Читать интересную книгу «Ныне и присно» - Константин Мартынов

— Ага, — голос Сергея дрогнул, полнясь обидой. — Третий день веселюсь. До тошноты! Рассказать как?

Сергей замер, ожидая если не интереса, пусть вялого, то хотя бы раздраженного возгласа… Сглотнув покупки хлопнула дверца холодильника, яростно загремели кастрюли, сердито зашипел газ… И ВСЕ?! Ни сказанного, пусть без всякого интереса: «ну, давай рассказывай», ни, даже раздраженного: «знаю я все твои байки»?!

Сергей подождал еще немного. Обида распирала грудь, требуя выхода. Значит так, да?

Во внутреннем кармане куртки искушающе шевельнулась сберкнижка с остатками накопленной за учебный год стипендии.

Поговорили по душам, называется… Ну и ладно. Медленно, давая матери время остановить, Сергей прошел в прихожую, влез в кроссовки… Мать звенела кастрюлями, принципиально не замечая ничего за пределами кухни.

Серегина рука нерешительно легла на замок — единый окрик, пусть незаслуженно злой, и она отдернется — появится возможность огрызнуться, поспорить… поговорить!

Окрика не последовало.

И прекрасно! Сколько можно за мамкину юбку прятаться?! Нерешительность смыло накатившей злостью. Оглушительно — как за давешней Натальей — хлопнула дверь. Кулак привычно ткнулся в кнопку лифта… ждать ползущую с улиткиной скоростью кабину оказалось невмоготу. Сергей плюнул и, рассыпав по подъезду дробный перестук адидасовских подметок, скатился по лестнице.

* * *

Винный магазин отыскался в трех десятках шагов от сберкассы. Впрочем, окажись он хоть чуточку дальше, Шабанов изрядно бы удивился — это музеев три на весь город, а выпивку на каждом углу найти можно. И отовариться без проверки на совершеннолетие тоже.

Не прошло и двух минут, а в глубоких карманах уже обещающе побулькивала пара бутылок «беленькой»… Теперь добрести до какого-нито укромного уголка… Сергей чертыхнулся — исполнить задуманное мешали возведенные в ранг традиции предрассудки.

Ну кто, скажите на милость, будучи в здравом уме станет утверждать, что в одиночестве легче спиться?! Нажираются как раз в компании. Под скудную закуску и уверения в бесконечном уважении. Стараясь доказать свою круть, перепив собутыльника — если в кармане лежит свежеполученная зарплата, или хвастаясь точностью розлива — если на продолжение банкета рассчитывать не приходится. Явный идиотизм. Всем известный. И все равно, ежели в одиночку, значит алкоголик…

Шабанов сплюнул.

Несмотря на очевидное нежелание делиться купленным на «кровные» с дальним своим, Сергей уныло осмотрелся в поисках родственной души.

Готовых составить компанию обнаружилось в избытке. От вонючих бомжей до расхристанных, с отретушированными дружеским кулаком подглазниками, девиц всех возрастов — начиная с тринадцатилеток и заканчивая пенсионерками. Сергей придирчиво оценивал варианты — один другого мерзостней… оценивал, пока не встретил взглядом смутно знакомую личность.

Драные кроссовки, зачуханная многолетней ноской одежка, изрытое фурункулезом, опухшее от долгого запоя лицо, заискивающе-молящий взгляд… именно взгляд заставил Серегу узнавающе прищуриться.

— Жорка? — неуверенно переспросил Шабанов.

В глазах пропойцы горячечно полыхнула надежда. Он расправил плечи, гоголем протолкался к Шабанову.

— Здорово, Серега! — с преувеличенной радостью воскликнул названный Жоркой. Грязная ладонь с готовностью протянулась к Шабанову. — Сколько лет, сколько зим!

— Много… — согласился Шабанов, вспоминая, программа какого класса показалась собеседнику чересчур сложной. Настолько, чтобы бросить школу и стать «вольной птицей». Седьмого? Нет, даже шестого.

— Как живешь, Жорка?

— А че? — искренне удивился тот. — Нормально живу. Тока бы поправиться… — Жорка шелкнул грязным пальцем по заросшему сизой щетиной кадыку, с надеждой покосился на оттопыренные серегины карманы, — ага! Значит, эта, поправиться, и совсем было бы здорово!

Зависшая в воздухе жоркина рука дрогнула и опустилась. Надежда в глазах истаивала сменяясь колючими огоньками безудержной зависти.

— Пойду, пару стаканов куплю, — обреченно сообщил Шабанов. — Не из горла же булькать.

Пусть лучше думает, что это приступ интеллигентности, а не элементарная брезгливость.

Потребляли «в скверу, где детские грибочки». В тени уныло шелестящих пыльной листвой рябин. Гуляющие с колясками мамаши посматривали неодобрительно, однако милицию звать не торопились — сказывалась извечная российская терпимость, смешанная со столь же извечным недоверием к властьпредержащим. Да и зачем? Сидят тихо, не буянят… а что молоды слишком, так пусть родители беспокоятся, чем детки заняты. Своих проблем хватает.

— Чем на хлеб-то зарабатываешь? — благодушно спросил Шабанов. Застрявший в груди клубок горечи постепенно рассасывался, уступая место ласковой алкогольной теплоте.

— Когда-чем… — ушел от ответа Жорка. — Голодным не сижу…

Глазенки бывшего соученика воровато забегали, и Сергей не стал развивать тему. Молчание затягивалось, понемногу становясь тягостным.

— Ты это… н-наливай! Че водке киснуть? — жадно напомнил Жорка и меленько хихикнул собственной шутке.

Шабанов молча разлил по пластиковым одноразовым стаканчикам остатки. Опустевшая бутылка полетела в кусты. Период благодушия закончился, общение с вконец опустившимся ровесником становилось все более тягостным. Будто в дерьме ковыряешься. Добровольно.

«Голь перекатная…» — нежданно и пугающе прозвучал в голове тимшин голос. — «Совсем пустой человечишка… лопари про таких говорят: Мяндашу в глаза смотрел, себя потерял…»

Сергей вскочил со скамейки, расплескав содержимое стаканчика. «Сколько можно, м-мать вашу?!»

— Чего дергаешься? — встревожено поинтересовался Жорка, сложенная лодочкой ладонь мгновенно поймала «драгоценную» влагу. — Добро переводишь…

Сергей не ответил — в голове тяжко ворочался предок, настойчиво продирался к поверхности…

И, вместе с ним, на волю рвалось прошлое.

Унылый городской пейзаж дрогнул. Сквозь рябиновые заросли сквера проступили рубленые северные избы. Целая улица. Позади изб высилась сложенная из толстенных бревен стена кольского острога.

«Прочь! Прочь отсюда! К людям!»

Шабанов замычал, как от зубной боли, метнулся к железному заборчику, отделявшему сквер от ревущего моторами проспекта… Вслед обиженно неслось: «А водка?! У тебя ж еще осталось!»

Сергей несся по тротуару, задевая прохожих. Вслед что-то рассерженно кричали. Шабанов не слышал — ругань скользила мимо сознания. Главное — подальше от прущего наружу кошмара! Куда угодно, лишь бы подальше!

Перекресток. Стадо машин, рванувшееся наперерез. Словно нарочно — хотят, чтобы остановился, влип… Хрен вам! За угол, в переулок… Подметки липнут к подтаявшему на солнце асфальту, наливаются свинцовой усталостью ноги… Дома пообочь тянутся бесконечными громадами, угрюмые, настороженные. Притворяются, гады! Уж он-то видит, что прячется за обманчиво-надежными фасадами!

Хреново прошлое. С шаманами-паранормами, богами лопарскими, рыбацкими шняками и лезущими за поживой шведами, коих поморы свеями зовут…

Вот уж и мысли путаться начинают, свеи какие-то приплелись… чтоб им пусто было!

Еще один дом позади… Воздух жжет легкие, сердце колотится у горла… Снова перекресток… Теперь направо… Что-то знакомое впереди, неприятное, злое…

— Не, ты глянь на него! Повадился бегать, гад!

Сильный удар в челюсть сбивает с ног. В кармане хрупает стекло, в воздухе разливается запах пролившейся водки…

— Во падла! — рычат напротив. — Нашу водку разбил!

Царящий в голове сумбур нехотя уступил место ясности. Странной, стеклянной. Двойственной. Мир казался одновременно знакомым и чужим. Чуть кружилась голова. Глаза резало, словно смотришь сквозь одолженные у близорукого приятеля очки. Лежавший на асфальте Шабанов снизу-вверх посмотрел на заступившего дорогу Воробья.

Он медленно поднялся на ноги, цвиркнул окрашенной в розовое слюной.

«Вшивота плюгавая. И не таких бивали!» — усмехнулся вышедший из тени Тимша.

Впервые присутствие юного предка не заставило вздрогнуть. Наоборот, Сергей почувствовал, как возвращается уверенность, а мышцы наполняются недоброй силой.

— Пшли вон, уроды! — яростно выдохнул он.

Шакальим нюхом учуявшие опасность «шестерки» невольно попятились.

Воробей щербато оскалился.

— Ты на кого пасть раззявил, чмо?!

Под низким лобиком багрово вспыхнули крысячьи глазки. Уступать вожак не умел — ума не хватало. Зато агрессия разве что из пор не сочилась. Вместе с потом.

«Давай, бей!» — скомандовал вломившийся в сознание Тимша, и Сергей, не раздумывая, впечатал кулак в прыщавую скулу верзилы.