Читать интересную книгу Нет меня без тебя. Сборник рассказов - Алеха Юшаева

отдаешь им себя: поешь с чувством, вспоминая, что ты ощущал, когда писал эти строчки, танцуешь, как ненормальный, словно последний раз в жизни, выкидываешь в толпу то, что мешает, что не жалко, чтобы оно находилось у них, хватаешь их за пальцы и касаешься горячей кожи. Иногда сам прыгаешь в эту живую волну, которая несет тебя дальше и дальше, а потом возвращает на сцену. Это бесценно. Они так трепетно относятся к нам, правда. Они так хотят нами завладеть, это тоже правда. Тысячи и тысячи людей в унисон с тобой поют песню, которую повторяешь уже миллионный раз и еще столько же будет повторять. И ты понимаешь, что ты не один, вместе с тобой огромная сила, способная своротить горы, высушить океаны, перевернуть Землю без всякой точки опоры. Хочется еще и еще чувствовать эту радость, торжество, ликование души, поющей вместе с другими душами. И восторг так захлёстывает, что тебе нужно выплеснуть всё обратно. Руки горят, по вискам стекает соленый пот, губы пересыхают, внутри всё полыхает от музыкальной страсти. И ты готов совершить что угодно, лишь бы дать этому выход. Прыгаешь в зал. Садишься на шпагат. Делаешь сальто через голову. Пристаешь к барабанщику, потряхивая перед ним волосами. Забираешься к черту на куличики и поешь оттуда. Становишься за гитаристом и шаловливо повторяешь за ним все движения. Врешь движения в танцах с подтанцовкой. Лежишь на полу и поешь, путая тональность. Проходишь всю сцену широкими шагами, чтобы поцеловать басиста. И это, пожалуй, верх безумства. Не потому, что ты целуешь мужчину. Нет. А потому, что это придется потом объяснять газетам и особо пытливым фанатам. Но в тот момент тебя это не волнует абсолютно. И, если бы в нашей группе была девушка, я бы ни за что не выбрал её в качестве цели для моих всплесков эмоций. А басист поймет. Этот парень не раз спасал мою задницу. Бежал за мной через всю сцену обратно, чтобы отдать поцелуй. Как мальчишка улыбался и смеялся, продолжая играть. Он вообще никогда не сбивался при этом. Умелые руки. В порыве музыкальной страсти прижимаешься к нему, чувствуя бешенное сердце, переполняющееся отрадой и услаждающееся ею. В тот момент хочется расцеловать всех в зале, но твоих губ просто не хватит для этого, а потому всё концентрируется на одном человеке, и отдаешь ему, ему одному. И всё оставшееся время выступления поглядываешь на него, как он виртуозно перебирает струны, крепко держа гриф рукой с рельефными венами. Сколько бы раз ты ни целовал его на сцене или за ней, этого будет мало. Полный эйфорией, полученной от дикой энергии фанатов, я отдаю её всю ему. И мне неважно, что потом будут писать и судачить о нас. И пока мы играем вместе, пока в один момент наши сердца поют в унисон, я буду любить эту сцену, это занятие, этого человека…

Артур

Я мчал весь день и ночь,

чтоб наконец увидеть мощь,

сражающую мой уставший дух.

Увидеть темный пух,

что на щеках юнца едва

проклюнулся, как птенца голова.

Увидеть блеск роскошных локон,

спадающих на плеч, как волн.

А завтра вновь бежать на бой,

лишь бы дышать одним тобой,

Артур Пендрагон.

Я был когда-то молодым,

сильнее ранее, красивее, бойчее,

но вдруг куда-то пыл исстыл,

и, побежденный, я склонил главу горячую.

Малец, ходивший недалече

в обносках, стал королем и верхом судеб,

он сделал мир наш маленький, калеченный,

прекрасною державой (никто не обессудит).

Толпы народу тянутся за ним.

Кто скажет, что ране был он крестьянин?

Я мчался встретить взор его

светлейших глаз, что видел пред собою

кажду ночь, как божество,

они вели меня сквозь тьму и смрад. С мольбою

я обращался к ним.

И вот, влетая в ворота, я слышу:

кличут короля.

Несу ему весть добрую; конь пышет;

наутро та земля,

что скрыта трупами погибших рыцарей,

сдается нам под силою мечей

и королю Артуру.

«Мой юный, славный, добрый друг,

скажи, что происходит здесь вокруг,

пока я был на том краю шара земного?»

«Давно тут не было враного,

тяжела взора твоего,

о, Ланцелот Озерный.

Давно во граде говорили, что ты вернешься непременно,

а я следил за кошкой, старался локоть не чесать, суеверный.

Прости, ты голоден, наверно?»

«Ты дай себя, тобой насыщусь совершенно».

Вот он, владетель сердца моего,

страж радости и счастия людского,

правитель непомерного всего,

что вручено ему по праву силовому.

Артур, доставший с камня меч,

стал Богом Англии великой,

и, сбросив пепел с моих плеч,

стал Богом для меня горемыки.

Судьбою мне дано, что

потерял жену и веру, но,

лишившись, приобрел я снова.

Артура Пендрагона.

Он протянул мне руку и, созвав

зеренов вкруг Стола,

сделал своим пэром. Осознав,

какую власть теперь имею я,

поклялся служить верно.

С тех пор тот светлый юноша, подвигнувший меня,

вливает в душу чувств прекрасных неимоверно.

И пусть он вырос, возмужал, окреп, весна

внутри цветет и продолжает быть.

Идем

наверх, где не горят огни и холодна постель

для тела одного.

Свернем

на ложный путь, не тот что замело в метель,

но будет колдовство.

Возьму

его я на руки и оберну собой.

Прильну

к горячу телу и шее восковой.

И будем

в безумстве ткани рвать,

и будем

во страсти пламя жечь,

и будем

плоть к плоти, не размыкая губ,

и будем

горячо, безудержно любить.

О, Артур Пендрагон!

Святой отец

Так прекрасна, так умильна святая тайна исповедания. Дети божьи стремятся очиститься и почувствовать в душе прощение. А мы – их маленькие помощники в этом нелегком процессе.

В минуту, когда за деревянной решеткой сидит жалкое, греховное существо, плачущееся о своих деяниях, понимаешь всю важность твоей миссии, которая ложится на плечи. Донести успокоительные, добрые, светлые слова Господни, попытаться приподнять голову преступника, окрылить отчаявшегося – сложная и едва ли выполнимая задача. Многие отцы не способны справиться с этим. Не потому, что они не верят в свои же слова, но потому, что их дух слаб и не способен помочь угнетенной душе. К сожалению, таких отцов всё равно оставляют на местах.

На мою маленькую долю выпало родиться в монастыре. А посему судьба уже была предрешена. Детство прошло в непрерывной молитве за здравие и прощение к Всевышнему, о чем мне постоянно напоминают ямочки на коленях. Отрочество посвящено бесконечному паломничеству, в последний день которого мне предложили остаться в одной из отдаленных