места со стороны Аддамсов заняты — никогда прежде Ксавье не видел столько чудаков в одном месте. Относительно нормальными выглядят лишь чета Петрополусов, да скромняга Юджин.
Но вот остальные… Одна только бабушка Юдора чего стоит — сидя в первом ряду, она со скоростью бывалого крупье тасует огромную колоду карт, сверкая глазами из-под спутанных седых волос. Рядом с ней гордо восседает кузен Итт в шляпе и непрозрачных темных очках — неизвестно, на кой черт ему вообще понадобились очки, ведь никто доподлинно не знает, имеются ли у него глаза за сплошным водопадом волос, скрывающих лицо и тело. К этому сюрреалистичному существу Ксавье так и не смог привыкнуть, ровно как и не смог научиться понимать его скрипящую речь.
Невольно поежившись, он переводит взгляд на свою сторону, где занято всего два стула. Престарелая мадам Файоль — его няня, фактически заменившая мать — промокает глаза кружевным платочком. По правую руку от неё сидит его двоюродная сестра по отцу, Сильвия — по случаю торжества она прилетела из далекой Франции. А вот самого отца нет.
Ксавье не слишком надеялся, что Винсент почтит своим присутствием такое незначительное событие как свадьба единственного сына, но всё равно ощущает привычно-болезненный укол в области сердца.
Впрочем, ничего удивительного.
Отец откровенно недолюбливал Уэнсдэй ещё со времен её первого и единственного визита в поместье Торпов четыре года назад.
Тогда она тяжёлым дорожным катком прошлась по жизненной философии Винсента, базирующейся на принципах тоталитаризма. У них завязался напряженный спор, в ходе которого Уэнсдэй разгромила убеждения Торпа-старшего в пух и прах.
В своей коронной манере.
Хладнокровно, уверенно и безжалостно.
Короткие резкие слова летели, словно остро заточенные дротики — точно в цель, ведь она никогда не промахивалась.
Багровея от ярости, что в его собственном доме кто-то впервые воспротивился его мнению, Винсент бросил едкое замечание касательно слишком юного возраста Аддамс.
— Вот только ум — это не морщины, а извилины, — ядовито парировала Уэнсдэй, медленно поднимаясь из-за стола. — Столь низкосортные аргументы отбивают мне аппетит. Ксавье, я подожду тебя в машине.
И уверенно направилась к выходу из поместья, гордо вскинув голову и ни разу не обернувшись назад. Глядя на её неестественно-прямую осанку, Ксавье вдруг испытал ощущение мстительного триумфа — и оно только усилилось, когда он перевёл взгляд на отца. Казалось, тот готов метать молнии — настолько сильно исказились суровые черты лица.
— Дерзкая и наглая девчонка, — сухо поджимая губы, процедил Винсент, — Чтобы ноги её больше тут не было. Никогда.
— Только потому, что дала тебе отпор? — Ксавье усмехнулся, неосознанно копируя саркастичную манеру Аддамс. — Боюсь, тебе придётся смириться. Я люблю её и в будущем собираюсь на ней жениться.
— Ты совсем рехнулся?! — железный кулак отца врезался в столешницу, от чего жалобно задребезжали приборы из фамильного серебра. — Ты женишься на этой заносчивой девке только через мой труп.
— Тогда тебе очень повезло, что я не собираюсь спрашивать твоего разрешения, — решительно отчеканил Ксавье.
И, вдохновленный примером Уэнсдэй, уверенно поднялся со своего места и покинул отцовский дом, игнорируя летящие вслед ругательства. Наверное, впервые за много лет он уходил из поместья Торпов с лёгким сердцем.
Блестящий чёрный кабриолет с эмблемой трезубца Посейдона{?}[Речь идет о Maserati, а конкретнее — об авторской мечте, Maserati Gran Cabrio.] — её неизменная любовь к Италии проявилась даже в выборе машины — уже стоял с заведённым двигателем на вымощенной камнем подъездной дорожке. Устроившись на пассажирском сиденье, Ксавье бросил на Уэнсдэй короткий пристальный взгляд. Внешне её лицо казалось бесстрастным, но он уже давно научился подмечать малейшие детали вроде побелевших от напряжения костяшек или едва заметно трепещущих крыльев тонкого носа.
— Фурия, остынь. Противник разбит и повержен, — ободряюще улыбнулся Ксавье, поглаживая её колено сквозь плотный атлас длинной юбки.
— Я никому не позволю разговаривать со мной в таком тоне. И с тобой тоже, — твердо заявила Аддамс, сжимая руль хрустально-хрупкими пальцами. А потом помолчала с минуту и очень тихо добавила. — Особенно… с тобой.
И в тот самый момент Ксавье окончательно понял, что Уэнсдэй его любит.
Не проводит с ним время просто так — потому что его присутствие удобно и избавляет её от большинства рутинных обязанностей, или потому что он точно знает, как доставить ей удовольствие в постели…
А действительно любит всем своим маленьким чёрным сердечком.
И в тот самый момент он твердо решил, что завтра же отправится на поиски самого лучшего кольца с самым чёрным камнем из всех возможных.
И пусть первые две попытки увенчались сокрушительным провалом, на третий раз случилось настоящее чудо.
На лестнице возникает движение — Мортиша бесшумным стремительным вихрем спускается вниз и, взмахнув широким рукавом платья, подаёт знак оркестру. Дирижер делает первый взмах палочкой, и под высокими сводами мрачного особняка начинают звучать переливы классического свадебного марша — Уэнсдэй, разумеется, хотела похоронный, но ценой титанических усилий Ксавье удалось её переубедить.
Нервно сглотнув, он медленно поднимает взгляд на верхние ступеньки широкой лестницы, отчаянно желая запечатлеть этот момент в памяти на всю оставшуюся жизнь. Но все мысли разом улетучиваются, когда он видит… её.
Степенно держа отца под руку, Уэнсдэй спускается по ступеням. Какой-то незначительной, самой наивной частью разума Ксавье до последнего надеялся, что она будет в чём-то пышном и ослепительно-белом. Но Аддамс осталась верна своему готическому стилю даже на свадьбе.
И это, несомненно, было самым великолепным решением. У Ксавье буквально перехватывает дыхание.
И не только у него — по рядам гостей проходит нестройный восхищенный вздох.
Шелковые фестоны чёрного платья струятся до самого пола, подчеркивая каждый изгиб точеной фигуры. Низко опущенные пышные рукава открывают изящные плечи и тончайшие линии хрупких ключиц. Водопад локонов цвета воронова крыла собран в свободный высокий пучок — вместо классический фаты на голове Уэнсдэй красуется миниатюрная обсидиановая диадема с шипами. Надменно поджатые губы накрашены кроваво-алой помадой, а угольные глаза особенно густо подведены чёрным карандашом.
Ксавье замирает на месте, подобно безмолвной статуе, не в силах отвести глаз. И не в силах поверить, что отныне и навсегда столь совершенная красота будет принадлежать ему одному. Это слишком невероятно, чтобы быть правдой — словно все происходящее не более чем призрачный ночной морок, способный растаять от неосторожного движения, как оживленные им картины.
Но это не иллюзия.
Он действительно стоит у алтаря.
И Гомес действительно подводит к нему главное сокровище своей жизни.
Впрочем, само сокровище вовсе не выглядит довольным — младшая Аддамс то и дело стреляет глазами в сторону многочисленных гостей, явно намереваясь сократить