В теории «физическо-морального порядка» и в понимании истории нашли отражение гуманистические интересы Коллонтая. Его новаторство проявилось в результатах многолетних исторических исследований и опыта. Так, в области историографии творчество автора «Критического разбора основ истории» дало начало той фазе развития польской исторической науки, которая в недалеком будущем должна будет принести труды Лелевеля (см. 47, 300–301). Побочным следствием исторических исследований Коллонтая явились зачатки родственных дисциплин. В особенности большое значение имеют в данном случае его размышления и исследовательская программа в области энтографии, которая вообще до него не существовала в Польше как особая сфера научных исследований (см. 85).
Коллонтай был достойным сыном «эпохи светил» благодаря огромному размаху своей деятельности и научного творчества. Несмотря на то что естествознание никогда не было в центре его интересов, все же в этой области он оставил прочный след, выдвинув, по его словам, «совершенно новую геологическую гипотезу» о непрестанной изменяемости поверхности земного шара под воздействием естественных физических причин[12]. Гипотеза подобного масштаба и значения, являющаяся провозвестницей теории эволюционизма в геологии, не могла, конечно, возникнуть случайным образом, без основательных и длительных исследований, без учета результатов геологических поисков и глубоких размышлений над всей этой проблематикой и связанной с ней литературой.
Примечательно и, пожалуй, не случайно, что геология, минералогия и другие родственные им дисциплины стали особой областью интересов Коллонтая среди естественных наук. Оказывается в данном вопросе польский ученый следовал «моде» на геологию, весьма распространенной тогда в Европе. Бюффон, Вольтер, Гольбах и Дидро во Франции, Хьютон в Англии, Ломоносов в России, Гёте в Германии, а в Польше — Коллонтай, Сташиц, Ян и Енджей Снядецкие (здесь названы только крупнейшие ученые того времени) осуществляли исследования и писали работы, касающиеся геологии. Одним из проявлений этого веяния было, между прочим, коллекционирование минералов. Для тогдашних салонов обладание «кабинетом минералогии» или разнообразной и систематически упорядоченной коллекцией минералов было таким же честолюбивым делом, как обладание «кабинетом медалей» или галереей портретов. Коллонтай также закупил в 1792 г. в Дрездене «кабинет минералогии», который в двенадцати ящиках был отправлен в Варшаву (позже, в 1804 г., Коллонтай подарил его только что открытому тогда Кременецкому лицею). Однако в данном случае не может быть и речи о жертве, приносимой на алтарь салонного снобизма, потому что уже во время краковской реформы Коллонтай призывал и сам проводил геологические изыскания в районе Краковского и Сандомирского воеводств, а упоминавшаяся дрезденская сделка была связана с исследованиями в области естественной истории, проводимыми под руководством князя-подканцлера в Саксонии в первые месяцы эмиграции после победы контрреволюционной Тарговицкой конференции[13].
Причины европейской популярности геологии в XVIII в. понятны уже хотя бы потому, что зарождение капиталистической промышленности требовало полезных ископаемых, а их поиски и добыча вдохновляли на геологические исследования. Не является здесь исключением и Коллонтай. Так как в результате первого раздела Польши рудники в Величке и Бохниче оказались вне границ Речи Посполитой, были предприняты поиски новых залежей соли. Участие в этих работах было для Коллонтая первым случаем, дававшим ему возможность практических геологических изысканий. Однако практические обстоятельства не объясняют полностью, почему геология явилась предметом всеобщего интереса мыслителей и писателей, не относящихся к числу специалистов в этой области.
Тайна этого интереса к геологии заключалась, очевидно, в том обстоятельстве, что результаты наук о Земле играли тогда больше, чем когда-либо, особую роль в конструировании мировоззрения и стали ареной принципиальных философских конфликтов. Можно было бы сказать, что геология играла тогда роль, аналогичную той, какую сыграли астрономия и механика на пороге Нового времени; она стала наукой, которая приобрела особую мировоззренческую значимость. Ее положения и наблюдения оказывались решающими аргументами и материалами при формировании просветительско-материалистической картины мира, а также в борьбе против традиционной, и в особенности религиозной, метафизики, ведь геология компрометировала тогда главные представления о мире, сформулированные и санкционированные Священным писанием и христианской традицией. Должно было пройти целое столетие, прежде чем католическая апологетика хоть как-то «справилась» с хлопотливыми последствиями «геологического наступления». Но это произошло только тогда, когда уже новый грозный противник, в некотором смысле преемник просветительских традиций естественной истории и геологии — эволюционизм Дарвина оказался перед дверями церкви.
В этой связи становится понятным, что геологические исследования Коллонтая не являются лишь увлечением оригинального государственного деятеля и гуманиста. Они прежде всего отражали его подлинное участие в духовной жизни той эпохи. Коллонтай, как мало кто в его время, был способен к более глубоким размышлениям о науке и ее роли в общественной жизни. Видные польские ученые высоко оценили его компетентность в этой области. Например, Я. Снядецкий писал о своем друге и ректоре Краковского университета: «О том, чего он не изучал либо не совсем понимал, Коллонтай не судил. Но он быстро исследовал то, что его интересовало; уловив принципиальные положения, он был способен их развить. Благодаря этой способности он выработал ясную картину наук и удачный способ рассуждения о них» (93, 73). На ту же его черту обращал внимание также Тадеуш Чацкий, писавший, что Коллонтай «дал стране логику науки» (23, 2, 344–345). Выражения «общая картина наук» и «логика науки» — это приблизительно то, что в нашем сегодняшнем языке означает теорию и методологию наук. Таким образом, уже его современники высоко ценили результаты теоретических исследований Коллонтая по вопросам науки и просвещения.
С целью более полной характеристики философии Коллонтая представляется необходимым охарактеризовать развитую им «общую картину наук» хотя бы уже потому, что она показывает взгляды Коллонтая по вопросу о связи философии и конкретных наук. Более того, общие взгляды на науку сами по себе были необычайно важной частью просветительского мировоззрения, ведь это был век «Энциклопедии», великого толкового словаря наук, который являлся чем-то вроде философской суммы той эпохи. Наука должна была быть вознесена на пьедестал вместо отброшенного бесповоротно «болвана схоластики», фанатизма и предрассудков. Сама наука, а также просвещение стали предметом философской рефлексии и вошли в ряд ценностей, вокруг которых разгорались основные умственные контроверзы эпохи. Отсюда также и размышления Коллонтая о сущности и генезисе науки, ее функциях и общественном значении стали одной из основополагающих частей его философии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});