Читать интересную книгу Аналогичный мир - 4 (СИ) - Татьяна Зубачева

— Сто в месяц осилишь?

Он на секунду задумался, прикидывая, и кивнул.

— Да. Но…

Доктор Ваня улыбнулся.

— Со временем ты всё поймёшь, Андрей.

И тут у него вырвалось:

— Я думал, мы вместе будем жить… — и осёкся, слишком поздно сообразив, как это можно понять.

Но доктор Ваня не обиделся.

— Нет, Андрей. Тебе пора начинать самостоятельную жизнь. Я буду жить в Царьграде, — и улыбнулся. — Ничего, найдём время для философии.

Они ещё постояли на остановке, ожидая автобус. Доктор Ваня помог ему разобраться в расписании, подошёл автобус, доктор Ваня сел и уехал, помахав ему на прощание в окно рукой, а он побрёл обратно. Было уже сумеречно, не вечер, а перед вечером, из-за заборов голоса и смех… Вот так, теперь он будет здесь жить. Ему надо привыкнуть, убедить себя, что это хорошо, что он не хочет другого…

…Андрей выключил воду, аккуратно сдвинул внутренний занавес из прозрачной плёнки и перешагнул из душа на пушистый коврик, снял с крючка такое же мохнатое полотенце и стал вытираться. Сквозь цветастую наружную занавеску просвечивало, и он выключил лампу в душе. Круглый стеклянный шар на стене сразу стал из молочного серым. В цветном полумраке он вытерся, натянул трусы и, широко отдёрнув занавеску, стал убирать комнату. Застелил постель, аккуратно расправив зелёное, как молодая листва, покрывало. Вот так, а спущенный край закрывает задвинутый под кровать чемодан. Так-то у него всегда порядок, книги на этажерке, одежда в шкафу, бельё в комоде… всего, правда, по чуть-чуть, но и он же только начал своё обзаведение. Оделся он «по-воскресному». И вовремя.

— Андрюша, — позвал его снизу голос Устинье Капитоновны.

— Иду, — откликнулся он, скатываясь пор узкой поскрипывающей лестнице. — Доброе утро.

— Доброе утро, — улыбнулась Устинья Капитоновна. — Долго спишь, самовар уж когда готов был.

Говорила она строго, но улыбаясь. И Андрей улыбнулся в ответ.

И Серафима Панкратьевна улыбнулась ему и тоже сказала, что он долго спит.

— Опять, небось, до полуночи читал.

Она не спрашивала, но Андрей с улыбкой кивнул и сел за стол.

— Да, очень интересная книга.

— Ну, и слава богу.

Андрей сообразил, что опять забыл, садясь за стол, перекреститься и у себя с утра не помолился, а ведь ему Устинья Капитоновна говорила… Серафима Панкратьевна заметила и поняла его смущение.

— Ничего, Андрюша.

— Ничего, — эхом подхватила Устинья Капитоновна, ставя нса стол блюдо с пирожками. — Главное — жить по-божески, Бог всё видит, а к обедне с нами сходишь, там и замолишь грех.

Андрей молча кивнул: рот был занят горячим и необыкновенно вкусным пирожком.

— Крёстный твой тоже редко в церковь заглядывал, а человек божеский.

Божеский человек… Андрей смутно представлял смысл похвалы, но это похвала, и он снова кивнул, соглашаясь и с похвалой доктору Ване, и с предложением пойти к обедне. В церкви ему было интересно, и хор красивый, и… и не каждое же воскресенье, у него и другие дела есть, дежурства там, поездки в Царьград, ещё что-нибудь… но сегодня, конечно, пойдёт.

— Как всё вкусно, большое спасибо.

— На здоровье, Андрюша. Ещё творожку возьми.

— Спасибо, — Андрей с улыбкой покачал головой. — Я уже сыт, правда.

Его всегда, угощая, не заставляли, и сейчас Серафима Панкратьевна только и сказала:

— Ну, как сам знаешь, Андрюша. Отдохни пока. А как заблаговестят, и пойдём.

— За…? — переспросил он, запнувшись на первом же слоге.

— А как зазвонят, — объяснила Устинья Капитоновна, убирая со стола. — Благовест называется, понял?

— Д-да, — не слишком уверенно ответил Андрей.

Столько новых слов… Иногда он терялся в них. Устинья Капитоновна сейчас займётся обедом, а Серафима Кондратьевна… пойдёт в сад?

— Я… я могу помочь?

— Спасибо, Андрюша, отдыхай.

— В воскресенье грех работать, — веско подтвердила Устинья Капитоновна, накрывая стол вышитой скатертью и ставя в центр вазочку с цветами.

— А… а как же, а если дежурство?

— Ну, так это ж людям помощь, Андрюша, здесь греха нет.

Андрей кивнул, соглашаясь. Оглядев убранную столовую, Устинья Капитоновна ушла на кухню. Андрей, ещё раз поблагодарив за завтрак, поднялся к себе, в свою комнату. Да, это действительно его комната. Странно, ведь он — жилец, квартирант, а комната — его. Там, в Спрингфилде, он ни на минуту не забывал, что жильё временное, не его, а здесь… надо будет спросить парней, скажем, Эда или Майкла, как это у них. У Криса-то всё ясно: где Люся, так ему и дом, и Родина.

В углу — Андрей уже знал, что его называют «красным», но всё ещё не понимал почему — висела икона, обрамлённая вышитым полотенцем. Андрей встал перед ней и, старательно крестясь, прочитал заученную ещё с голоса тёти паши молитву: «Богородице-дево, радуйся…». Слова он понимал плохо, да и не старался понимать и делал всё это: ходил в церковь и молился, чтобы доставить удовольствие Серафиме Панкратьевне и Устинье Капитоновне. Ему нетрудно, а им приятно. Чем же заняться? Почитать? Но солнце такое, и тепло… Его неудержимо потянуло в сад. А… а ну если работать нельзя, он в беседке с книгой посидит.

Андрей перебрал книги на этажерке. Рейтера… нет, это он читает серьёзно, с выписками, проверяя себя по словарям, покупному и своему самодельному, а в сад… ага, вот это. Он вытащил томик «Занимательно о серьёзном» и пошёл вниз.

Серафима Панкратьевна сидела на веранде в плетёном кресле и перематывала шерстяную пряжу. Андрей остановился, посмотрел и нерешительно предложил:

— Я помогу…

— Спасибо, Андрюша, — Серафима Панкратьевна с улыбкой показала глазами на книгу в его руке. — В библиотеку собрался?

— Нет, я думал в беседке читать, — и уже смелее: — Давайте… давайте я буду… нитки держать.

— Это пасма называется, — кивнула Серафима Панкратьевна. — Ты аккуратненько, чтоб не спутать, сними, ну вот, и на руки себе надень, нет, только на пальцы, чтоб легче сходили.

Под её указания Андрей устроился на стуле напротив Серафимы Панкратьевны, держа на растопыренных пальцах пушистые серо-голубые нити.

— Это Пасма, — повторила Серафима Панкратьевна и стала объяснять: — Вот я её в клубок смотаю, вязать буду. Видел, как вяжут?

— Да, — кивнул Андрей. — Тётя Паша, моя… крёстная, она вязала носки, я видел.

— Ну вот, — улыбнулась Серафима Панкратьевна.

Клубок быстро вращался в её руках, увеличиваясь на глазах. Андрей завороженно следил за ним и, когда нить кончилась, невольно разочарованно вздохнул. Серафитма Панкратьевна засмеялась, видя его огорчение.

— Тебе понравилось?

— Да, — кивнул Андрей.

Он не кривил душой, ему в самом деле нравилось вот так сидеть и смотреть, как Серафима Панкратьевна и Устинья Капитоновна что-то делают, хлопочут по хозяйству. Нравилось помогать им. Ещё в первые дни, да, это был третий или четвёртый день, он вернулся из госпиталя и увидел, что Устинья Капитоновна собирается мыть ванну.

— Здравствуйте, я сейчас! — крикнул он, взбегая по лестнице.

Быстро, швыряя одежду на кровать, переоделся в старые армейские брюки и скатился вниз. Решительно, сам удивляясь своему нахальству, отобрал у Устиньи Капитоновны щётку и тряпки, чуть ли не вытолкал её из ванной и взялся за дело. Нет, он всё-таки не совсем голову потерял и штаны снять не рискнул. И так… они обе даже слегка испугались. А когда он отмыл ванную и уборную, долго ахали и восхищались. И он никак не ожидал, что их похвала настолько его обрадует. Тогда же он и решил: что-что, а мытьё полов и кафеля он знает… по-настоящему. И натирку полов тоже. Вышколили его в питомнике так, что на всю жизнь хватит. Так что это его делом и будет.

— Я пойду в сад, хорошо?

— Конечно, Андрюша.

В саду солнечно и не жарко, шумят птицы, пахнет землёй и листвой, а в беседке сиренью. Он уже знает сирень, жасмин, шиповник… Ему рассказали, что сады здесь не для пропитания или дохода, а для красоты. Цветов побольше, овощи — только что для себя и на каждый день, ягоды, яблоки, груши с вишнями — тоже по одному, много по два дерева или куста. А беседка похожа на ту, что была в госпитале в Спрингфилде, только поменьше. Андрей сел за стол и раскрыл книгу. Ну-ка, что такое климат? Почитаем.

Из кухонного окна Устинья Капитоновна видела его чёрную, склонённую над книгой голову. Серьёзный какой парен, не в пример своему крёстному. Ваня, конечно, тоже и читал, прямо глотал книги, но и погулять был мастер, а Андрюша, как девица, домосед, скромный, не пьёт, не курит… в самом деле, будто и не парень, а… дитя он ещё. Она вздохнула, возвращаясь к работе. Ваня говорил, что парень — сирота, рабом был, ни дома, ни семьи не знает. А вот душа видно, что не застужена, тёплая душа. Это уж Ваня, конечно, постарался, отогрел. А когда Андрюша про крёстную свою, тётю Пашу, говорит, то аж слёзы на глазах блестят. Мягкий он, ласковый, каково-то ему в жизни потом будет? Нарвётся на какую-нибудь шалаву, прости, Господи, прегрешение невольное…