обстоятельствам. Иногда ему казалось, что ее внешний лоск рано или поздно даст трещину и осыплется, открывая глубокие раны, — но теперь он понимает, что этого не случится. Эми Шимизу словно выстроила вокруг себя невидимые оборонительные валы, которые помогают ей держаться и делать то, что нужно.
Вот сейчас начнется одна из ее встреч с психологом, они проходят раз в два месяца. Она присела на край кресла, словно отказывая себе в удобстве. Практически все встречи протекают одинаково, но сегодня он помечает в блокноте, что она дважды отвлеклась — это необычно. Он думает, что она озабочена организацией своей сложной повседневной жизни, и, пользуясь минутой, выражает свое восхищение: ежедневно тринадцать лет подряд делать незаметную на первый взгляд, но важную работу — разве это не подвиг? Он говорит, что она героическая женщина. Эми чувствует себя неловко, подозревает психолога в желании польстить ей, отвергает эпитет. Героиня должна быть смелой, мужественной, а ею движет то страх, то необходимость, то долг или любовь, но мужества у нее нет. Ланглуа соглашается. Эми помечает в календаре мобильного телефона дату их следующей встречи и жмет ему руку с той легкой улыбкой, которая тоже — всего лишь рефлекс, одна из деталей ее брони, оставляющая собеседника удовлетворенным и чуть смущенным.
На часах 20.30, на улице совсем темно, когда она наконец подходит к дому. Теплый свет льется из окон. В этот час большинство соседей давно вернулись с работы, в кастрюлях кипит вода, на столах стоят приборы, маленькие дети готовятся ложиться спать.
«Мужество», — внезапно вспоминает она, вставляя ключ в замочную скважину и ловя доносящийся откуда-то механический смех неизвестной телеигры. Было бы у нее мужество, она бы сказала Алексису правду о том, что его ждет: все мечты сломаны, ничего не поправить.
Будь у нее мужество, она бы не прятала отчаяние, а попыталась выплеснуть его. И может быть, снова жить, не отвергать тот внезапный порыв, который охватил ее сегодня при встрече с Паксом Монье, дать себе волю.
Мужеством было бы отказаться от бессмысленной ненависти и жажды мести: ей неизвестно, кого карать и кого ненавидеть.
Все еще невидимо
Встреча назначена на пятницу, в половину пятого. Пакс предлагал другие варианты, в начале недели, убеждая действовать быстро и решительно, чтобы история Кристиана П. не отравила общую обстановку. Умение оперативно реагировать на проблему — доказательство ответственной работы предприятия и внимательного отношения к сотрудникам, это возможность снять болезненные вопросы и предупредить дальнейшие конфликты, так объяснял он свою настойчивость в письме к Эми. Сославшись на занятость, она выбрала последнюю дату из предложенного списка. И он, и она лукавят, но отдают ли они себе в этом отчет? С момента их встречи лицо и тонкий силуэт Эми Шимизу словно отпечатались на сетчатке Пакса, наложились на все, что его окружает. Он хочет увидеться с ней во что бы то ни стало, снова испытать то, что он почувствовал тогда и чего уже и не ждал, — это замирание где-то под ложечкой, внизу живота, и главное — возможность убежать от собственных тревог, которые на несколько часов оставили его и снова вернулись, едва он оказался дома. Пожав ей руку и входя в лифт, он уже мысленно составлял письмо, которое пошлет ей по электронной почте, как только она утвердит — или не утвердит — смету, и придумывал альтернативные варианты.
Эми Шимизу одобрила смету. Она тоже намерена продвигаться быстро, но без спешки. Она осознает всю срочность: после кончины Кристиана П. в фирме Demeson резко возросло количество больничных листов. Она вспоминает, как обидно и пренебрежительно относился кое-кто раньше к ее должности (не приносит дохода, лишние траты для предприятия), но теперь значение ее работы бесспорно, это ей надлежит восстановить атмосферу доверия, помочь сотрудникам оправиться от потрясения и закрыть болезненную тему. Это бесспорно важнейший этап ее карьеры. Но наряду с этим в ней чувствуется какое-то смятение, он проникло в душу бог знает как, заполнило мозг и внесло разлад в мысли: она не может назвать его и даже описать, но это сильнее ее. Она сбивается, теряет почву под ногами, когда думает о Паксе Монье и о том, что она прочла в его взгляде, и еще больше сбивает ее то зыбкое волнение, которое заполонило душу и тащит ее куда-то, как волна уносит легкую гальку. Она пытается справиться, думать о другом, но все возвращает ее к этому парадоксальному ощущению, которое и притягивает ее, и страшит: легкое дуновение ветерка, который погладил плечо, тепло от лежащего на коленях лэптопа, открытая створка окна. Может быть, это просто игра каких-то биологических, гормональных явлений; наверно, это возрастное, это подавленная сексуальность — у нее уже лет десять не было мужчины, не меньше, — но она и не испытывала потребности в них. Иногда до нее доходят какие-то обрывки разговоров в коридорах, перед кофе-автоматом или кладовкой с канцелярскими принадлежностями. Сотрудники говорят в основном о сексе, о каких-то романах, подсмеиваются над коллегами и мужского, и женского пола, у которых вроде бы нет увлечений, — из их слов складывается впечатление, что это какой-то недочет, жизненная неудача, упущенный шанс. Ее имя не упоминается. Она обманывает всех, причем совершенно бессознательно: ее красота и безупречный внешний вид создают иллюзию, что она хочет быть привлекательной; в сущности, это броня, которую она без устали укрепляет.
Может быть, смятение, охватившее ее сегодня, — просто реакция изголодавшегося тела? Ей приходит на ум эта мысль, но по-настоящему она ей не верит, или это не единственное объяснение. Конечно, сердце — материал горючий, но оно не могло вспыхнуть только от мужской притягательности Пакса: в Demeson полным-полно мужчин, гораздо более напористых и сексуальных, — пожар мог случиться гораздо раньше. Нет. Здесь отличие — разбивающее в пух и прах всю ее оборону — в необоримом предчувствии, что они с Паксом Монье как-то связаны — общей темой, судьбой или, кто знает, общим прошлым… Конечно, не в буквальном смысле, она ведь никогда его не видела — ни в жизни, ни на экране (она не смотрит телевизор); скорее, у них схожий жизненный опыт. С первой встречи она поняла, что этот человек познал глубину провалов. Это смутное чувство не уходит, заполняет ее всю, выплескивается наружу. Вот почему она выбрала вечер пятницы: потому что хочет выиграть время, овладеть собой, восстановить контроль.