Читать интересную книгу Повесть о преждевременном. Авантюрно-медицинские повести - Виктор Горбачев

И только теперь, после несостоявшейся командировки в Швецию к Сванте Аррениусу и вынужденной паузе в работе, судьба подарила ему шанс вернуться к волнующим и малопонятным событиям, связанным с великим поэтом и его полотняно-заводской Музой.

Однако сейчас у двадцатичетырёхлетнего профессора, поэта, историка и врача имелось гораздо больше вопросов, чем у пятнадцатилетнего юноши, очарованного волшебными стихами «любимца муз».

Ему интуитивно хотелось докопаться до всех роковых истоков, в тридцать восемь лет оборвавших жизнь «первого поэта России». Мандат литературного консультанта Наркомпроса, как будто специально именно сейчас выданный ему наркомом просвещения А. В. Луначарским, несомненно, давал для этого необходимый carte blanche.

В 1921 году правительство большевиков среди прочих национализировало и имение Гончаровых Полотняный завод. Порядком подрастащенный дворец, окружённый дивным парком и прудами с лебедями, превращался в дом отдыха пролетариата.

Александр Чижевский имел устное поручение А. В. Луначарского проследить за сохранностью родовых архивов Гончаровых. В 1922 году они из имения были вывезены в Губернский архив Калуги, а в 1923 году все бумаги, так или наче связанные с Пушкиным, были истребованы в Москву. В эти годы пролетариат сориентировался и начал тащить раритеты направо и налево, дабы потом выгодно их продавать всё тому же правительству.

Правда, это уже без Чижевского. С 1927 года все уцелевшие бумаги из Полотняного завода хранятся в Москве в Российском государственном архиве древних актов (РГАДА).

Можно было бы озаботиться вопросами: «А зачем ему это?», «А что он хотел обнаружить?», «До чего докапывался», «Может какие аналогии искал?» и прочее.

А потом подумалось: ну, это же Пушкин! Ведь до сих пор пушкинисты спорят о роли царя в его судьбе и о степени вины красавицы-жены, о взрывном характере «потомка Ганнибалов» и о нравах тогдашнего социума в России вообще…

Пусть же это essai, этот скромный прозаический этюд, увиденный глазами молодого Чижевского, такого же, как и Пушкин, потомственного патриота России, дополненный современными исследованиями и находками, поможет и нам ещё раз соприкоснуться с судьбой великого поэта…

В лицей Царского Села Пушкин, скорее всего, попал по протекции… Набирали всего тридцать человек, и если бы не дядя, известный поэт Василий Львович Пушкин, лично знакомый с основателем лицея министром Сперанским, не факт, что биография поэта началась бы столь удачно.

Учились лицеисты бурно и весело, шкодили по случаю регулярно…

В первом выпуске 1817 года гений оказался по успеваемости 26-м из 29-ти выпускников. По российской и французской словесности, правда, а также по фехтованию имел «превосходно».

Надзиратель Фролов как-то (5 сентября 1814 года) поймал Малиновского, Пущина и Пушкина, когда они, запасшись кипятком, мелким сахаром, сырыми яйцами и ромом, «из резвости и детского любопытства составляли напиток под названием гогель-могель, который уже начинали пробовать». За что были наказаны «в течение двух дней во время молитв стоянием на коленях». Маловероятно, что исполнили: нравы и дисциплина в Лицее оставляли желать лучшего…

Товарищ по Лицею Пущин вспоминал: «Пушкин с самого начала был раздражительнее многих и поэтому не возбуждал общей симпатии».

На выпускном экзамене Державин хотел обнять Пушкина, но тот убежал «вследствие юношеской конфузливости».

С четырнадцати лет Пушкин начал посещать публичные дома и в продолжение всей жизни был весьма любвеобилен. И это было феноменально: по словам его брата, Пушкин «был собою дурён, ростом мал, но женщинам почему-то нравился».

По свидетельствам многих очевидцев, когда его кто-то интересовал, он был неотразим и, наоборот, когда ему было неинтересно, делался просто несносным…

Громкий раскатистый смех помогал быстро делить на симпатизирующих и не очень.

«Какой Пушкин счастливец! Так смеётся, что словно кишки видны!» – говорил хорошо его знающий и симпатизирующий художник Карл Брюллов.

Соображал мгновенно и точно, как шахматный гроссмейстер… В малознакомой компании отроки с известными фамилиями решили однажды его оконфузить и томно, с грассированием изрекли:

«Mille pardon… Не имея чести вас знать, но, видя в вас образованного человека, позволяем себе обратиться к вам за маленьким разъяснением. Не будете ли вы столь любезны сказать нам, как правильно выразиться: “Эй, человек, подай стакан воды!” или “Эй, человек, принеси стакан воды!”»

Пушкин живо понял намерения шалопаев и, совсем не смутившись, с умным видом ответил:

«Мне кажется, вы можете выразиться прямо: “Эй, человек, гони нас на водопой!”»

И то правда: друзья и враги такими манерами приобретаются несколько быстрее…

А своими эпиграммами он умудрился обидеть даже своего приятеля по Лицею безобидного Кюхельбекера… Тот вызвал его на дуэль, стрелялись, но остались невридимы, так как пистолеты друзья зарядили… клюквой.

Вообще, по подсчётам пушкинистов, дуэль с Дантесом была, как минимум, двадцать первой. В пятнадцати случаях он был инициатором, шесть раз вызывали его. Друзьям удавалось примирение до поры…

«Неуимчивый», – называла его няня Арина Родионовна.

В литературной среде Пушкин оказался таким же привередником, который с лицейской скамьи привык жить в тесном кругу друзей, относясь к остальному пёстрому миру не всегда справедливо, чаще с предубеждением, иногда даже с презрением…

«Слишком рано полюбил рукоплесканья», – самокритично писал он о себе.

Вообще говоря, как заметил один из его биографов, то были черты характерные и красноречивые, «объясняющие многое в жизни поэта: с одной стороны самовозвеличивание и презрение к толпе, а с другой – искания популярности всё у той же толпы».

В январе 1923 года в Петербурге в Военной типографии штаба РККА тиражом всего четыре тысячи экземпляров вышла достаточно объективная по тем временам книга П. К. Губера «Дон-Жуанский список Пушкина: главы из биографии». Вдумаемся в слова кропотливого и проницательного исследователя:

«От природы Пушкин был человек вполне здоровый, с огромным запасом энергии и жизненных сил. “Великолепная натура”, – сказал знаменитый хирург Арендт, пользовавший смертельно раненного поэта. Единственным признаком, говорившем о некотором нарушении идеального физиологического равновесия в этой “великолепной натуре” была необыкновенно быстрая чувственность и нервная возбудимость…

…О повышенной эротической чуткости и отзывчивости Пушкина единогласно говорят все отзывы современников.

“В лицее он превосходил всех чувствительностью, а после в свете предался распутствам всех родов, проводя дни и ночи в непрерывной цепи оргий и вакханалий. Должно дивиться, как и здоровье, и талант его выдержали такой образ жизни, с которым, естественно, сопрягались и частые гнусные болезни, низводившие его часто на край могилы.

Пушкин не был создан ни для света, ни для общественных обязанностей, ни даже, думаю, для высшей любви или истинной дружбы. У него господствовали только две стихии: удовлетворение чувственным страстям и поэзия, и в обеих он ушёл далеко”. (лицеист М. Л. Яковлев)

Не подлежит спору, что в эротическом отношении Пушкин был одарён значительно выше среднего человеческого уровня. Он был гениален в любви, быть может, не меньше, чем в поэзии. Его чувственность, его пристрастие к внешней женской красоте всем бросалась в глаза. Но одни видели только низшую, полузвериную сторону его природы. Другим удалось заметить, как лицо полубога выступало за маскою фавна. Нужно ли добавлять, что эти последние наблюдатели были гораздо ближе к подлинной правде».

Чувствуется непричёсанное пока идеологией мнение…

Чего не скажешь о портретах и скульптурах…

«Лицом настоящая обезьяна», – характеризовал он сам себя в юношеском французском стихотворении «Mon portrait». А имевшие место залысины, равно как и некоторая округлость в талии, очарованными художниками тоже, как правило, старательно ретушируются.

То же желание «причесать» под канонический образ чувствуется и в отношении родословной поэта. «…Родился во владении отца моего в городе Лагоне», – обозначено в сохранившейся записке в сенат самого «арапа» Абрама Петровича. Анненков и Бартенев пушкинского прадеда именуют просто «негром»…

Город Лагона – это территория современной Эритреи, место компактного проживания эфиопских евреев «фалаша». За последние двести лет не все они перешли в христианство или перебрались в Израиль. Так что вполне вероятно, что прадед Пушкина был по своему присхождению фалаша, то есть эфиопским евреем.

По сути дела, это не так уж и важно, если принять во внимание, что вся абиссинская знать вообще ведёт свой род от иудейского царя Соломона и эфиопской царицы Савской. Но исследований на этот счёт, как ни странно, маловато. «Арап», и всё тут…