— Сам он безмозглый, — пробормотал Джорди. — Нужно как-то объяснить Черепу, что мы тут ни при чем.
— Так он и станет слушать, — говорю. И чувствую руки Черепа на горле, его ботинок на лице. — Пошли.
И мы припустили прочь.
На следующее утро я проснулся ужасно рано. Рано вышел из дому. Дошел до каменоломни. Ночью случились заморозки. На глинистом пруду — каемка льда. Я присел на корточки над углями. Разгреб золу и пепел. И вот он лежит там — чумазый, черный, как зола, твердый, как камень. В нем сохранилось немного тепла, но скоро он пропитается холодом. Я поплевал на его лицо, отчистил: спокойное, самое обычное лицо, человек из Феллинга. Обычный случайный прохожий. А потом сердце у меня замерло. Эта глиняная фигурка была мной. Из моих рук на меня смотрело мое собственное лицо.
Меня пробила дрожь. Я перекрестился. Закрыл глаза. И произнес слова из молитвы:
— Избави нас от лукавого…
Часть вторая
13
— Ну и которая? — спрашивает папа. — Та, что слева, или та, что справа? Та, что прицельно заглядывает в окно, или та, что прицельно не заглядывает? Та, что…
Я вздохнул. Мы сидим за столом, едим хлеб, поджаренный с яйцом, пьем чай. Девчонки уже раз пять прошли мимо окна. Фрэнсис все заглядывает в него, но делает вид, что не заглядывает. Мария делает вид, что увидела что-то очень интересное в небе. За руки держатся. Хихикают, рты до ушей.
— Брюнетка или блондинка? — спрашивает папа.
— Фрэнсис или Мария? — спрашивает мама.
Папа хохочет:
— А на Джорди которая из них глаз положила?
Прошли снова. Папа все подначивает, задает вопросы.
Я ем, пью и делаю вид, что не смотрю на девчонок. А потом они исчезли.
— Упустил шанс, — говорит папа.
— Больно надо.
А он мне:
— Да ну?
— Обе, по-моему, очень симпатичные, — сказала мама.
Папа хохочет:
— Твоя мама все знает и все видит.
И подкинул мне на тарелку еще кусочек.
— Только смотри не вздумай за ними бегать, — говорит мама. — Всему свое время. Иди лучше мячик попинай или придумай что-нибудь с Джорди.
Я выхожу, а они в конце улицы, в зазоре между домами. Я, подойдя ближе, сбавил шаг. Все прикидываемся невидимками, но, когда я с ними поравнялся, Фрэнсис сказала:
— Говорить будешь?
— Ну.
— Давай тогда.
— Чего «давай»?
— Говори.
— Привет.
— Привет, — отвечает. — А с Марией поздороваешься?
Как бы сделать, чтобы сердце не стучало и дыхание выровнялось?
— Привет.
Мария закусила губу, покраснела, смотрит на меня искоса.
— Привет, — говорит.
Посмотрели друг на друга, а на большее не хватило. Мария пошла дальше. Фрэнсис рассмеялась:
— Что ж, хоть какое начало.
И пошла следом, а я — в другой зазор, к дому Джорди.
Он был в саду за домом. Старая дверь, в которую он метает ножи, как всегда, прислонена к изгороди. На ней нарисован человеческий силуэт. Нож он метал как обычно — чтобы попасть совсем рядом с фигурой. На голове и туловище — сотни отметин: столько раз они с отцом промахнулись за долгие годы. Я вошел, и Джорди сразу передал нож мне:
— Валяй! Твоя очередь, Дейви. У меня сегодня ничего не клеится.
Я взял нож. Прицелился в самый край двери. Бросил. Нож сверкнул на солнце и вошел точно туда, где у фигуры должно быть сердце.
— Черт, — выругался я.
— В яблочко! — заорал из дома отец Джорди. — Уложил парня на месте!
Я опустился в траву.
— Что делать будем? — спрашиваю. — Череп пока не отомстит — не успокоится.
— Я без понятия, — говорит Джорди. — Он мне сегодня приснился.
— Да ну?
— Угу. Он нас обоих прирезал и сварил в здоровенном котле прямо в каменоломне.
— Дуришь!
— Не дурю. А потом съел с тостами и кетчупом.
— Обалдеть.
— И запил бутылкой шипучки.
Мы оба понимали, что смешного в этом мало, и все же расхохотались.
— Может, отцам скажем? — предложил я.
— Мы эту борьбу сами начали. Мой папа наверняка так ответит.
— Знаю. Но когда доходит до поножовщины…
— Чтоб этого Стивена Роуза с его ножом. Это не наш нож.
— Знаю.
— Сами разберемся. Нужно договориться о встрече.
— С Черепом?
— Угу. С ним и с остальными. Мы им все расскажем про Стивена Роуза. И пообещаем, что этого не повторится.
— Фиг получится. Череп и говорить-то почти не умеет.
— Да вряд ли он уж настолько тупой.
— А кто его знает? Помнишь, рассказывали, как он в Джонадабе крысам головы откусывал?
— Помню. А в Джерроу, говорят, он какому-то мелкому ногу оттяпал.
Мы некоторое время помолчали, обдумывая все это.
— И ты в это поверил? — спрашивает в конце концов Джорди.
— Угу.
— Я тоже.
Сидим, прислонившись к двери. В доме отец Джорди приплясывает и поет: «Пришло другое время!»
— Во вляпались, — говорю.
— Хочешь, пойдем в пещеру?
Я головой помотал.
Джорди говорит:
— Я и сам не хочу.
Выходило, делать вроде нечего. Я закрыл глаза, подставил лицо солнцу. Почувствовал под пальцами тепло травы. Прислушался к пению птиц. Подумал: как быстро пришла весна. Чувствую — уплываю куда-то, и мне снится апостол в пламени. Он встает, потягивается, делает шаг из пепла. Из пруда повылезали крошечные новорожденные лягушки, расселись вокруг него. Рядом на камне свернулся ужик. Перепелятник парит высоко в небе. Подошел Стивен — крадется сквозь заросли боярышника. «Где ты? — шепчет. — Как, готов уже?» Подполз еще ближе. «Где ты? Готов, Дейви?»
Я встряхнулся, выплыл из сна. У задней двери стоит сестра Джорди Норин, прислонилась к косяку, улыбается. Сузила глаза. Постучала пальцем по щеке:
— Ну и что вы натворили?
— Не твое дело, — буркнул Джорди.
Она потрясла головой, рассмеялась:
— Гляжу, вы еще совсем мальчишки. Глупые, маленькие.
Джорди поднял два пальца.
— Отвали, — шипит.
Она снова рассмеялась. Провела пальцами по волосам и пошла в дом, покачивая бедрами.
— Девчонки! — фыркнул Джорди.
— Одна девчонка говорит, что я ей нравлюсь, — поделился я.
— Да ну?
— Да ну.
Он вытаращился на меня, потом снова завалился в траву:
— Вот только этого нам не хватало.
14
Луна здоровущая, прямо в центре моего окна. Круглая, как облатка для причастия. Лежу, залитый ее светом. Таращусь ей в лицо. Различаю кратеры, пересохшие моря. И вдруг — голос:
— Дейви, Дейви!
Слышится мне, что ли?
— Дейви! Дейви!
Звякнуло оконное стекло, будто камешки в него стукнули, царапнули.
— Дейви! Дейви! Дейви!
Подхожу к окну, смотрю наружу, вижу — стоит. Стивен Роуз, лицо как воск, в нем луна отражается. Он поднял руку. Поманил меня. Я вздрогнул. Задернул занавеску. Снова лег.
Лежу, пытаюсь уснуть. Голос еще позвучал немного, потом умолк, потом — снова, только на сей раз ближе, будто доносится из моей головы:
— Дейви! Дейви! Дейви!
Я почувствовал на себе пальцы Стивена — будто он формует меня, как кусок глины. Пальцы скользят, оглаживают. Я стал корчиться на постели, пытаясь высвободиться.
— Тихо лежи, — шепчет. — Сейчас я тебя создам, Дейви.
Я закрыл уши руками.
— Ты мой, Дейви, — шепчет.
Я стиснул кулаки, скрипнул зубами.
— Нет, — говорю. — Нет!
— Кто Господь твой, Дейви? Тебе не спрятаться. Кто Господь твой?
— Отвяжись! Пусти!
А потом — молчание, тишина, и внутри головы, и снаружи.
Открылась дверь спальни. Входит мама.
— Дейви? — спрашивает шепотом. — Что с тобой, сынок?
Я в клубочек, к ней поближе.
— Ничего, — говорю. — Ничего, мам.
— Страшный сон приснился?
— Да. Да…
Она положила мягкую руку мне на лоб. Успокаивающе погладила пальцами:
— Спи, Дейви. Вот так. Засыпай, сынок.
И задернула занавеску, скрыла луну.
15
На следующий день идем из школы, и тут Джорди заметил Черепа: тот выходил из «Лебедя».
— Череп! — так и ахнул.
— Где?
— Увидел нас, паскуда!
Череп со всех ног к нам. Джорди дернул меня за руку, потянул за собой. Череп бежал в горку и все равно нагонял. Я рискнул оглянуться и увидел его здоровенное тело, злобную физиономию, руки так и работают, ноги топочут стремительно.
— Святая заступница, — молюсь.
А он все ближе, ближе.
— Дьявол! — выдыхаю.
Он скалится, рычит, фыркает. Чувствую — дыхание пахнет пивом. Жду, когда он собьет меня с ног. Жду, когда кулак опустится мне на спину. Чувствую, как тянутся пальцы, пытаясь схватить. Я как рвану еще быстрее.
— К Дурке, — говорит Джорди, и мы свернули в сторону ее сада.
Подскочили к двери, забарабанили в нее. Никто не ответил, но Череп притормозил у ворот. Скалится, лицо красное, глаза темные. Бьет ногами, будто зверюга.