, потом – мимо братской траншеи до кольца трамвая номер 11. На всем Лёнькином пути лежали завернутые в одеяла и простыни мертвые люди. На Смоленском кладбище они лежали по обе стороны протоптанной в снегу дорожки. По этой дорожке Лёнька добрел до маминого института, посмотрел на папин завод и вошел в проходную института.

– Ты куда? – спросила его женщина в черной шинели, подпоясанной ремнем.

Лёнька назвал мамину фамилию. И мама пришла.

Они поднялись на третий этаж. Мама ввела Лёньку в комнату. Комната называлась лабораторией. В ней стоял длинный стол, а вдоль стен – шкафы с разной стеклянной посудой. Лёнька знал названия только двух посудин. Пузатая, с длинным горлышком называлась колбой. А тоненькая и длинная называлась пробиркой. Мама велела Лёньке сесть на стул и никуда не ходить. Потом она взяла пузатую колбу и ушла. Лёньке надоело сидеть на стуле, он встал, походил по лаборатории, осмотрел шкафы и заглянул в соседнюю комнату. А там вся мебель была сдвинута и посредине пола зияла большая дыра. Лёнька не стал заходить в эту комнату. Он закрыл дверь и сел на стул.