Читать интересную книгу Апостол Павел - Мария-Франсуаза Басле

Заимствование терминов из греческого языка повлекло за собой принятие ряда категорий греческого мышления. Как Филон Александрийский и другие эллинизированные иудеи[122], Савл удачно применил принцип соперничества, который являлся двигательной силой всякого греческого воспитания еще со времен Гомера, задача состояла в том, чтобы превзойти друг друга, соревнуясь с равными себе. В своих писаниях, восхваляя то время, Павел призывает христиан к усилиям, к бегу; он говорит о венке, который получит победитель, о награде за борьбу…[123] Кроме того, сам Павел проживет свою жизнь в постоянном соперничестве, убеждая в несовершенстве слова, Логоса, что достаточно характерно для греческого интеллектуала.

Павел также разделял точку зрения, признающую необходимость равного развития физических и интеллектуальных способностей. В той важности, которую имела в его речах тема атлетизма, нет ничего удивительного для греческой среды, она говорит о том, что спорт, как и другие его занятия в детстве, играл весьма существенную роль. Павел принадлежал к тому поколению иудеев, для которых регулярное посещение стадионов было совершенно естественным, особенно в Тарсе[124].

Молодой Савл, несомненно, был спортсменом, и мы не должны обманываться эпитетом «недоносок», которым он охарактеризовал себя позднее[125]. Уже в зрелом возрасте он оказался способен продержаться на плаву после кораблекрушения день и ночь, пока его не подобрала лодка[126]. Такое не являлось редкостью в то время[127], но все-таки…

Савл разделял основные ценности греческого общества, в частности, мораль умеренности, типичную для добропорядочных семей в эпоху Империи. Целью воспитания было достижение sophrosyne [128], что означает одновременно целомудрие, скромное поведение, возвышенность духа и мудрость. Павел признавал ценность греческой воспитательной системы (paideia), которая ставила своей целью сформировать цельную натуру: в последних апостольских посланиях это становится у него основой и христианского воспитания [129].

Его языком останется греческий, и он прекрасно усвоит расхождения и противопоставления, наиболее характерные для греческого мышления: между словом и делом, между сознанием гражданина и иностранца, между должностным и частным лицом, между городами, где родился и где живешь.

На Востоке греческое образование обычно являлось трамплином для изучения западных языков. Всякий римский гражданин должен был уметь изъясняться на латыни, иначе его могли принять за «иностранца». Савл даже изучил основы и методику судебной риторики, чему обучались римские адвокаты. Поэтому нет ничего удивительного в том утверждении, что он воспринял римское мировоззрение. У него было географическое вйдение Малой Азии и Балкан, основанное на административной организации Империи: в противоположность грекам, он принимал во внимание только состав областей (Сирия, Киликия, Галатия, Азия, Македония, Ахайя) — не районы, не государства и еще меньше города — таким образом, он определял зоны своих миссий и утверждал свои маршруты в зависимости от римских дорог и административных столиц Востока[130].

Час отъезда

В иудейской, как и в греческой образовательной системе, наступает момент, когда нужно покинуть родной дом и отправиться в далекий университетский город, чтобы довести до совершенства свое образование. И этот момент скоро наступает[131].

В один из дней отец Савла решил отправить его продолжать занятия в Иерусалим, что часто практиковалось у иудеев диаспоры. Позже Вавилонский талмуд, вменив ему в вину отсутствие местного древнееврейского образования, будет настойчиво рекомендовать Савлу снова обратиться к нему в возрасте шестнадцати или семнадцати лет. Сколько же лет было Савлу, когда он покинул Тарс? Сам он, кажется, ссылается на систему занятий по возрастам, принятую в греческом мире. Когда речь идет о том, что он прибыл в Иерусалим в возрасте «первой молодости» — возрасте своего вступления в пору neoi[132] — употребляется обычное среди эллинизированных иудеев выражение, заимствованное из официального словаря греческого города, где категория «молодые» имела общее значение и для представителей государственной власти, и учеников гимназий и философских школ и относилась к определенным возрастным группам[133].

Тем не менее трудно определить, кого конкретно нужно понимать под словом «молодой». В Афинах так обычно называли молодых людей от девятнадцати до двадцати пяти лет, но возраст neos можно считать до тридцати лет. Молодой студент всегда застенчив и краснеет, он не повышает голоса перед учителем… Во всяком случае, он еще не имеет полной правоспособности. Короче говоря, молодость — это время ученичества, когда главенство принадлежит отцу; в Тарсе «молодой» двадцати лет — несовершеннолетний в юридическом отношении; он должен получить согласие своего отца, чтобы сменить школу или университетский город, даже если он сам делает свой выбор[134]. Для иудея «молодость» это в первую очередь тот возраст, когда он лично обязуется соблюдать Закон[135]; это возраст самостоятельности в сфере нравственной и религиозной; возраст финансовой независимости, когда нужно самостоятельно платить годовой налог в иерусалимский Храм[136]. Это возраст товарищества, дружбы и женитьбы. Но молодой иудей в отличие от молодого грека мог считаться совершеннолетним уже с четырнадцати лет[137].

«Молодость» — это была скорее категория нравственная, и даже религиозная или гражданская, чем какой-то определенный возрастной период, хотя в иудейской среде, как и в греческих городах, система образования основывалась на циклах. К четырнадцати годам заканчивали начальное образование, после чего покидали свой дом. Для молодого грека важно было получить риторическое образование, которое давалось в частных школах[138]. Для молодого иудея этот этап был еще более важным: считаясь совершеннолетним, он мог теперь ознакомиться с толкованиями и фарисейскими преданиями и, в частности, разбирать исследования Библии; некоторые сразу же начинали проходить стажировку в различных общинах, чтобы лучше выказать свои достоинства[139]. Второй переломный момент наступал к девятнадцати-двадцати годам: с этого времени греки из интеллектуальной элиты посещали философские школы приблизительно до двадцатипятилетнего возраста[140], тогда как молодой израильтянин выбирал себе уже и общину, и наставника [141].

Что касается именно Савла, то проблема заключается в том, чтобы установить, покинул ли он Таре с наступлением иудейского совершеннолетия, то есть в четырнадцать лет, когда его сверстники-греки только начинали свое риторическое образование, или позже, годам к двадцати, уже воспользовавшись тем, что мог дать его родной город Таре в начальном и университетском образовании. В ту эпоху Таре действительно утвердился как один из огромных культурных центров эллинизированного Востока, хотя его гимназии были новыми учреждениями [142]. Они старались имитировать афинский университет и полностью равнялись на афинский уклад[143]. Все направления свободных искусств присутствовали здесь: поэзия[144], философия со стоическим местным колоритом [145], наконец, риторика, или, вернее, спонтанные формы народного красноречия[146]. Это был не классический университетский город, а скорее место перехода[147] и встреч, где можно было приобщиться ко всему.

Что знал Савл об этих интеллектуальных кругах Тарса? Он вряд ли имел какие-либо знания в стоицизме, хотя и достаточно хорошо здесь представленном, потому что в эти школы зачисляли только к двадцати двум-двадцати трем годам, а к этому возрасту Савл, безусловно, закончил свои раввинские занятия. Он мог, конечно, иметь какие-то понятия о стоицизме, например, со слов своего отца или от наставников синагог, так как фарисеи интересовались этим направлением идей[148]. Проблема риторического образования, получаемого обычно между пятнадцатью и двадцатью годами, гораздо сложнее. В некоторых речах апостола — среди старейшин в Ефесе и особенно перед Феликсом и Агриппой — используются греческая терминология и манера рассуждения, но их действительное строение указывают больше на автора «Деяний», бесспорно, находившегося под влиянием классических форм повествования; к тому же нам неизвестно, в каком духе историки древности систематизировали, перевоспроизводили речи, чтобы придать им назидательный характер. Единственное прямое свидетельство, которое указывает нам на ораторский талант Павла, это его речь, которую он произносит в обвинение Кифы [149] в Антиохии: она сохранилась в его архивах, и часть ее он включит в свое Послание к Галатам[150]. Итак, он использует понятие «культура» в философском смысле, но мысли выражает, скорее, древнееврейским способом, чем греческим, основанным на повторении и активности слов. Сам Павел считал свои слова «банальными», «достойными презрения» с точки зрения греков [151]. Все это вряд ли может служить доводом в пользу предположения, что он обучался риторике в Тарсе и имел продолжительное знакомство с ее классическими образцами.