Читать интересную книгу Аквитанская львица - Дмитрий Агалаков

Одно радовало — влюбленных в жизнь…

В конце августа супруги въехали в Париж. Земля Франции с нетерпением дожидалась ту, которой много будет дозволено судьбой! Людовик и Алиенора остановили двух своих коней, вороного и белоснежного, у ступеней дворца на острове Сите. Юный король спешился первым. Ординарцы поднесли ствол оливы к коню ее величества. То был древний ритуал Капетингов, да и дереву был не один десяток лет! Протянув руки, Людовик осторожно поймал свою жену за талию — и ее сапожки коснулись древа священной оливы[4].

Глава третья

Игры юности

1

Осенней ночью 1143 года, в Шампани, войско короля смотрело с высот Фурш на мирно спавший городок Витри. Луна и звезды скрылись в облаках. Всадники и пешие, стоявшие плотной стеной, были готовы к бою. Гулко аукнув, шумно хлопая крыльями, над войском пролетела ночная птица и скрылась в лесу. Отделившись от рядов всадников, вперед выехал рыцарь — кольчуга укрывала его голову и плечи, сам он был закутан в плащ. Рыцарь вытащил меч, звонко полоснувший изнутри ножны, и указал на город:

— День расплаты пришел! Возьмите его! Он ваш!

Пошла перекличка капитанов, ведущих свои боевые отряды. И вот уже, дрогнув, черная стена двинулась, бряцая оружием, вниз. Она катилась как снежный ком, набирая силу. Всадники вырывались вперед, пешие тащили лестницы, катили с холмов стенобитные машины. Обвал черной лавины уже гудел тысячами голосов, гремел сталью, раскатистой дробью звучали копыта боевых лошадей…

Рыцарем, отдавшим приказание штурмовать Витри, был король Франции Людовик Седьмой. Если бы сторонний наблюдатель, когда-то побывавший на свадьбе застенчивого юноши в далеком от Шампани Бордо, сейчас увидел бы этого человека, то не узнал бы его. Хрупкий юноша с бледными щеками, красневший от одного взгляда своей юной невесты, испарился. Над ним более не пели ангелы, и в его ушах не звучали священные хоры. Теперь это был решительный молодой мужчина двадцати двух лет, предпочитавший молитве дерзкое слово и рыцарский меч. Лязг оружия, гром стенобитных машин и крики умирающих людей стали отныне привычной и желанной музыкой для него.

Сейчас там, внизу, просыпался город. Уже колокола его церквей оповещали о нападении. А черная лавина, скатившаяся с холмов Фурш, рассыпалась перед стенами всполошенного города. Лестницы, точно деревья в лесу, вырастали вверх и цеплялись за стены. И по ним уже взбирались рубаки с мечами и топорами наперевес. В других местах требюше, точно разгневанные великаны, забрасывали камнями город, и стены дрожали от гулких ударов исполинских снарядов. Но не только камни летели через стены города, чтобы проламывать дома еще спавших жителей, хороня их под обломками. Летели горшки с горящей смолой — огненными кометами перелетали они и разбивались о крыши, сразу охватывая пламенем целые кварталы.

У жителей Витри не было шанса — слишком большое и грозное войско привел под их стены Людовик Седьмой. Гарнизон крепости таял, отбиваясь от противника, а с ним таяло и городское ополчение. В тесное и тугое кольцо был взят Витри. А потом королевские солдаты ворвались в бреши, пробитые в стенах, смертоносными ручейками быстро потекли по улицам города, не щадя никого. А вскоре уже и ворота города были открыты, и резвая конница, одурманенная запахом близкой крови, поспешила взять свое.

Жители Витри оказались парализованы, лишены воли и сил…

На высоты Фурш, в ставку короля, с факелами в руках быстро поднимался конный отряд.

— Город взят, ваше величество! — отрапортовал укрытый с головы до ног кольчугой, в рваном плаще офицер — он только что вынырнул из боя. — Гарнизон истреблен, убитых много, мы не жалели никого. Но большинство горожан не сдаются. Они заперлись в главном соборе. Что нам делать?

— Сколько их там? — спросил молодой король.

— Около полутора тысяч!

Людовик цепко смотрел на языки пламени, пожирающие город, на черную гарь, уходящую в ночное небо над Витри.

— Как нам быть, ваше величество? — вновь спросил офицер.

Рыцари его отряда и королевская свита — все не сводили сейчас с Людовика глаз. От его воли зависели жизни многих людей.

— Подожгите собор, — сдерживая захрапевшего коня, сказал король.

Это был приговор. Он поразил не только многочисленных людей свиты. Но даже офицер и окружавшие его рыцари, чьи плащи были перепачканы кровью горожан и на чьих мечах, вложенных сейчас в ножны, запеклась их кровь, озадаченно хмурились. Ведь одно дело — устроить резню на улицах города, когда в пылу боя становится все равно, кто перед тобой, и другое дело — хладнокровно уничтожить дом Господа…

— Но… ваше величество, — пытаясь найти ответ на лицах безмолвной свиты, пробормотал офицер. — Там одни женщины и дети…

— Я же сказал — поджечь его! — молодой король ткнул пальцем в сторону погибающего города. — Обложить дровами и поджечь со всех сторон! И не забудьте подпереть двери и окна бревнами! — Его рука непроизвольно потянулась к эфесу меча. — Или… вы оглохли?

Офицер с опаской поднял глаза на Людовика Седьмого.

— Нет, мой государь…

— Хорошо. И побольше серы и смолы, капитан!

Свита молчаливо опустила глаза, уставившись в изрытую конскими копытами землю. Слово короля — закон. Он венчан на царствование именем Господа, и в его воле — жизнь и смерть простых людей. Королю, а не солдатам, представ перед Создателем на Страшном суде, отвечать за кровь и страдания невинных.

— Будет исполнено, государь, — кивнул капитан.

Он повернул коня и, бросив своим рыцарям: «За мной!» — понесся с холмов Фурш вниз — в сторону растерзанного и полыхающего Витри.

С молодым королем боялись заговорить: его гнев был сейчас подобен молнии — он мог поразить любого. Последние шесть лет, которые он пребывал на троне, Людовик Седьмой словно летел в пропасть и тащил за собой все королевство. Эти годы правления были подобны десяти казням египетским, которые обрушились на головы французов. Людовик объявил войну всем, кто был ему не по нраву. Он воевал с Южной и Восточной Францией, с крупными феодалами и городскими коммунами, но в первую очередь — с церковью, с Римом. И такое противостояние вышло ему боком. Не так давно разгневанный понтифик подверг его королевство интердикту — колокола умолкли по всем землям, которыми управлял Людовик, церковь отказала французам в небесном покровительстве. Мудрый Сугерий находился в опале — теперь его обязанности ограничивались пастырским служением в аббатстве Сен-Дени. Политик и администратор, друг прежнего короля, столько сделавший для блага государства, забыл дорогу во дворец на остров Сите.

А в довершение всего — поступок истинного палача…

И вот уже над городом стало расти пламя, оно взбиралось все выше и выше — к ночному небу. Точно ярко горела щепка! Это занимался главный городской собор, забитый горожанами Витри. Каждому из свиты короля было сейчас ясно где-то совсем рядом разверзается ад. И никто бы не рискнул заглянуть в глаза Людовика Седьмого. Непостижимо страшны были они сейчас, точно горели изнутри! Словно в эти минуты сгорало сердце молодого короля! Но на самом деле в его глазах, лишенных в эти мгновения разума, полыхали отблески пламени, пожирающего город и собор, — последнее убежище до смерти напуганных, взывавших к Господу горожан…

Королева-мать Аделаида Савойская первая забила тревогу. Если Сугерий еще только мучился предчувствием будущих катастроф, то уже немолодая королева, опираясь на женскую интуицию, поняла все почти сразу. Она отпустила в далекий город Бордо послушного, миролюбивого и набожного сына, а спустя два месяца получила неприступного, хоть и счастливого, гордеца.

Людовик Шестой вел деятельную внешнюю политику, а всю администрацию государства возложил на плечи своего друга и советника Сугерия. Аделаида решила: пусть ее мальчик с женой-ребенком, о красоте которой она столько слышала, тешатся на брачном ложе, охотятся и устраивают пиры. Ей пора заняться делом — постоять у государственного руля. Но не тут-то было. Уже первого взгляда, брошенного на «ребенка» из Аквитании, хватило, чтобы понять: перед ней — опасная соперница. Взгляд этой девочки был подобен удару меча. Королева-мать надеялась, что теперь все взоры будут обращены на нее, ее будут слушать и ей же повиноваться. Но в спальне, во время любовных утех, юная жена вкрадчиво сказала мужу: «Выбирай, мой Людовик, кто твоя королева: я или она». И Людовик, не задумываясь, в той же спальне сделал свой выбор. Его позиция оказалась так категорична, что сразу после разговора королевы-матери и ее венценосного сына первая собрала багаж и навсегда уехала в свои родовые угодья. Более Аделаида Савойская в Париж не приезжала, сама себе, заказав в столицу французского королевства путь.