Читать интересную книгу Апостол Павел - Мария-Франсуаза Басле

Из-за этого его путешествия всегда строго соответствовали своему назначению, имея вполне определенные задачи и ограниченную продолжительность: он всегда предусматривал возвращение в Иерусалим, даже если это было сопряжено с трудностями или опасностью. Савл составлял греческую схему «путешествия» — «periple» — или скорее — поскольку он охотнее передвигался сухопутным способом, нежели морским «periodos», которая как и «periple» предполагает путешествие с возвращением в пункт отбытия [218].

Несомненно, фарисейское образование повлияло на иудейский характер его путешествий, так как он в первую очередь ратовал за регулярное восхождение в Храм. Но не стоит считать миссионерское призвание Павла результатом иерусалимского образования. Жизнь «апостолов иудаизма», которые были вдохновителями первых христиан, и жизнь Павла, в частности, была далека от истинно апостольской. Единственный текст, свидетельствующий о далеких походах фарисеев, в Евангелии от Матфея (23:15), был, очевидно, составлен в Антиохии, и этот текст может дать нам только относительное представление о проповеди Павла в этом городе [219].

Что касается учреждений связи и сообщения, которые могли действовать между властями Иерусалима и обществами диаспоры, то остается очень сомнительным их реальный размах[220]. Разумеется, ежегодные сборы, которые направлялись на содержание Храма, осуществлялись усилиями синагог, а не благодаря иерусалимским посланцам; Павел введет новшества в этой сфере к своему великому несчастью [221].

Термин «апостол» существует с того времени, когда в третьем веке Библия была переведена на греческий язык, но в эпоху восстановления Храма это слово не несло того особого смысла, который оно приобретет во времена Поздней Римской империи, во времена Патриархии[222]. Причисление молодого Савла к разряду благовоспитанных мирян, избранных и уполномоченных посещать синагоги и обращать а иудейство язычников, по мнению историков христианства, является анахронизмом[223].

— Однако во времена Царств существовали гонцы, которые переносили послания из города в город[224], а также возвещали о Пасхе — это был один из видов деятельности молодых людей наряду с несением службы для сохранения порядка[225]. Если к тому же вспомнить о паломничествах к могилам пророков, то вполне можно допустить, что Савл получил в молодости некоторый опыт путешествий скорее всего на небольшие и средние расстояния. Еще со времени своих первых странствий он мог усвоить черты и привычки древнего путешественника, который оказывался неспособным последовательно идти к цели[226].

Впрочем, он мог совершать трудные путешествия, исходя не только из религиозной, но и профессиональной целесообразности, что было обычным в ту эпоху. Если учитывать эту сторону древних путешествий, то вполне можно объяснить видимые противоречия[227]. В синагогах Малой Азии и Греции уже не царил тот миссионерский дух прозелитизма, когда Павел призывал к немедленному набору «апостолов Церкви», которые носили бы вести по долгим дорогам. Эти «апостолы» вернее всего принадлежали к классу людей разъездных профессий [228].

Призвание к путешествиям, проявившееся так рано, могло бы лучше раскрыть нам нашего героя. В частности, оно объяснило бы его безбрачие: тут речь идет об общей требовательности среди греческих и римских интеллектуалов, которые «отвергали брак, стесняющий их в желании путешествовать» и которые оказывались очень чувствительны к такому препятствию, как семья, мешавшая посещать лучших наставников и работать какое-то время подле них[229]. Савлу нужно было иметь ответ: «Я не стеснен ни женой, ни ребенком», — когда его обвиняли в корыстолюбии — очень частый упрек в адрес странствующих философов [230]. Выбор Савла в этом вопросе был таким же тривиальным, как и идея, что путешествия — это его призвание: эта популярная философская тема уже давно устарела в эллинизированном иудаизме.

Древнее путешествие с его трудностями создавало определенный тип человека. Чтобы выжить, нужно было обладать различными навыками. Нужно было иметь ремесло и уметь вести бюджет, чтобы обеспечить свое существование, так как перевоз запасов был нецелесообразным; знать право, чтобы быть в состоянии защитить свои, интересы в городах, где не любят иностранцев; и хоть немного разбираться в медицине, чтобы помочь себе в переходах.

Павел обладал всем этим и потому мог с осторожностью и хладнокровием преодолевать опасности, исходящие как от природной среды, так и от людей. Но в первую очередь путешествия требовали исключительных способностей к адаптации, так как древние общества инстинктивно закрывались перед чужаками. Павел прекрасно сознавал это: как всякий путешественник той эпохи, он оценил удобство захода в порт, чтобы обеспечить себе прием, предусмотренный для иностранцев; он прилагал все свои усилия, чтобы лучше ориентироваться в тех местностях, где будет проходить его путь; он составлял свои маршруты в зависимости от нахождения тех мест, где мог получить необходимую помощь. Для остановок он выбирал города, где проявлялся дух космополитизма, порты, провинциальные столицы, университетские города… Он умел сам представиться, опередив акт установления личности, чему обычно подвергались вновь прибывшие; старался подражать и в тоне и в словах тому обществу, в котором находился; его поведение соответствовало требованиям города: «как надлежит держать себя в обществе», «действуя всегда на глазах у всех»[231].

Это было сообразно советам, которые давались молодым грекам в эпоху Гомера и звучали словами изгнанника в трагическом театре, повторенными сотни раз всеми великими путешественниками эллинистической эпохи. Это был закон жизни Савла, деятельного человека, интеллектуала, «жаждущего знаний», полностью развившегося к окончанию своей учебы, когда в Иерусалиме неожиданно началось «дело Стефана».

Глава 3 ДЕЯТЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Дело Стефана

Савл учился в очень оживленном городе. Общества, так или иначе соперничающие друг с другом, были одним из самых характерных явлений в Иерусалиме того времени. Создавалось впечатление, что множество фарисеев состояли в обществах только для того, чтобы легче было соблюдать запреты, связанные с приемом пищи, и какие-то шесть сотен правил, руководящих их повседневной жизнью. Эти общества чистоты, которые требовали от своих членов и личных обязательств и полной отдачи, без сомнения, развивали дух «сектантства»: каждое общество шло своим «путем» — этот термин употреблялся в те времена иудеями, чтобы обозначить секту[232]. Самыми могущественными были секты баптистов и ессеев, которые на самом деле селились вне Иерусалима, но иудейские авторы насчитывают много других: masbotheens, сабеисты, галилеяне и все эти «блюстители» или «назореи», которых часто путали с приверженцами Христа из Назарета[233].

Присутствие пророков в городе вызывало еще большее брожение умов. Харизматическое движение, поощряемое Понтием Пилатом, значительно расширилось между 26 и 36 годами. Некоторые пророки, как Иоанн Креститель, создавали общества кающихся; другие призывали к мятежу против Рима, считая себя наделенными сверхъестественной властью, данной им для освобождения народа[234]. Ожидали пророка Илию, чье возвращение, согласно последним книгам Библии, должно было предвещать пришествие Мессии [235]. Молодого студента не могло не затронуть это брожение идей и верований, которые смешивали политику и религию, где социальные чаяния переплетались с эсхатологическими надеждами. Фарисеи тоже обнаруживали в себе пророческие способности.

Стефан считался одним из таких пророков. Этот эллинизированный иудей произносил вдохновенные слова и имел взор ясновидца[236]. Когда началось то, что можно назвать «делом Стефана», он стал заметен в обществе благодаря творимым чудесам и знамениям [237]: в Иерусалиме его считали в то время боговдохновенным человеком.

Между тем среди иудеев самой эллинизированной диаспоры, какая только может быть, росла враждебность. Противники Стефана были выходцами из Кириены и Александрии, Рима, Малой Азии или, как Павел, из Киликии[238], то есть из областей, где иудеи были наиболее защищены законодательством Последней Империи, из мест, где они процветали при римском порядке [239]. Вмешательство римских иудеев-вольноотпущенников знаменательно религиозным и политическим спором, который больше заострил внимание на римском порядке, чем на религиозной правоверности, хотя «Деяния» мало что говорят об этом: на самом деле оппонентами Стефана были иудеи наиболее романизированные, как Филон и Иосиф, которые считали пророков подстрекателями, а их проповеди — пагубными происками[240]. С трудом удавалось пророчествовать Симону (не Петру), Ахиаву, Атронгу и особенно Иуде из Гамалы, преследуемому зелотами за его деятельность; при правлении Понтия Пилата один самаритянин собрал толпу, чествовавшую Моисея Освободителя. Настроения легко улавливались: несколько раз арестовывали Петра и других апостолов, несмотря на то, что их ни в чем не могли обвинить [241].