А вот Сеф разобрался, кажется, и ему понравилось.
Ну, надо сказать, кое-что понравилось и мне. Они не приставали с ножом к горлу, требуя немедленно признать их истинность и отвергнуть все прочие версии Единого и Всемогущего как ложные и греховные. Они считали, что постепенно послушник проникнется, а в послушники брали всех. На постижение истины каждому неофиту давались те самые два года. Если не проникся — скатертью дорога. Вселенная велика. Если же ты услышал голос господа, ты — полноправный гражданин. Красивый ритуал вступления в гражданство, он же — ритуал полного посвящения, и живи, радуйся.
Кстати, они хорошо там живут. У них преступности практически нет. Все трудолюбивы и доброжелательны. Все друг другу помогают. Все улыбаются. Уж не знаю, что будет лет через двести, но пока — благодать.
Так что Сеф там прижился. Сельское хозяйство действительно оказалось в самый раз по нему. Когда я улетал с Альмиры, он был главой общинной молочной фермы в Светозарной — большой деревне, по местным меркам считавшейся городом: полторы тысячи человек, — и вся Светозарная готовилась праздновать его окончательное вступление в ряды истинно верующих. К тому же у него был головокружительный и одновременно целомудренный роман с дочкой церковного старосты, одобренный ее папашей и благословленный отцом Кальмарием.
Я слишком был циником, чтобы без смеха слышать имя святого отца, но Сеф ни разу не улыбнулся, торжественно произнося: "Кальмарий". Хотя в отличие от падре точно знал, что за зверь кальмар и как он выглядит.
Словом, мой лучший друг нашел свое место в жизни. Моя подруга сделала это еще раньше. И только я не знал, куда податься, ясно было только одно: Истинная церковь не для меня. Значит, нужно уезжать.
Община выделила мне подъемные, достаточные для того, чтобы добраться до более обжитых миров и перебиться первое время. Провожали с молитвами и благодарными словами, обращенными к господу: хоть и не сподобил еретика обратиться, но немного обогрел заблудшего, даст Он, семена истинной веры еще прорастут в этой зачерствелой душе. Я выразил ответную надежду, что не собьюсь с пути истинного, и улетел на почтовом катере, ходившем раз в месяц до Любены.
Это тоже было захолустье, но досюда уже существовали регулярные пассажирские рейсы с Фар-аль-Койты, а на Фар-аль-Койте был бар мусорщиков.
Потому что взвешивая варианты своего будущего, я видел только два выхода: армия — и отребье вселенной. После строгой дисциплины религиозной общины армия не показалась мне сколько-нибудь привлекательной. Хотя перспективы, вообще-то, были неплохие: можно было получить образование за счет государства, сделать карьеру и вообще наладить вполне благополучную жизнь. Собственно, только необходимость подчиняться командам мне и претила.
Я, оказывается, возмутительно анархическое создание.
Оставались мусорщики.
* * *
Он, видно, хотел вылететь и не успел. Застрял в шлюзе. Совершенно целый. Блистер не треснул. Обшивка не пострадала — ну по крайней мере, насколько отсюда видно.
Так у него, может быть, и герметичность не нарушена.
Наверняка там, внутри, труп, но я не буду проверять это здесь.
Потому что есть вероятность, чудовищно близкая к нулю, но все же ненулевая, что он еще не труп.
А если он хотя бы на одну сотую не труп, есть шанс, что он им и не станет.
Я долго выколупывал из покореженного шлюза маленький истребитель системы "Оса", непроизвольно задерживая дыхание, — как будто разбирал карточный домик. Даром что я это делал не пальцами, а манипуляторами рабочего скафандра. Все боялся — дерну неосторожно, и он где-нибудь треснет, или лопнет, или проломится… и тогда вероятность превратится в отвратительную неизбежность. Наконец он выплыл наружу и повис, медленно вращаясь. Беспомощный, немой и темный. Если бы он успел вылететь, его, наверное, не заметили бы никогда.
"Оса" так мала, что влезет ко мне в трюм. Придется попыхтеть, но я впихну.
Ради вероятности, еще не ставшей событием.
Впихнул.
Дождался выравнивания давления.
Не сразу сообразил, где у него отщелкивается фонарь кабины. Нашел. Хорошо, что еще не вылез из скафандра — манипулятором оказалось удобнее, чем рукой.
Отщелкнул.
Хорошие у них, злодеев, пилотские костюмы. Без сознания, и кислород почти на нуле, но жив. Повезло тебе, парень, так, как просто не бывает. Из всего экипажа — один живой. Ты.
Отволок аккуратненько в каюту, запустил аптечку, разобрался с застежками злодейского костюма.
Поправка.
Повезло тебе, девочка.
Я стоял над ней и матерился, монотонно и бесконечно. Мне хотелось добраться до их командования и сбросить на них ядерный фугас. Мне хотелось стереть Рионский союз со звездной карты, чтобы и пыли не осталось. Стоило мне представить, что было бы, если бы она не застряла в шлюзе. Если бы осталась внутри или вылетела наружу. Если бы треснул фонарь. Если бы я повредил "Осу", освобождая из ловушки.
Если бы я нашел ее получасом позже.
Ненавижу военных.
Раньше я как-то не задумывался, как я к ним отношусь. Сейчас понял — ненавижу.
Она пришла в себя через несколько часов.
* * *
Я вошел в зал "Льва и бутылки" и огляделся. Народу было немного. Все-таки Фар-аль-Койта — не слишком популярное место у мусорщиков. Когда-то поблизости прокатилась серия сражений, и по соседству, на Саладине, пыхтела переплавка, но мощность ее была невелика — ее не модернизировали, наверно, лет сто, и нужды не было. Далековато от самых урожайных мест. Зато они принимали железо без особых формальностей, так что кое-что все-таки к ним иногда поступало.
Вспомнив "Звездную пыль", я направился к стойке. Угрюмый бармен скользнул по мне взглядом и буркнул:
— Несовершеннолетним не наливаем.
За два года на Альмире я привык считать себя взрослым, но мне действительно было всего шестнадцать, так что спорить я не стал. Я спросил его, не слыхал ли он что-нибудь о Рыжем Свене.
— Женился, — лаконично ответствовал бармен.
— Два года назад, — добавил я. — А где он сейчас, не знаете?
— Не в курсе.
— Мне нужен совет, — признался я.
— Тут не кабинет шринка, — сказал бармен. — Тут бар. Пиво, вино, виски. Коньяк. А советов тут нет.
— Хорошо, — очень терпеливо переформулировал я. — Тогда скажите мне, кто может мне дать совет. И мне не нужен шринк. Мне нужен Свен или кто-нибудь, кто знает Свена.
— Все знают Свена, — ответил он.
Тут его взгляд упал на мои сжатые кулаки, и, видимо, он все-таки решил не нарываться. Но вышло так, что именно нарвался.
— Эй, Андед, — окликнул он. — Поговори с малышом, а то он сейчас расплачется, бедняжка.