становиться «господином». После штурма Бастилии я отказался от титула, от фамилии, даже от имени, надеясь начать жизнь сначала. Эминентом меня назвали в Якобинском клубе. В шутку, конечно. Я не Выдающийся, не Совершенный — просто Эминент. С кардиналами прошу не путать, они — «Eminentio».
Огюст слушал, открыв рот. Этот человек заседал в Якобинском клубе? Лично знал Камилла Демулена?! Сколько ему лет? Даже если в 1789‑м Эминент был мальчишкой…
— А я — Шевалье, — заспешил он. — Конечно, никакой не шевалье, я — республиканец, оба мои деда были якобинцами…[4]
Не договорил — застыдился. Что — он? Член Общества с двухгодичным стажем? Два ареста, один судебный процесс? — с оправдательным приговором. А этот человек видел, как брали Бастилию. Он ее брал!
— Обойдемся без «господ»! — Эминент протянул руку. — Республика и Разум, гражданин Шевалье! Или лучше — Огюст?
— Республика и Разум! — повторил Шевалье, сжимая ладонь, по‑молодому крепкую и твердую. — Огюст — лучше. Знаете, все это так неожиданно. Похороны, наша встреча…
— Неожиданно?
Улыбка погасла. Заострились скулы, затвердел взгляд.
— Случайностей в мире нет. Они — проявление общих закономерностей. Смерть вашего друга тоже не была случайной. К сожалению, я смог приехать в Париж только вчера. Но куда смотрели остальные? Неужели вы не видели, что Эвариста Галуа пытаются убить?
Шевалье вздохнул. Именно об этом он думал, собираясь на похороны.
— Мы виноваты, я знаю. Исключение из школы, суд, тюрьма, покушения… Кому понадобилась смерть Галуа?! Я смотрел его последние работы. Никакой политики, чистая математика. Какому злодею помешал математик?
Пятнышко света скользнуло по руке. Огюст вздрогнул. Синий холодный огонь обжег, болью растекся по коже. За сырым камнем стен откликнулись беззаботные колокольчики: «Новенький-новенький-новенький!..»
Душу он свою принес
В нашу компанию, к Маржолен.
Душу он свою принес,
Гей, гей, от самой реки.
Огюст очнулся. Спасибо, колокольчики!
Кто ты, Эминент? Послание Галуа — откуда оно? Эварист отправил письма по почте, остальные бумаги забрал брат, не дожидаясь прихода полиции. Дурак же ты, Огюст Шевалье! Заслушался, распустил язык. Если швейцарец-великан Ури знает о допотопных чудовищах, то такому, как Эминент, легче легкого нащупать слабину, сыграть на нужной струне. Республика и Разум… А потом — «оформить!».
Мерцал синий огонь. Злыми ударами пульсировала кровь в висках.
— Не надо владеть силой Калиостро, чтобы прочесть ваши мысли. О подлость! Вас не смогли запугать — и решили обмануть. Знаете, мне нечего ответить. Я мог бы рассказать о письме — как оно мне досталось. Мог бы… Не стану!
Тряпка-невидимка прошлась по костистому лицу. Нет улыбки, только маска — холодная личина старца. Человека вне времени.
— Вы вправе поступать по собственному разумению. Считайте меня кем угодно, ваше дело. Единственное, что вам не позволено, — губить других. Галуа погиб и по вашей вине. Но тогда вы действительно не знали. Теперь же…
Эминент отступил на шаг, глянул вверх, где сгущались клочья тьмы. Шевалье тоже поднял голову — и вдруг понял, где находится. Нельская башня — старая мельница в центре кладбища Монпарнас.
Как же он сразу не догадался!
— Теперь вы будете знать. Верить или нет — ваше дело.
Сильные пальцы сплелись, хрустнули. Вздернулся острый подбородок.
— Итак, Европа. Anno Domini 1832. Некто, умный и очень богатый, мечтает совершить то, что не удалось вашему императору. Идея стара, как Адам. Но тот, о ком я говорю, счел, что отыскал философский камень Власти. Наука! Современная наука — и новейшая техника. Это не так безумно, как может показаться. Бонапарт тоже начинал с малого. Будь у него эскадра пароходов в броне, судьба мира была бы решена. Сейчас покорить мир проще. Этот человек собирает армию — не из солдат, из ученых. Его порох — открытия. Его снаряды — технологии…
— Этим занимаются все государства Европы, — пожал плечами Шевалье. — Даже наш Король-Гражданин.
— Вы еще не поняли. Короли строят новые пароходы и отливают новые пушки. А этот человек создает новые металлы и находит новые источники энергии. Качественное превосходство! Борьба под землей, в небесах, в море, в эфире. Поэтому он пытается закрыть остальным доступ к наиболее важным открытиям. Знаете, что такое «корнер»?
Огюст знал. Скупка запасов товара, чтобы резко поднять цену. Монополия. Наш Бонапарт Второй хочет монополизировать научные открытия? Значит, Эварист… Он что‑то открыл? Но ведь это не оружие, а высшая математика!
«Если снежинку повернуть вокруг оси…»
Снежинка завоевывает мир? Вспомнилось, что Бонапарт Первый был хорошим геометром. Его даже избрали в Институт, тогдашнюю Академию. Баллистика — расчет артиллерийского огня…
— Не забывайте, в каком веке мы живем! Я не знаю, что именно открыл ваш друг. Но едва он попытался обнародовать свое открытие, начались неприятности. И не только у него. Помните?
В прошлом году Галуа представил работу на конкурс в Академию. Статья была послана секретарю Академии — Жану Батисту Фурье. Именно его кузен-судья оправдал Огюста! Однако Фурье скоропостижно скончался.
Рукопись Галуа среди бумаг покойника не нашли.
— Фурье был блестящим математиком. Одним из немногих, кто понял бы суть открытия. Еще могла понять Софи Жермен, покровительница вашего друга. Но ей внезапно тоже приспичило умереть. Эта смертоносная случайность грозит всем, кто увидит бумаги Галуа.
«Обратись публично к Якоби и Гауссу…»
— Зачем же — всем? — Шевалье заставил себя усмехнуться. — Бумаги Галуа у меня. Их никто не найдет.
Стало легче. Стопка бумаг, портфель с медными замками… Хоть в чем‑то повезло. Не найдут! А Огюст Шевалье промолчит. Даже если кликнут доброго доктора с пилой и суровыми нитками.
— Вам‑то ничего не грозит, — с равнодушием, достойным камня, откликнулся человек вне времени. — Под ударом те, кто способен разобраться в наследии Галуа. Сегодня я намерен дать бой нашему Бонапарту. Но победа — дама коварная. Убийцы на свободе, они здесь, в Париже… Не спрашивайте меня, кто они. Не знаю. У меня, к сожалению, нет возможности проводить расследование.
— Зато у меня — есть! — выдохнул Шевалье.
Бумаги обождут. Месяц-другой ничего не решают. Бумаги обождут, а убийцы — нет!
— Я помогу вам, Эминент. Если в смерти Галуа виновен Бонапарт Второй — помогу и с ним.
Мерцал огонь. Недвижны были губы странного человека в дорожном сюртуке. Наконец прозвучало:
— Договорились. Не поминайте больше покойного корсиканца, мир его великой душе. Нашего врага зовут Эрстед. Андерс Сандэ Эрстед…
* * *
На кладбище Монпарнас царил покой. Вот и ворота. Заперты, но калитка открыта. В ворота Огюст бы и сам не пошел.
— Подождите, сэр, — прохрипело рядом. — Сейчас подъедет карета…
Кошмар по имени Бейтс вызвался проводить «гостя» до ворот. С Эминентом простились в «Нельской башне», с великаном Ури — на главной аллее. Швейцарец, уходя, хотел что‑то сказать, но не решился.
— Пистолет отдайте.
В ответ —