Лес казался Лансу гигантским храмом с бесконечными переплетенными аркадами и постоянно меняющимися живыми красками. Юноша полюбил музыку ветра, живущего в листве деревьев и среди их стволов. Музыка сосен отличалась от музыки дубов, но та и другая, сливаясь с пением птиц и насекомых, звучали в столь совершенной гармонии, что, единожды захватив слушателя, уже не отпускали его никогда.
Пео помог ему избавиться от надуманных страхов, указав на то, что действительно представляло опасность: змеи с погремушками на хвостах гораздо страшнее крадущегося волка; толстые поваленные стволы и суки, низко нависшие над тропой, — излюбленные места засад пантер; в грозу следует остерегаться падающих деревьев и невесть откуда берущихся мутных стремительных ручьев дождевой воды… И ни за что никогда нельзя стрелять в медведицу, вышедшую на прогулку с медвежонком.
Так Ланс понял, что большинство страхов окрестных фермеров ни на чем не основывалось. Волчий вой, как бы он ни леденил кровь, никому не может причинить зла, равно как и душераздирающее мяуканье лесных котов или зловещее уханье больших сов.
Поначалу Пео не очень охотно рассказывал ему об индейцах, но Ланс буквально засыпал его вопросами. Действительно ли они так кровожадны, как утверждают фермеры? Убивают ли они людей? Где эти краснокожие варвары строят свои деревни? Как они живут? Джим Стэг — индеец, а одевается и ведет себя как белый; все скво в Джеймстауне добродушны, спокойны и вообще сильно напоминают цыган, виденных Лансом в Лондоне на ярмарках.
Постепенно Ланс понял, что Пео втайне питает к этим дикарям глубокую симпатию. Его суждения о них были столь же неожиданны для юноши, сколь и рассказы о нравах диких зверей.
Индейцы, по словам Пео, были чище английских плантаторов. Жестоки и кровожадны? Ничуть не больше, чем испанцы или голландцы. Да, они воюют, но не только затем, чтобы убивать. Сражения с соседними племенами скорее игра, в которой крепнут и мужают мальчики, юноши превращаются в мужчин, а мужчины оттачивают свое боевое искусство. Их деревни стоят к западу отсюда. Как-нибудь, говорил Пео, они с Лансом посетят одну из них, и юноша убедится, что там по крайней мере не воняет так, как в Джеймстауне.
— Ты не любишь Джеймстаун, Пео? — спросил Ланс.
Пео сплюнул.
Ланс рассмеялся и добавил:
— Так же, как и мой отец.
— А за что ему его любить? — произнес Пео со своим резким колониальным акцентом. — Его высокопревосходительство губернатор изволит бессовестно врать вашему отцу прямо в глаза. Да и весь городишко полон гнусных мошенников.
— А как наше дело, Пео?
Слуга кашлянул и понизил голос.
— Жестянщик Бенджамин ездил вчера вниз по реке, на плантации Кендолла. Он говорит, что корабль этого полуиспанского пирата Хесуса Форка бросил якорь в заливе Кикотан. Вашему отцу, пожалуй, лучше знать об этом.
Не теряя времени, Ланс бросился домой. Он нашел отца в оружейной зале, где тот чинил замок охотничьего ружья.
Услышав новость, он отложил ружье, потер руки и произнес одно лишь слово:
— Так! — Затем, искоса взглянув на Ланса, добавил: — Мужчине, сын, полезно иметь врага. Враг не дает тебе стареть. Будем надеяться, что наш враг на корабле. Утром я еду в Джеймстаун.
— Отец…
— Что тебе?
— Можно мне с вами?
После недолгого раздумья старый рыцарь кивнул в знак согласия.
— И вы позволите мне захватить свой пистолет?
— Да, мальчик, а я возьму свою длинную боевую шпагу.
Ланс был так возбужден, что за ужином не смог съесть ни кусочка.
Тем вечером, ближе к сумеркам, их ждал сюрприз. От лодочной пристани донесся звук рога, и, подойдя к воротам, сэр Мэтью и Ланс увидели, как небольшое суденышко проходит устье протоки.
— На борту женщина, — заметил Ланс.
— Что?!
На пристани, где уже толпились слуги, раздались приветственные возгласы. Мгновение спустя Ланс и сэр Мэтью заметили стройную фигуру в черном, направляющуюся по тропинке к замку в сопровождении болтающих негров.
Сэр Мэтью смотрел на нее во все глаза. Поправив дрогнувшей рукой кружевной воротник, он еле слышно пробормотал:
— Это та женщина. Та… самая.
Ланс навсегда запомнил свое первое впечатление от Генриетты Харт. Она точно соответствовала описанию Уолтера Клейборна, за исключением лица, на которое ненависть наложила неизгладимую печать. В ее бездонных черных глазах сверкала ярость, немного смягчившаяся, когда она представлялась сэру Мэтью и вежливо присела в ответ на его галантный поклон.
Ланс зажег свечи, и их гостья устроилась у камина.
— Вы разыскивали меня, сэр? — начала она. — Я была… в отъезде. Но при первой же возможности решила вернуться в замок Клейборна.
Сэр Мэтью кивнул. В его взгляде сквозила настороженность, знакомая каждому дуэлянту, встретившемуся со своим противником лицом к лицу.
Генриетта Харт вздохнула, ее плечи опустились, словно под бременем тяжкого труда. Но в поведении бывшей экономки не было ни вызова, ни кокетства.
— Вы очень похожи на майора Уолтера Клейборна, сэр, — сказала она. — Я вас сразу же узнала. И этот милый юноша, вне всякого сомнения, тоже Клейборн… Ваш сын?
— Мой сын Ланс, миссис Харт.
Ланс поклонился. Затем, повинуясь повелительному кивку своего отца, молча удалился. Но… лишь до двери.
Его отец и молодая женщина проговорили много часов кряду.
Она держалась просто, но с достоинством. Когда же в разговоре прозвучало имя Хесуса Форка, с ее губ, казалось, закапал яд.
— Этот полуиспанский выродок, исчадие ада! Лживый папистский пират! Негодяй, убийца, выдающий себя за джентльмена!
Сэр Мэтью успокоил ее стаканом вина.
— Он обещал жениться, но снова сделал меня девкой! — всхлипнула она.
И без всяких просьб со стороны старого рыцаря она рассказала обо всем, что с ней приключилось. В качестве экономки Уолтера Клеиборна она была счастлива и довольна всем, полюбив брата сэра Мэтью, как любили его все, кто близко знал. Сэр Мэтью должен ей поверить: им было хорошо вдвоем, его брат тоже был счастлив.
Но затем в их Эдем заполз змей, Хесус Форк, появившийся сначала как один из многочисленных друзей гостеприимного замка Клеиборна.
Морской торговец одевался лучше всех в колонии, был высок и строен, держался гордо, порой надменно, но манеры его отличались поразительной вальяжностью. Рассказы о дальних и опасных плаваниях сделали его любимцем публики, а плантаторы, ведшие с ним дела, утверждали, что получают огромные барыши. Каким-то образом Форк мог беспошлинно привезти своим друзьям французские занавеси и турецкие ковры, а поставляемая им великолепная кухонная утварь обходилась его хорошим знакомым вдвое дешевле, чем на джеймстаунской фактории. Кроме того, он доставлял отборных рабов, используемых в дальнейшем, как правило, в качестве домашней прислуги, а слава о его собственной вышколенной челяди в Нижнем Норфолке гремела по всей колонии.