– Тогда щелкни, – сказал Роберт Гауер.
– Нет, – ответила я. – Пони испугается, а он ничего плохого не сделал. Если захотите, щелкну, когда уведу его.
Он кивнул, а из его трубки поднялось облачко дыма, как из трубы над домом.
– Славная ты девочка, – произнес он. – Как тебя зовут?
– Меридон, – ответила я.
– Цыганских кровей? – спросил он.
– Моя мама была роми, – сказала я, изготовившись защищаться.
Он снова кивнул и подмигнул мне голубым глазом. Потом его круглая светловолосая голова нырнула под притолоку фургона и дверь захлопнулась, а я осталась с молоденьким пони, которого мне к вечеру надо было достаточно вышколить для езды, чтобы мы с Дэнди могли пойти на ярмарку с пенни в кармане.
У меня еле-еле получилось. Па постановил, что я должна сесть на пони, чтобы он не начал лягаться или не убежал, и серый, если не считать дрожи испуга, стоял спокойно. Потом мне нужно было с него слезть без приключений. Я целый день его гоняла, оба мы были вымотаны, и он так привык, что я рядом, что сбросил меня всего-то разок, когда я попыталась его оседлать. Он отбежал недалеко, и я сочла это добрым знаком. Я совсем не учила его трогаться или останавливаться. Па не оговаривал, что это нужно, чтобы пойти на ярмарку, вот я и не стала. К концу дня пони научился только стоять смирно с полминуты, пока я садилась в седло, улыбалась па с притворной уверенностью и слезала.
Па неохотно полез в карман и вручил нам с Дэнди по пенни.
– Я тут обсудил кое-какие дела с этим Гауером, – со значением сказал он. – И он, чтобы оказать мне любезность, позволил вам обеим пойти на свое представление. Я ухожу в город, повидаться с человеком, который хочет купить лошадь. Когда вернусь, чтобы были в фургоне, а то вам несдобровать.
Дэнди бросила на меня взгляд, предупреждая, чтобы я придержала язык, и кротко ответила:
– Хорошо, па.
Обе мы знали, что он вернется пьяным до слепоты, даже не поймет, там мы или нет. И утром об этом не вспомнит.
После мы побежали на угол поля, где у полуоткрытых ворот нас встретил Роберт Гауер: в красном фраке, белых бриджах и черных сапогах для верховой езды он был ослепителен. Мимо нас весь день, с полудня, шли люди – они платили пенни Роберту Гауеру и рассаживались на зеленых склонах, ожидая начала представления. Мы с Дэнди пришли последними.
– Вот это господин! – ахнула Дэнди, когда мы бежали через луг. – Ты глянь на его сапоги.
– И он одевался в фургоне! – изумленно произнесла я.
Я в жизни не видела, чтобы из нашего фургона являлось что-нибудь ярче неряшливого, с искрой, лучшего платья Займы, надетого поверх засаленной рубашки, посеревшей из-за редких стирок.
– А! – сказал Роберт Гауер. – Меридон и.?..
– Моя сестра, Дэнди, – ответила я.
Роберт Гауер величественно кивнул нам обеим.
– Прошу, займите места, – произнес он, открывая ворота чуть пошире, чтобы впустить нас. – Где угодно на траве, но только не перед скамьями, они оставлены для господ и служителей церкви. По особой просьбе, – добавил он.
Дэнди улыбнулась ему самой милой своей улыбкой, расправила поношенную юбку и присела в реверансе.
– Благодарю вас, сэр, – сказала она и проплыла мимо него, высоко подняв голову.
Ее блестящие черные волосы спадали по всей спине толстыми, как колбаски, вьющимися прядями.
Луг шел слегка под уклон, образуя у подножия площадку, и зрители расселись на траве по склону, глядя вниз. Перед ними были установлены две небольшие скамьи, пустые, если не считать толстого мужчины с женой, походивших на зажиточных фермеров, но уж никак не на настоящих господ. Мы вошли у подножия холма, и нам пришлось идти мимо большого щита, на котором были нарисованы чудные на вид деревья, фиолетовый с красным закат и желтая земля. С двух сторон у него были приделаны выступавшие вперед крылья, так что он служил задником для зрителей и скрывал лошадей, привязанных сзади. Когда мы проходили мимо, парнишка лет семнадцати, изысканно одетый в белые бриджи и красную шелковую рубашку, выглянул из-за щита и уставился на нас. Зная, что вид у меня вороватый, я ждала беды, но он ничего не сказал, только оглядел нас с ног до головы, словно мы из-за бесплатных мест стали его собственностью. Я посмотрела на Дэнди. Глаза у нее широко раскрылись, она смотрела прямо на него, разрумянившись, с уверенной улыбкой. Смотрела так дерзко, будто была ему ровней.
– Привет, – сказала она.
– Ты Меридон? – удивленно спросил он.
Я уже хотела сказать: «Нет, я Меридон, а это моя сестра», – но Дэнди меня опередила.
– О нет, – сказала она. – Меня зовут Дэнди. А ты кто?
– Джек, – ответил он. – Джек Гауер.
Стоя незамеченной рядом с моей красавицей-сестрой, я могла его рассмотреть. Волосы у него были не светлые, как у отца, а темные. И глаза тоже. В блестящей рубашке и белых бриджах он был похож на лорда из представления бродячего театра – один восторг. Судя по уверенной улыбке, с которой он смотрел сверху вниз на Дэнди, поднявшую к нему, как цветок на тонком стебельке, свое лицо, он об этом знал. Я глядела на эту улыбку и думала, что он – самый красивый парень из всех, кого я видела в жизни. И по какой-то причине, не знаю почему, я вздрогнула, словно кто-то плеснул мне на затылок холодной воды, и шея у меня заледенела.
– Увидимся после представления, – сказал он.
Голос его прозвучал так, что это походило скорее на угрозу, чем на обещание.
Глаза Дэнди блеснули.
– Кто знает, – сказала она, прирожденная кокетка, лучшая из тех, что когда-либо заигрывали с красивым парнем. – Найду занятие получше, чем сидеть в фургоне.
– Да ну? – спросил он. – И какое же?
– Мы с Меридон идем на ярмарку, – сказала она. – И деньги у нас есть, и все такое.
Он впервые взглянул на меня.
– Так это ты Меридон, – походя заметил он. – Отец говорит, ты хорошо управляешься с молодыми пони. Сможешь сладить с конем вроде этого?
Он указал за щит, и я заглянула за его край. К шесту, вбитому в землю, был привязан красивый серый жеребец. Он стоял тихо и спокойно, но, увидев меня, стал нервно косить темным глазом.
– Еще бы, – мечтательно сказала я. – Я бы всю ночь за ним смотрела.
Джек улыбнулся мне такой же теплой и понимающей улыбкой, как его отец.
– Хочешь прокатиться на нем после представления? – предложил он. – Или ты тоже найдешь занятие получше, как сестра?
Дэнди ущипнула меня за руку, но в кои-то веки я на нее не обратила внимания.
– Я бы очень хотела на нем прокатиться, – поспешно сказала я. – Я лучше на нем прокачусь, чем пойду на какую угодно ярмарку.
Джек кивнул в ответ на мои слова.
– Па так и сказал, что ты помешана на лошадях, – произнес он. – Подожди, пока кончится представление, и можешь на него сесть.