У меня потихоньку начала пухнуть голова от этого бреда.
— Ладно. Хватит пока о Великих Матерях, — я замахал руками. — Давай лучше о еде и выпивке.
Бардос улыбнулся и принялся жарить мясо.
Ночи я ждал с нетерпением, но всеми силами старался не выдать своего состояния. В общину потихоньку возвращались с работы мужчины. Они смеялись, ворчали, обсуждали дела. Загудела огромная печь во дворе, и я с удивлением обнаружил, что это каменное чудовище служит одной единственной цели: подогревать воду для купания. Мужчины шумно приводили себя в порядок в специально отведенном для этого месте, где пол был сложен из плотно, но не идеально подогнанных друг к другу камней, отчего выливаемая на него вода утекала прочь сквозь щели, и можно было смело опрокидывать на себя хоть десятки ведер воды. Отмывшись и переодевшись, мужчины ужинали, а потом шли отдыхать. Некоторые даже заваливались спать. Но чем ниже солнце клонилось к закату, тем оживленнее становилось во дворе: одни готовили угощение, другие несли бревнышки для костра, третьи настраивали инструменты. Когда солнце коснулось горизонта, раскрасив небо красно-оранжевыми полосами, в мужской общине уже вовсю гулял праздник — сначала совершенно дурной, холостяцкий, а потом, с появлением первых гостий, уже более мягкий и завлекательный.
Первыми нас посетили женщины в возрасте — еще вполне симпатичные, но все же не вызывающие у меня особого интереса. Их дети, по всей видимости, давно уже выросли из того возраста, когда их нужно было подолгу укладывать спать, и ничто не мешало им явиться к нам еще на закате. А вот уже после захода солнца появились молодые: ярко одетые, блестящие золотом и серебром. Их смуглая кожа здорово смотрелась в свете костров, и у меня просто глаза разбежались от обилия красивых тел.
Мужчины тоже принарядились. Как оказалось, носить юбки из шкур, золотые браслеты и бусы здесь было принято у обоих полов. Я даже начал чувствовать себя неуютно посреди этого буйства, но когда ко мне на колени без спроса села первая пышногрудая красавица, я об этом и думать забыл.
— Ночь пришла, чужестранец, — сказала она. — Вергиль хочет твоей ласки.
Я даже не сразу понял, о чем она. Уже намного позже я узнал, что по ночам женщины предпочитают говорить о себе в третьем лице. Эти странные люди считали, что тело женщины — сосуд для рождения детей, а душа ее живет отдельно и ночью спит. Говоря о себе в третьем лице, женщина как бы говорит не от себя, а от собственного тела, которому и принадлежит имя. Если же сказать «я», можно случайно разбудить душу, и та может ужаснуться деяниям тела.
— Вергиль хочет ласки прямо сейчас? — на всякий случай уточнил я, хотя мое тело требовало немедленно откинуть так соблазнительно разошедшуюся меховую юбку и скорее освободиться от напряжения.
— Ну не утром же, глупенький! — рассмеялась она, спрыгивая с моих колен, но лишь затем, чтобы усесться на них верхом и несколько раз настойчиво потереться об меня, вызывая волну горячего желания. Я нервно оглянулся: вокруг болтали, пели, угощались и веселились люди, и никто не предавался плотским утехам, хотя некоторые уже разбились по парам.
— Чего же ты ждешь? — спросила девушка. — Или Вергиль тебе не нравится?
— Нравится, — сглотнув, подтвердил я и для пущей убедительности прижал ее к себе, наслаждаясь этой тяжестью.
— Вот и славно, — искренне обрадовалась она. — Тогда давай.
Я снова оглянулся: может, здесь есть какое-то место, куда все уходят?
— Ты первый раз, что ли? — прошептала Вергиль, по-своему истолковав мои метания.
— Н-нет, — почему-то запнувшись, ответил я, хотя по-хорошему стоило бы ответить «да», ведь на подобном «празднике жизни» я был впервые.
— Тогда, может, он у тебя не поднимается? — она поерзала на мне, проверяя. Тут уж я не выдержал: еще меня в таком постыдном состоянии не подозревали!
Зарычав, я принялся расстегивать-развязывать штаны. Вергиль тут же приободрилась и стала нетерпеливо подпрыгивать у меня на коленях, мешая справиться с одеждой. Музыка вокруг словно бы стала громче, смех — ближе, а костер потрескивал так ехидно, что хотелось оглянуться и проверить: нет ли и у него глаз.
Стоило спорному объекту, наконец, предстать пред очи Вергиль, как она тут же замерла и уставилась на него, не говоря ни слова.
— Что-то не так? — спросил я, чувствуя, как во мне вздымается нервная волна: неужели я все-таки что-то натворил, неужели что-то нарушил?
— Ты ведь из Крагии, верно? — вдруг уточнила она.
— Да, — ответил я, ожидая продолжения. Вергиль задумчиво коснулась кончика разглядываемого органа и чуть поводила кругом, словно обрисовывая контур. Потом осторожно провела подушечками пальцев от кончика до основания. Я снова сглотнул: в горле у меня стремительно пересыхало.
— А они у вас у всех такие? — спросила она, ощупывая меня.
— Какие? — хрипло переспросил я.
— Ну… такие, — она пожала плечами, не в силах подобрать слова.
— Полагаю, да, — решил ответить я, хоть и не слишком понимал, что она имеет в виду. — Это плохо?
— Нет, — ответила она, и у меня отлегло от сердца. — Просто Вергиль никогда таких не видела.
— Так может, попробуешь? — тут же предложил я.
Вергиль тут же охотно приподнялась и повернула юбку, представлявшую собой просто квадратный кусок, сшитый из пушистых шкурок и скрепленный пряжкой только на бедрах. Пряжка тут же оказалась впереди, полы юбки разошлись, и нам больше ничто не мешало. Я снова нервно оглянулся, но пока мы с Вергиль болтали, другие пары стали первыми, кто вкусил дары ночи: тут и там в тесных объятиях сплетались мужчины и женщины. Меховые юбки, показавшиеся мне поначалу весьма странной одеждой, прекрасно защищали их и от прикосновения уже довольно прохладной земли, и от посторонних взглядов, позволяя наслаждаться друг другом, не раздеваясь.
Пока я оглядывался, Вергиль насмелилась и опустилась на меня, издав тихий стон и ухватив меня за плечи. Пальцы ее так впились в меня, что я зашипел от боли. Но Вергиль почти сразу ослабила хватку, хотя держаться за мои плечи не перестала. Едва опустившись до середины, она начала подниматься. Потом снова опустилась, дошла до середины, и опять поднялась. Это было приятно, но мне хотелось целиком в нее окунуться, и я нетерпеливо надавил ей на бедра.
К моему удивлению, Вергиль мне этого не позволила.
— Ты чего? — удивился я.
— Вергиль боится, — ответила она. Я усмехнулся и с силой усадил ее на себя, на этот раз погрузившись полностью и ощутив, как ночь, наконец, начинает играть яркими красками, а смех и пение из раздражающих становятся ласкающими слух. Вергиль испуганно дернулась и уставилась на меня широко открытыми глазами.
— Так глубоко, — удивленно заметила она.
— Больно, что ли?
— Нет, — она медленно покачала головой, прислушиваясь к ощущениям. Потом приподнялась и снова опустилась. До конца. Вот так-то лучше. Еще бы потянуть за эти веревочки, чтобы перетянутая лифом грудь вырвалась на свободу. Я чуть раздел ее и подставил язык, чтобы затвердевшие вершинки груди при движении касались его. Процесс нам обоим очень понравился, но через некоторое время Вергиль начала уставать и замедлилась, а я ощутил острую необходимость оказаться сверху и сделать процесс более активным, так что я поднял девушку и опустил в невысокую, но густую траву. И если поначалу меня еще смущало, что мою задницу, не прикрытую меховой юбкой, видят все желающие, то когда Вергиль стала извиваться и стонать, мне стало уже все равно. В отблесках костра ее шея блестела капельками пота, мягкая грудь колыхалась, а юбка и лиф все больше сбивались и задирались, открывая отличный вид на пышное, но упругое тело.
Кончив, я удовлетворенно прислонился спиной к ножке дубового стола, и только тут обнаружил, что вокруг скопилась целая стайка девушек. Я попытался прикрыться, но ближайшая девушка взяла меня за запястье и осторожно потянула его в сторону, чтобы я не мешал им смотреть. Девушки подошли еще ближе. И меня посетило странное ощущение, что теперь охота идет на меня.